Темный час

Очевидно, моя была чертовски развратной, потому что я ждал этого момента с тех пор, как узнал, что у королевы Айелсвика есть дочь. Моя мать была права. Эннистон действительно была очень похожа на свою мать. Я никогда не забуду лицо женщины, которая украла мою девственность. С тех пор как мне исполнилось шестнадцать лет, я мечтал разрушить ее невинность так же, как ее мать разрушила мою. При мысли об этом мой член становился чертовски твердым. Я хотел ее унижения. Я хотел ее слез и капитуляции, ее криков и боли. Я и только я. Никто другой не заслужил этого права.

Но было что-то еще, что-то тревожное в глубине моей души, что-то, чего я никогда не чувствовал и не понимал. Я хотел сломать ее. Но было и что-то еще. Я не хотел делать это вот так.

Мои глаза встретились с ее глазами, и она замерла: — Я заберу ее.

Мужчина, державший Эннистон, протащил ее через всю комнату, затем толкнул ее в меня. Она споткнулась, затем оттолкнула его.

— Мудак, — пробормотала она под маской.

Ее спина была прижата к моей груди, а ее задница к моей промежности. Она выдохнула, когда я вдавил свой твердый член между ее ягодицами. От судьбы не убежишь, детка. Больше нет.

Я схватил ее за руку, удерживая на месте и позволяя ее теплу просочиться в мою кожу, согревая мои все еще замороженные кости.

Мой отец, как я предполагаю, сошел с платформы, чтобы присоединиться к нам: — Ты слышал, что я сказал? — Голосовой симулятор был выключен, и он говорил тихо и негромко, только для меня, давая мне понять, что я предположил правильно.

Я усмехнулся.

— Это не первый раз, когда я буду трахать кого-то до крови.

Тело Эннистон напряглось.

— Я не думаю, что ты полностью понимаешь, — он протянул мне нож. — Мы должны быть уверены, что там есть кровь.

Я видел свою долю кровопролития и был причиной большинства из них. Меня не испугал нож, но Эннистон вздрогнула в моих руках.

— Я же сказал, что сделаю.

Низкие григорианские песнопения доносились эхом откуда-то, где я не мог видеть.

Dies irae

Dies illa

День гнева.

Как уместно.

Двое других мужчин на платформе не сводили глаз с меня и Эннистон, игнорируя происходящие вокруг нас сцены. Если они и знали, кто она, то точно не препятствовали этому.

У некоторых алтарей стояли двое мужчин и две женщины. У других было больше. Они уже сняли свои одежды и исследовали тела друг друга. Комната была погружена в шум обнаженной кожи и стоны. Этих женщин определенно не заставляли быть здесь. Они почти выступали, как будто проходили пробы на роль. Это было чертовски странно, как много женщин стекалось в Братство, слепо гоняясь за деньгами и властью. Я видел, чем это оборачивается для них в конечном итоге. Я знал, какими монстрами они в итоге становятся.

Скандирование становилось все громче.

— То дерьмо, которое ты устроил на улице, повлечет за собой последствия, — сказал отец, затем посмотрел на Эннистон. — И не думай, что я не знаю, кто она такая.

Затем он отрывисто кивнул мне, как бы давая понять, что пора начинать, и ушел.

Я догадался, что это ответ на мой вопрос. Они знали, кто она. По крайней мере, мой отец знал. Насчет короля я все еще не был уверен.

— Что это за место? — спросила Эннистон, ее голос был тихим, а ее тело дрожало.

Я усмехнулся ей в ухо: — Ад.

— Это те девушки, о которых ты говорил? Те, которых тебе нужно спасти?

— Нет. Эти девушки здесь по своей воле.

— Тогда зачем ты пришел сюда?

— Чтобы занять трон дьявола. — Если я выберусь живым. Не было никакой гарантии, что кто-то не находится снаружи и не подтачивает мои тормоза в этот самый момент.

— И тебе нужно использовать меня, чтобы сделать это.

Нет. Я скармливал ее своим личным демонам.

— Сделай это, — сказала она, словно читая мои мысли. — Все, что тебе нужно. Просто сделай это. — Ее голос был пропитан неуверенностью и сожалением, как будто все это время она думала, что последовала за мной в какую-то благородную экспедицию, а теперь она не была в этом уверена.

