Страница 40 из 131
Нажатием кнопки на пульте Ефросинья заперла двери флаера, а затем спокойно пошла по дороге, разглядывая деревья, чьи кроны были круглее и естественнее. Слева от неё ехал робот-садовник. Его многочисленные руки прямо на ходу состригали лишнюю листву, а щётки на его гусеничном шасси сгребали ветки и листья в мусорный отсек. Фрося улыбнулась, наблюдая за работой автоматона и слушая тихое жужжание его двигателей.
Она свернула с Марсова поля на авеню, и за аллеей деревьев выросли дома. Невысокие по меркам имперских крупных городов — всего пять-шесть этажей. Но в их белых каменных стенах и плавных тёмно-синих крышах, высоких окнах и балкончиках с металлическими решётками Фрося находила особое очарование, которое за пределами Земли встречала разве что на Бельфлёре. Она знала, что раньше в Париже имелись и другие здания, такие же непримечательные, как в большинстве миров Империи, но нынешний город не являлся точным историческим слепком с того, что было непосредственно до пришествия Императора. Архитекторы, отвечавшие за реставрацию, использовали и более давние документы, а порой даже придумывали нечто своё, чтобы придать Парижу единый художественный облик.
Она медленно шла по улице, одетая в белую куртку и серые брюки. Её длинные русые волосы были слегка прикрыты белым беретом. Сейчас, когда Фрося была одна и никто её не видел, она чувствовала себя по-настоящему живой, действительно свободной. Мысли о человеке в маске лезли ей в голову, но она умудрялась отодвинуть их на дальний план. И просто смотрела, как колышутся на ветру листочки, растущие на тонких ветках. Разглядывала архитектуру зданий — иногда строгую и ровную, а иногда причудливую.
Она миновала дом, у стен которого собрались роботы. Парящие на антигравах машины с искусственным интеллектом трудились словно муравьи. Один робот подкрашивал стены, другой смывал грязь с изящной скульптуры, третий подрезал лианы, а четвёртый менял оконную раму. Слаженности этих механических творений могли позавидовать и лучшие части Имперских Вооружённых Сил. А вообще, всё человечество можно было уподобить этим роботам. Каждый, независимо от происхождения и социального статуса, вносил свой вклад в дело Империи, исполняя свой долг перед Господом-Императором.
Свернув направо, Фрося очутилась на набережной. Она обогнула ровный ряд деревьев с тонкими стволами, прошла мимо скамеек и спустилась по каменным ступенькам к воде. За металлическими решётками плескалась Сена. Древняя река теперь превратилась в большой бассейн, где воду постоянно фильтровали и дезинфицировали. Приблизившись, Пронина ощутила свежесть — и запах реагентов. Слава Императору, не настолько сильный, чтобы поплохело. Она к нему давно привыкла, а набережная стала её любимым маршрутом ещё в первые месяцы работы в Пирамидионе.
Слева от охранительницы переливались волны, за которыми темнел другой берег реки, а над ним причудливо сияло искусственное небо. Справа от неё вилась каменная стена, заросшая зеленью. Мимо по дороге проехал робот. Из динамика на его голове доносились звуки духовых инструментов и женский голос, певший на древнем языке — прародителе современного бельфлёрского.
Ефросинья представила, как в этом городе некогда бурлила жизнь. Как по волнам Сены ходили баржи и яхты — не летающие, антиграва и компактных реактивных двигателей в то время ещё не изобрели, — а примитивные, морские. Как по набережной весело ездили велосипедисты, а на параллельной ей дороге шумели колёсные автомобили. Как возлюбленные радовались и смеялись, вместе поедая ароматные пироги и десерты за столиками в кафе. Как безмолвные мимы в чёрно-белой полосатой одежде развлекали туристов и детвору. Как над стеклянным куполом Большого дворца и зеленью Елисейских полей синело настоящее земное небо, ещё не испорченное экологической катастрофой, и по нему плыли белые облака… Всё это было в прошлом, а сейчас город пустовал, будто после чудовищной эпидемии. «Впрочем, — думала Фрося, — Апокалипсис действительно наступил, мир и человечество стали совсем иными».
Ефросинья поднялась по ступенькам у моста, украшенного колоннами с золотыми пегасами, миновала длинную зелёную эспланаду с поднимавшейся вдалеке башней Дома инвалидов и продолжила путь вдоль домов, одновременно монументальных и изящных. На другом берегу реки росли деревья — такие редкие на Земле…
Гуляя, она погрузилась враздумья и мечты. Гадкие сомнения в выборе профессии охранителя и печальные воспоминания из детства тянулись щупальцами к её мозгу, но их усмиряла спокойная атмосфера древнего города, отделённого от внешнего мира исполинским куполом. На мгновение Пронина представила, как гуляет по этой набережной вместе с кем-то, похожим не то на Зимнего Джима, не то на Мэтта. Фрося так желала очутиться в чьих-то тёплых объятиях, так хотела, чтобы кто-то нежно её погладил… но этого точно было не видать в ближайшее время.
За изумрудными кронами выросли башни и галереи Лувра. Прониной никогда не нравился этот музей — видимо, из-за пирамиды, так напоминавшей штаб-квартиру Охранительного Бюро. К счастью, это стеклянное уродство находилось во дворе и не было заметно с набережной. Ефросинья в который раз поймала себя на мысли — зачем так держаться за работу, которую недолюбливаешь, но короткий ответ «потому что на то воля Императора» заглушил сомнения и рефлексию. Свыше велено помогать людям и обществу, к чему она всю жизнь и стремилась. И, в конце концов, разве ей не нравилось жечь и пытать предателей?
Не успела Пронина оглянуться, как река разошлась в две стороны. Перед охранительницей выступал заострённый берег острова. Она прошла чуть дальше и увидела его — живой памятник древности, словно феникс, восставший из пепла ужасных пожарищ и Объединительных Войн. Две прямоугольные каменные башни возвышались над ровной площадью, куда Фрося прошла по мосту, а между ними, будто дивный цветок с ажурными лепестками, находилось круглое окно.
Собор Парижской Богоматери со своими готическими окнами, резным шпилем, уходящими в сад контрфорсами, горгульями на стенах и статуями святых у входа напоминал имперские храмы на множестве планет. Вот только это был храм совсем иной религии, которая ушла в прошлое, как и породившие её более давние верования. Эпоха изменилась, и прежние ценности стали для неё непригодны. Бог больше не требовал от человека сострадания и любви к ближнему — да и о какой любви могла идти речь, когда Империя была окружена со всех сторон врагами: от чужаков снаружи до разрушителей изнутри?
Но всё равно собор не растерял своего обаяния для Фроси. Она любила там уединяться, рассматривая мрачные готические своды и светлые красочные витражи. Иногда включала робота-звонаря Квазимодо, названного в честь персонажа одной старой книги. С ней Фросю познакомил Баррада, который регулярно проводил музыкальные вечера и однажды ставил спектакль по мотивам. Пронина не стала сейчас заходить внутрь, она хотела послушать колокола снаружи. Достала из кармана пульт — тот самый, которым управляла флаером — и нажала на кнопку сбоку. И высоко над землёй, в одной из башен собора робот начал тянуть манипуляторами за канаты, привязанные к исполинским колоколам.
В центре площади Фрося закрыла глаза, слушая, как над городом разливается звон. Большие колокола казались неповоротливыми, как одомашненные бронтодонты. Их низкий, гулкий звук раздавался редко, напоминая о порядке и о том, что у всего в жизни есть конец. В противоположность маленькие инструменты звучали радостно, игриво. Они подпевали друг другу, словно стая райских птиц. Нотр-Дам был единственным местом, где Ефросинья воспринимала колокольный звон именно как музыку, как искусство — в храмах Императора как на Великородине, так и в других мирах она приобщалась к Его всеблагому свету.
Звуки, похожие на журчание реки, уносили Фросю ещё дальше на просторы воображения. И перед её мысленным взором снова вырос безногий предатель, а вслед за ним — человек в зеркальной маске. Охранители уже несколько дней не могли поймать таинственного преступника в плаще. Не было ни одной зацепки, и арестант не выдавал своего начальника даже под пытками. Ефросинье предстояло снова им заняться после этой прогулки, поэтому она не могла просто оставить эти навязчивые образы.