Страница 4 из 5
– Их всех охотники выбили. Как прослышали, что есть такой глупый и вкусный зверь, так кинулись скопом на Командоры. Один бок чешут, в другой бьют ножом! Эти капустники, говорю, оказались глупей Маришки.
– Ну, вымерли. Ну, исчезли. Первые, что ли?
– Да вы послушайте! – горячо заговорила Ксюша. – У меня отец всю жизнь занимается капустниками. Он не верит, что они исчезли. Выжила же в океане латимерия, слыхали о такой доисторической рыбе? Живут ракушки с девона, тараканы пережили сколько геологических эпох! Отец много лет ищет следы капустников в наших северных морях, ведь больше они нигде не водились. – теперь Ксюша смотрела на меня с откровенным презрением. – У него накопилось много свидетельств. Он Ивана Воскобойникова разыскал. Это живет такой рыбак с Камчатки. Три года назад он плыл летом с дедом к плашкоуту, стоявшему на рейде, и в трех метрах от лодки увидел за бортом странного зверя. Морда круглая, глупая, глаза нежные, губу оттопырил и нижняя челюсть вытянута.
– А дед? – спросил я.
– Что дед?
– Дед тоже видел?
– Нет, дед не видел. Он был слепой.
Там же на Камчатке, сердито продолжила Ксюша, председатель Анапкинского сельсовета рассказал ее отцу, что как-то вышел вечером с женой на берег посмотреть не сорвало ли с якорей ставной невод, и увидел на берегу мертвую морскую корову. Огромная, тяжелая, пасть распахнута, чайки орут над трупом. Такое нельзя не заметить. И пахла как… – Ксюша брезгливо оттянула топик. – Ну, побежали они за людьми, а прилив там мощный. Унесло капустника.
– А жена председателя?
– Что жена?
– Он не слепая была?
– Нет, она не слепая. Она все видела. – Ксюша смотрела на меня почти злобно. – А два года назад отец получил радиограмму от начальника лаборатории плавбазы «Советская Россия». У мыса Наварина наблюдаем совершенно неизвестное животное, отстучал отцу начальник лаборатории. Немедленно пришлите описание стеллеровой коровы.
– Ну и как?
– Похоже, настоящего капустника видели.
– Поздравляю.
– Это с чем еще? – подозрительно посмотрела Ксюша.
– Как с чем? Выходит, не совсем вымерла северная маната, да?
– Если бы! – жалобно выдохнула Ксюша и прижала руки к груди. – Никого там не поймали. И не нашли никаких следов. Сахалинские биологи туда специально ездили. Исследовали весь берег, даже на морское дно спускались в гидрокостюмах. Совсем никого не нашли.
9
Палый должен был вернуться с заставы вечером.
Обозленный агрессивными жалобами Ксюши, беспричинными рыданиями Маришки, глупым и порочным подмигиваньем Серпа Иваныча, я собрал свой маленький нелепый отряд и погнал его на Западную Клешню, глубоко врезающуюся в пролив Дианы. Поднимались мы на гору метрах в трехстах восточнее ледяной пещеры, где обляпалась Ксюша. В пещеру я решил заглянуть на обратном пути. Тяжелый возраст. Маришка пыхтела, отирала пот с нежных горящих щечек. Обсыпанная рыжей бамбуковой пыльцой Ксюша отставала. Только Серп Иваныч радовался:
– Я, Маришка, клянусь. Я с птичьего базара русалку совсем вблизи видел.
– Ну и что? – печально огрызалась Маришка.
– Так и торчали у нее груди. Как у тебя.
– Откуда тебе знать, как они у меня торчат?
Я не вмешивался в их перепалку.
Солнце. Ни ветерка. В небе голубизна, ни облачка.
Только мрачная гора Уратман безмолвно играла нежными колечками тумана.
Но с восточной стороны уже вдруг страшно, безмерно открылся океан – не имеющая границ и горизонтов чудовищная масса, веками подмывающая скальные берега. Сдувая с толстых щек рыжую пыльцу Маришка невольно выдохнула: «Как красиво». И вытерла невольные слезы. А я подумал: и в такой вот огромной чаше соленой воды не нашлось места какой-то морской корове? Жаль, Ксюша не слышала моих благородных мыслей. Ей замуж надо, подумал я, глядя под упрямо пригибающийся под ее красивыми ногами бамбук, а то вся эта чепуха со всякими запахами и с кривой массивной челюстью испортит ей жизнь.