Осознание того, что ей было не по себе, только сделало мой член тверже.

Делает ли это меня монстром?

Возможно.

Я обхватил ее за талию, распахнул мантию и провел пальцами по ее животу. Мои губы прильнули к ее шее в том месте, которое находилось чуть ниже уха: — Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Маленькая Бунтарка? Прямо здесь, на глазах у всех этих мужчин?

Ее грудь вздымалась, и все, о чем я мог думать, это о том, как ее сиськи идеально помещаются в моих руках: — Если это поможет нам выбраться отсюда.

— Я думаю, ты лжешь. — Моя рука поползла ниже, к ее трусикам. Потом еще ниже.

— Я думаю, ты хотела этого с того момента, когда я впервые приставил нож к твоему горлу. — Я провел пальцем по ее гладкой щели. Такая чертовски мокрая, и все это было для меня. — Я думаю, ты хочешь, чтобы я разрушил твою маленькую тугую киску. — Я приставил кончик ножа к основанию ее горла. — Я думаю, ты жаждешь тьмы.

Она тяжело сглотнула, и ее горло подпрыгнуло под лезвием. Жажда ее крови, ее страха, ее криков пробралась в мои мысли, как сорняки, как кобра, которую я оставил в последней комнате. Чертов яд струился по моим венам.

— Сделай это, — прохрипела она, и моя кровь закипела.

Я контролировал себя.

Я.

Не она.

Не ее мать. Не те мужчины на этой гребаной платформе.

Я.

Ее покорность должна была достаться мне.

Я сдвинул ее мантию в сторону, стянул трусики с ее задницы и нагнул ее над алтарем. Черт возьми, ее киска была идеальна. Голая, розовая, с набухшими губами, блестящими от желания. Мой рот жаждал попробовать, хотя бы один раз.

Она была голодная и жаждущая, хотя должна была плакать и бояться.

Песнопения становились все тише, а пульс в моих ушах все громче. Все остальное отошло на задний план, и я сосредоточился только на ней. На том, как ее руки обхватили край алтаря, а ноги раздвинулись, чтобы дать мне место. Я не мог видеть ее лица, но ее глаза были темными от потребности.

Она хотела этого.

Я прижал лезвие к ее шее, прямо у ключицы, но что-то заставило меня остановиться, прежде чем я пронзил ее кожу.

Она потянулась и положила свою руку поверх моей.

— Я сказала, сделай это. — А затем она вдавила лезвие в кожу, ровно настолько, чтобы пустить кровь.

Это единственное движение возбудило меня больше, чем что-либо другое. Больше, чем ее страх. Больше, чем ее покорность. Больше, чем моя месть.

Я освободил свой член, затем наклонился над ней: — Я собираюсь владеть тобой. Одним быстрым толчком я вошел в нее до самого основания.

Ее тело дернулось вперед.

Я вытащил член, кроме кончика, затем снова вошел в нее.

— О, Боже, — вскрикнула она.

— В следующий раз громче. Я не думаю, что он тебя слышит.

Грызущий голод, первобытное желание вырвалось из моей черной, извращенной души. Я не остановился ни когда она снова закричала, ни когда костяшки ее пальцев побелели от удара о край камня. Я выронил нож, затем схватил ее за волосы, прижимая ее тело к своему. Я провел рукой по крови на ее груди, размазывая ее по коже. Спустился вниз по ее телу, по груди, затем вернулся к горлу.

Мои пальцы сжались на ее шее, я чувствовал каждый вздох, каждый удар сердца под кончиками моих пальцев.

Черт, она была тугой. Такая чертовски тугая. Как перчатка, сделанная специально для моего члена.

Бисер пота струйками стекал по моему позвоночнику. Каждый толчок становился все более диким, яростным, словно трах с ней мог избавить меня от тьмы и выпустить на свободу мой гнев. Ее крики становились все громче.

Я бы все отдал, чтобы увидеть ее лицо прямо сейчас, чтобы знать, были ли там слезы.

Я надеялся, что это были слезы.

Знал ли король, что я осквернил его драгоценную принцессу прямо у него на глазах?

Я заглушил мысли о нем. О Грее. О моем отце. Обо всем, кроме столкновения наших тел и ощущения ее тугих стенок, натянутых вокруг моего члена, покрытых ее жидким жаром.