Искры

— Как это случилось, что курды изменили свое отношение к вам?

— Мы заставили их измениться! — ответил священник с улыбкой. — Прежде все мы переносили молча, думали терпением и покорностью отвратить от себя их злобу, но чем больше мы терпели, тем больше они проявляли наглости. И начали мы отплачивать той же монетой: они утаскивают одного барана, мы — десять; они отрубают палец у нашего сельчанина, мы, при случае, отрубаем у курда голову. Что скрывать свою вину? — нередко мы ловили ни в чем не повинных курдов, убивали и хоронили под камнями. Увидя это, курды остервенели еще больше. Несколько раз нападали на нас, но, убедившись в нашей силе и готовности защищаться, умерили свой пыл. Теперь они боятся даже проходить мимо нашего села. Многие уже подружились с нами, другие ищут случая также сблизиться с нами…

— И вы доверяете им?

— Нет надобности доверять. «Куда лук ни сади, все луком воняет» — говорит пословица. Курд всегда останется курдом, когда же он видит, что разбои не остаются безнаказанными, он делается более осмотрительным.

— Как отнеслась местная власть к тому, что вы с курдами стали поступать по-курдски же, то-есть, стали перенимать их приемы обращения?

— Если б правительство действовало в согласии с разумом, оно должно было поощрять нас, потому что мы помогали ему, способствовали восстановлению спокойствия и порядка. Но, исходя из того соображения, что «гяур» не вправе поступать с мусульманином так, как мусульманин поступает с ним, правительство вначале преследовало нас. Будь местная власть сильнее, она могла бы очень повредить нам.

Рэс пояснил слова священника:

— Наше правительство, господин доктор, роет лишь мягкую землю, а когда дело доходит до твердого грунта, отставляет кирку в сторону. Почему мудир, каймакам и подобные им чиновники не преследуют разбойника и убийцу-курда? — а потому, что боятся сами быть ограбленными и убитыми.

— Курда они могут опасаться, но армянина…

— Армянина, правда, могут не бояться, но не всякого армянина… — обиженным тоном ответил рэс. — Чем мы хуже курда? Если понадобится, клич кликну, поставлю на ноги всю деревню — пойдут, куда укажи, исполнят все, что прикажу!

— Но ведь только одна деревня! Какую силу может представлять одна деревня?..

По-видимому, Аслан хотел раззадорить рэса, чтоб побольше у него выведать.

— Не одна только деревня, господин доктор, — запальчиво ответил он, — у всех прибрежных жителей едина душа и едино сердце. Конечно, сейчас мы не делаем того, что прежде — понапрасну вреда не причиняем никому. Прежде мы губили даже невинных людей с целью показать нашим врагам, что и мы способны отвечать злом за зло; мы предложили: не будем прибегать к насилию — ни мы, ни вы, будем жить мирно, как подобает жить соседям. Так и получилось: после неоднократных наших выступлений курды помирились с нами, потому что они умеют ценить храбрость! В настоящее время они просят у нас подмогу в их междоусобных битвах.

— А если вам понадобится помощь?

— Не откажут!

— Каким чудом произошел перелом в вашей жизни, каким образом от давнего рабства, которое вы называли терпением и покорностью, вы перешли к активному выступлению, к самозащите? Кто внушил вам эту мысль, эту непокорность? Кто научил прибегнуть к оружию, как надежному средству для установления мирных взаимоотношений не только с врагами, но и с друзьями?

— Всем этим мы обязаны нашему любимому учителю, — отвесил рэс, — он открыл нам глаза и развязал скованные руки. Он вселил в нас дух самозащиты, научил быть другом с друзьями и уничтожать дерзкого врага, не желающего смириться. Он смело участвовал во всех наших выступлениях последних лет. Сколько сделано за эти годы!.. Сколько мы принесли жертв, пока добились улучшения нашего положения!.. Тяжёлые, крайне тяжелые были времена… За еду мы принимались с окровавленными руками — да и то в редкие дни…

При последних словах голос рэса дрогнул, крайняя печаль отразилась на его мужественном лице. Вопросы Аслана пробудили в нем давно забытые воспоминания… воспоминания скорбные, но, вместе с тем, отрадные.