Только на плече горы я понял, какого свалял дурака.
Острова есть острова, особенно Курильские, здесь нельзя верить цвету неба.
Чудовищная, исполинская стена тумана надвигалась с океана. Полураздетые девчонки и одна штормовка на четверых – вот все, что мы имели. Ни воды, ни тепла. И по склону в один час вниз не спустишься, потому что крутизна, бамбук торчит пиками. Сейчас упадет влажный туман, дошло до меня, и тропа в одно мгновение станет невидимой, непроходимой. Потому и крикнул Серпу: «Давай вниз!» И он спорить не стал. Он лучше всех понимал, чем грозит нам ночевка в тумане. И Маринка так же не споря двинулась вслед за ним. Протеина в Маринке больше, чем мозгов, с нежностью подумал я. О Ксюше такого не скажешь.
А исполинские белые башни, отражая солнечный свет, надвигались с океана на остров абсолютно бесшумно. Они теперь были выше горы Уратман, выше далекого пика Прево. Они достигали небес, и я знал, как холодно и темно станет, когда эти невероятные блистающие на солнце башни обрушатся на заросли бамбука.
– Торопись! – заорал я, и Серп выплюнул недокуренную сигарету.
– Меня из-за вас еще судить будут, – для убедительности добавил я.
– Это почему? – испугалась Маришка.
– Две глупых практикантки и старый придурок. Не дай Бог, с вами что случится. Из тюрьмы не вылезу. Ты, небось, еще девственница?
– А я виновата? – зарыдала Маришка.
И в этот момент обрушился на нас влажный холодный туман.
«Как в леднике у Палого», – глухо пискнула где-то рядом Ксюша. Я машинально повел рукой и натолкнулся на теплую грудь Маришки. Убирать не хотелось. Серп, кажется, не преувеличивал.
– Ксюша, ко мне!
– Что я вам, собака? – отозвалась невидимая Ксюша.
– Держись рядом, а то вылезешь на обрыв. Костей потом не соберешь, – зря я ей напомнил про кости. – Серп, держи ее.
– А за что держать?
– За что поймаешь, за то и держи.
Возня. Влажный звук пощечины.
«И все они умерли, умерли, умерли…»
Меня от этого плачущего голоса мороз пробрал. «Кто это там бормочет?» – заорал я.
«И все они умерли, умерли…» – шептала Маришка.
10
К счастью, она ошиблась.
Часа через три, дрожа от холода, мы все-таки спустились на галечный пляж, залитый солнцем и увидели вход в ледник. От воды метров пятнадцать, валялись бутылки и презервативы. И запашком не слабо несло.
Примяв куст шиповника, я полез к темному входу.
Нежные ягоды сами просились в рот, но запах тления мешал.
Очень даже сильно мешал запах тления. Даже Серп остановился у воды, а Маришка вообще отбежала к базальтовым ступеням, спадающим в отлив.
Ксюша не ошибалась. Груда массивных, будто отлитых из серого олова костей, только еще более плотных, валялась на ледяном полу. Ребра и мощный костяк с обрывками серого разлагающегося мяса. Умирающий зверь вполз в пещеру, наверное, тут Палый и добил его. Об этом говорили рубленые раны на черной толстой коже, морщинистой, как дубовая кора.
– Да замолчи ты!
Ксюша, рыдая, переборола вонь и страх.
В смутном прорывающемся со входа свете она, рыдая, как вдова Одиссея, обманутого сиренами, бродила по грязному льду, зажав пальцами нос. Вы только посмотрите, вы только посмотрите, всхлипывая, бормотала она. Вы только посмотрите… Это же ласт маната… Видите, копытце?…
– Копытце? У русалки? – подал голос Серп Иваныч.
Он тоже поборол вонь. Не так уж и сложно, впрочем, потому вонь в пещере от его присутствия только усилилась.
– Ой, – ужаснулся он, – правда, копытце! Как у какого-то лошаденка. То-то русалка из воды высовывалась и ржала. Я думал, она меня унижает. – И вдруг все понял: – Ты погоди, погоди. Это что же получается? Выходит, нам Пашка скормил русалку? Утопленницу?
Сказкин слышал, как шумно вырвало на берегу Маришку, но остановиться не мог: