Страница 11 из 47
Однако есть и такие, которые приходят к нам без приглашения: это и пауки, и муравьи, и бабочки, и москиты, и комары, и множество других всевозможных созданий. Некоторые из них держатся темноты, другие летят на свет, а он несет им гибель. Так, крысы и хорьки обитают в крыше, и, несмотря на всю свою осторожность, шумят и возятся по ночам, создавая иллюзию присутствия привидений.
Если муравьи находятся постоянно в движении — они непрестанно куда-то спешат, то садовые ящерицы в своем прекрасном наряде застывают словно статуэтки. А тут еще и крысы, которые каждую ночь пытались перехитрить отца и похитить у него маниоку[20].
Мы были благодарны летучим мышам не только за то, что наслаждались их ночными полетами, но и за предоставленную нам возможность пользоваться найденными на земле под их гнездовьем остатками их добычи: плодами дхомба, удобными для наших игр и забав, и коттанг, чья сочная сердцевина весьма вкусна.
Нежелательными гостями в нашем саду были плодовитые улитки. Они совершали нашествия на цветы и овощи, и, подобно армии вандалов, опустошали все на своем пути. Какое счастье, что у нас еще был петух-фазан, который решительно сокращал армию улиток. Мы слышали, как он удовлетворенно клекочет и отрыгивает, и понимали, что петух-фазан на их пути, и это приносило некоторое облегчение.
Нас мучили термиты. Они обитали не только на дворе, но и в доме. Стоило на свой страх и риск, оставить на полу книгу, ящик или коробку с лекарствами, как за одну ночь все превращалось буквально в труху. Термиты, «работая» под покровом ночи, показывали изумительное мастерство по уничтожению деревянных предметов, столбов, оград и даже деревьев.
Когда я увидел геккона[21], он был лишь вполовину своего обычного размера. Кто-то, закрывая окно, прищемил ему хвост. Геккон рванулся, и хвост оторвался и долго еще трепетал на полу. Я часто подолгу наблюдал за жизнью гекконов, особенно в зимний сезон, в декабрьские дни, ближе к Рождеству, когда появляются миллионы термитов, к тому времени уже приобретших крылья. К декабрю они становятся такими разжиревшими и пятнистыми и такими противными, словно кабарагоя, или, сокращенно, кабара, — крупная ящерица, родной брат Гаргантюа.
Хотя кабара обитает в болоте, тем не менее старается держаться поближе к жилью. Ведь человек снабжает ее самым вкусным из того, что она любит:, яйцами и цыплятами. Помню, в дальнем конце двора поднималась возня, слышались треск, грохот, шуме Кудахтали куры, и возбужденно лаяли собаки. Это кабары совершали свой очередной набег в курятники. Они редко уходили без вознаграждения!
Кабара — одиозное создание. С крошечными, словно бусинки, глазками и раздвоенным языком она передвигается медленной переваливающейся походкой. Подолгу стоит неподвижно, дерзко высунув язык, пока не припугнешь ее палкой или камнем. Только так можно заставить это существо убраться восвояси.
Случается, что собаки удерживают их у водоема, тогда они начинают защищаться и решительно орудуют хвостом, словно хлыстом, который больно ранит. И если бы наша Мики могла говорить, она поведала бы о всех своих болячках, которые получила в столкновениях с этой ящерицей.
Она известна еще и умением заглатывать змей целиком. После этого она часами лежит на мелководье, переваривая живую пищу. Именно поэтому мы и терпели этих созданий. Лишь став взрослыми, узнали, что эти животные занесены в Красную книгу.
Кабара вовсе не неуклюжая, злобная и вороватая, как думают некоторые. Она любит и сухие места, где можно погреться на солнышке и полежать на камнях днем, но устраивается на отдых только там, откуда легче всего добираться до своего укрытия. Бывали случаи, когда, напуганная собаками, она карабкалась на дерево и пряталась в его зелени, а преследователи лишь беспомощно лаяли на земле.