В ожидании любимого учителя, ушедшего в горы к пастухам, затягивали ужин. Но, видя, что он не идет, священник решил благословить окончание трапезы. Благословение полно было наилучших пожеланий. Он благословил всех кормящих и кормящихся, стряпающих и обслуживающих, ныне здравствующих и умерших, всех недоедающих, алчущих и страждущих, призывал к ним милость провидения, молился о ниспослании мира и благодати.

Между тем в соседней комнате опять накрывали на столы: один для женщин с детьми, а другой для обслуживавших за нашим столом мужчин. Женщины сидели молча, а мужчины разговаривали, шутили, смеялись, иные даже стали петь. Впервые приходилось мне слышать песню армянского горца. Песня эта лилась протяжно, подобно заунывному эху гор, она росла и, прерываемая протяжными «лэ-лэ-лэ», постепенно ослабевала, последние ее звуки замирали в глубине души певца.

Гости отодвинулись к стенам и, закурив длинные «чибухи», стали отдыхать после обильной еды. Странные позы они принимали! Одни полулежали на ковре, припав плечом к стене, опершись локтем на пол, иные протягивали ноги, а другие, подняв колени, закидывали ногу на ногу, образовав вид моста. Только священник и рэс сидели с нами, подвернув под себя ноги; остальные вкушали полную свободу, садились, как заблагорассудится! Невозможно было в это время подойти к ним и прикурить от их «чибухов» — за такую дерзость можно было поплатиться жизнью.

Опять вспомнили любимого учителя, удивлялись, почему он запоздал, опасались, не приключилась ли беда.

— Он не таков, — заметил один из гостей, — он из воды сухим выйдет!

Аслан спросил, довольны ли они своим учителем.

— Как можем быть недовольны, господин доктор, — ответил священник, — ведь он учит не только наших детей, но и нас самих. Мы многому научились у него, очень многому… наш уважаемый рэс не все сказал.

В армянских деревнях учитель и священник обычно живут не в ладах. Тем удивительнее было слышать подобную похвалу из уст священника.

— Чему вы научились у него? — спросил с любопытством Аслан.

— Многому, — повторил священник убежденным тоном, — к примеру: знаете, для чего отправился он к пастухам в горы? Там варят сыр, так он пошел посмотреть, так ли они готовят, как он учил. Вам понравился наш сыр?

— Прекрасный сыр.

— Изготовлен по его способу. Он и лечить умеет. Его приглашают к больным не только армяне, но и курды. Денег не берет — обижается, когда ему предлагают деньги за лечение.

— Он врач?

— Нет, он учился по книгам, но сведущ лучше иного врача. Он и за воспитание детей не берет ничего, говорит: «Мне денег не надо, дайте только угол и кусок хлеба», — удивительно бескорыстный человек!

— Крестьяне любят его?

— Души не чают! Он сведущ и в земледельческих работах. Его указания приносят огромную пользу, по его советам всё выращивается лучше, чем по-старому. И животных умеет лечить, знает, как улучшить породу скота — наш скот считается лучшим в районе. Постоянно выписывает новые книги, читает и нас учит.

— На каком языке эти книги?

— Не знаю, знаю только, что не на армянском.

Радостно было слышать все это из уст священника! Как ошибочно мнение о том, что наши крестьяне — фанатики, что они предубеждены против образования, преследуют и учение и учителя! А каковы эти преследуемые? Кто отправляется в деревню, в народ? Ни одного поистине подготовленного человека, могущего быть полезным крестьянству, ни одного нравственного человека, могущего служить примером для крестьян. В деревни проникают подонки городского образованного общества. Бездельник и прохвост из города считает себя вполне годным для роли деревенского просветителя. Своим безнравственным поведением он вызывает отвращение не только к себе, но и к своей науке. От грязной личности пачкается и профессия. Крестьянин судит вполне логично: «Если образованность такова, если образованный человек должен быть таким, как наш учитель, лучше не портить моих детей!..» Покажите ему хороший пример, покажите ему ощутимые выгоды образования, и он будет любить и учение и учителя. Я был рад, что предметом нашей беседы служила именно такая высокая личность.