Из всех видов многоножек, обитающих на юге, я хорошо помню сороконожек. Мы искали одну, а нашла нас другая, похожая на авторучку — тело у нее было черное, блестящее, цилиндрической формы. Обычно эта сороконожка предпочитала слабый свет, но и тогда ее можно разглядеть движущейся словно трактор в неизвестном направлении. Если тронуть ее пальцами, она начинает медленно сворачиваться, как бы приглашая отбросить ее одним щелчком в сторону. Тогда, перевернувшись, она медленно разворачивается и следует своим прежним путем. Сороконожка часто спускалась на нас ночью, производила небольшой переполох и исчезала. Ну и суматоху она устраивала: кто-то будил нас, кто-то что-то искал под подушкой и матрасами!
Конечно, никто слова доброго не говорил в адрес сороконожек или их «товарища по оружию» — скорпиона, который в панике, так же как и ящерица, терял свой устрашающий хвост.
После того как мы выросли, наши детские впечатления потускнели, стали казаться незначительными эпизодами или просто ночными страхами.
ДЯДЮШКИНА ДОЛИНА
Впервые я ловил рыбу на удочку в маленьком ручейке, который пробегал через наш сад. Обычно мой старший брат и я, убедив мать расстаться с небольшим количеством хлопчатобумажных ниток для вязания и булавками, которые у нас шли на крючки, нарезали тонкие бамбуковые шесты и мастерили довольно прочные удочки.
Однажды дядя, большой любитель рыбалки, увидел, как мы ловим рыбу, и посмеялся над нашими примитивными снастями и над крошечными малявками, которые с жадностью набрасывались на вареный рис, предлагаемый им в качестве наживки.
Как часто вместе с дядей мы совершали захватывающие путешествия: пересекали поля по самым узеньким плотинам, переходили через быстрые ручейки по шатким мостикам, пробирались через плантации корицы и срывали ароматную кору. Бывало, мы останавливались, чтобы передохнуть и полакомиться молодыми кокосовыми орехами, если нас мучила жажда.
Местом нашего назначения было частично пересохшее русло реки. Из-за глинистой почвы даже во время самого засушливого сезона в нем еще стояли лужи. Я никогда не знал названия этой местности, может быть, его и не было, но для меня оно существовало всегда — Дядюшкина долина. Дядя хорошо знал эти места, и, казалось, он был здесь главным. Пока женщины собирали тростник для плетения, а дети следили за буйволами, поднимавшими свои ноздри из воды, он преподал нам первый урок на стоящей рыбной ловли. Дядя учил нас, как делать лесу для удочки из волокна китхули. Он знал, как отобрать волокно, как сучить его, как проверять на крепость, как превратить листовые черешки китхули в прямые гибкие удочки. Дядя показал нам, как промаслить удилища и выправить его изгибы над открытым огнем. Наша наживка кроме креветок, принесенных с собой, и выкопанных червяков состояла г из личинок и злых красных муравьев, которых мы ловко вытряхивали из гнезд в листве ближайших деревьев.
Нам показали, как забрасывать удочки на мелкую рыбешку, которая время от времени стайками вертелась у ног буйволов, поднимавших ил со дна реки. С ползающей рыбой мы встречались не раз. Рыбы-ползуны копошились в мелких лужах, которые образовывались в пересохшем русле реки, и когда вода в ней совсем испарялась, они, опираясь на грудные плавники, переползали в другую. Я обратил внимание, насколько живучей оказывались эти рыбы по сравнению с другими, когда мы нанизывали наш улов через жабры и рот на общую нить. Мы с удовольствием слушали, как дядя комментировал каждое движение поплавка, каждую поклевку, натяжение лески. Иногда, когда мы преждевременно дергали удочку и запутывали леску, он учил нас, как следует опускать скорлупу кокосового ореха через-проделанное в нем отверстие вниз лески к узлу, чтобы затем аккуратно его распутать.
Очень скоро Дядюшкина долина стала для нас хорошо знакомым местом. Каждый из нас занимался там своим собственным делом и для этого «отвел» себе определенный участок. Прежде чем зайти на «чужую» территорию, мы должны были спрашивать разрешения у ее «владельца». Женщины, приходившие сюда за тростником, обычно охотно с нами разговаривали. Среди них выделялась одна — у нее были длинные тонкие пальцы и блестящие, хорошо смазанные маслом волосы. Она часто делилась с нами бетелем. Однажды нас врасплох застигла гроза, и нам пришлось искать убежище у нее в доме. Женщина угощала нас чаем с печеньем.