Чужестранцы

Доктор еще говорил о многом, жаловался на отсутствие в городе знающего товарища-акушера, но Софья Ильинична не слушала. Она неподвижно смотрела в луговую сторону Волги, где синел зубчатый контур далекого леса, и ей хотелось уйти куда-то, далеко-далеко, за этот лес, на край света, где в легкой, прозрачной дымке купаются белые облака и где, должно быть, так хорошо, так тихо и спокойно...

XXIV.

В редакции "Вестника" шел большой сумбур. Новый конторщик был неопытен и все путал. Новый сторож не умел разыскивать, в случае надобности, редактора, а редактор не только забросил "театр и музыку", но прямо-таки плюнул на все свои обязанности. Материальные дела газеты совершенно пошатнулись. Постоянные платежи то за бумагу, то за печать в типографию, то сотрудникам и служащим не пополнялись приходом и давно уже совершались на счет быстро таявшего промотовского наследства. Объявлений почти не поступало: они все перешли в "Листок"; полугодовая подписка не прибавила, а убавила подписчиков. В довершение неприятностей в "Гражданине" стали систематично появляться выдержки из "Вестника" с ужасными комментариями и восклицаниями "caveant consules"!

-- Опять господа, "caveant consules"! -- кричал Силин, натыкаясь на обличительный пафос "Гражданина".

-- Пускай! "Гражданин" потерял свой престиж давно уже...

-- Однако мы, кажется, состоим под неусыпным надзором почтенного князя?..

-- Я уверен, что причиной этому обстоятельству ваш милейший родственник, Рябчиков... Он ведь хвастался, что состоит в переписке с князем...

-- Ну и нравы!..

Под впечатлением одного из таких "caveant consules" Силин настрочил злобный фельетон на тему об отношениях между провинциальной газетой и обывателями. Характеризуя последних, он нарисовал тип читателя-доносчика.

На земле всего страшнее

Ссора с гадиною мелкой,

Защищающейся вонью,

закончил он свой фельетон.

На другой день, в числе полученных редакцией писем, было одно анонимное. Автор его ругал газету, редактора и всех сотрудников самыми сквернейшими словами и в заключение заявлял: "Читаю "Гражданина" и "Русь" и ничего не боюсь!"

-- Это ваш родственник пишет, -- сказал Силин, бросая письмо.

-- Ну, уж вы, кажется, готовы всякие помои лить на наших родственников, -- обиженно ответила Зинаида Петровна, -- каков бы ни был мой брат, а на такую мелкую подлость он все-таки не пойдет...

-- Вы думаете? Почему же?.. Потому что -- дворянин? -- с усмешкой спросил Силин.

-- Не хочу я с вами говорить!..

-- В вас говорит еще родовое начало...

-- А в вас -- злоба!.. Как вы любите злословить!..

Они едва не поссорились... Несколько дней избегали излишних разговоров и сухо здоровались при встрече. Зато как же торжествовал Силин, когда братец преподнес Зинаиде Петровне уже явную, неопровержимую подлость.

Захар Петрович прислал в редакцию официальное заявление с предложением уплатить ему за истекшее полугодие арендную плату за квартиру, согласно условия -- 250 р., и 250 р. вперед за остальное полугодие...

-- Что такое?.. Не может быть!

Зинаида Петровна прочитала это заявление дважды и все-таки не верила своим глазам. Они условились с Глафирой Ивановной, что те 500 руб., которые Зинаида Петровна дала Рябчиковым заимообразно, на уплату каких-то там процентов, пойдут в уплату за снятую квартиру. .

Зинаида Петровна сейчас же ответила письмом к Глафире Ивановне, прося ее разъяснить недоразумение. Ответ пришел от Захара Петровича: он управляет домом, он сдавал квартиру, и ему нет никакого дела до каких-то там расчетов частного характера.

-- Вы, конечно, дали без расписки? -- спросил Силин.

-- Какая расписка! Неужели от родных требовать расписку?

-- Какое у нас родство, Зинаида Петровна? Мы -- чужие, чужие всем этим людям, с которыми у нас есть только то общее, что мы живем в одном городе или... на одной планете. Родство! Ну, вот вам -- подлость!.. Хотя и не мелкая, на сумму 500 руб., но очень доказательная...

-- Будет вам, господа, кричать! Вы мне мешаете, -- сказал Владимир Николаевич, выглянув из кабинета.

-- Сходи, Владимир, к Рябчиковым!.. Надо выяснить сейчас же...

-- Нет, уж увольте! Я с ними ни в письменные, ни в словесные объяснения вступать не желаю... Поезжай в банк, возьми денег и пошли... Напиши, что, если не совестно, могут получить... -- сказал Владимир Николаевич и скрылся; притворив за собою дверь, он начал опять писать и щелкать косточками счетов, работая над статьей "Голые цифры и факты -- ответ нашим оппонентам", а Зинаида Петровна отправилась в банк. Спустя полчаса она возвратилась, тревожная и грустная.

-- Знаете, господа, сколько осталось у нас денег?

-- Сколько?

-- 1.050 рублей!

-- Каким же это образом? Не может быть! -- удивился Владимир Николаевич.

Начали считать, рыться в книгах, припоминать "все сначала": 2.000 р. отдали Сорокину за газету, которую он сгоряча сулил подарить, 3.700 р. уплатили долгов, принятых вместе с газетою на свою шею, потом в типографию, за бумагу, жалованье служащим и сотрудникам, дали взаймы Глафире Ивановне... Припоминалось все больше и больше... Взяли справку у конторщика о приходе и расходе по газете и получили остаток в тысячу с чем-то рублей.

-- Так оно и выходит! -- радостно произнес Промотов и, успокоившись, пошел было снова в кабинет, но жена остановила его.

-- Что же будет дальше?

-- Это -- неизвестно...

-- Но ведь на 1.000 руб. мы можем просуществовать самое большее два -- три месяца!..

Опять начались подсчеты и соображения.

Наступали тяжелые дни. Сотрудники сидели в конторе и ждали, когда принесут объявление, и как только деньги попадали в кассу, -- жадно перехватывали их в уплату неполученного ими гонорара, конкурируя друг с другом. Обремененный семейством репортер Козлов стал неаккуратен и, словно из милости, сдавал для хроники маленькие заметки и пустенькие санитарные обличения...

Туго получая гонорар, он давно уже завел сношения с "Листком", и тот щеголял теперь разнообразием сообщений о местных происшествиях, скандалах, новостях из административной и торговой жизни. Силин ругался, ежедневно сравнивая номера "Вестника" и "Листка".

-- Ужасное убийство. На Дворянской улице... А у нас оно имеется?

-- Нет, Владимир Николаевич!

-- Что скажете?

-- Опять у нас ничего нет об убийстве.

-- Ну, так что ж такое?

-- Вот тебе и раз! Такой случай нельзя проходить молчанием...

-- Пустяки!

Начинался спор о значении хроники вообще. Промотов относился к хронике с презрением.

-- Какое значение имеют все эти кражи, убийства, подкинутые младенцы?.. Я понимаю какое-нибудь сообщение общественной важности... Заседание, где рассматриваются вопросы экономической важности, известие о каком-нибудь крупном событии из местной общественной жизни, а все эти случаи, младенцы...

-- Вы ничего не понимаете! Хотя вы и последователь объективизма, но простите, вы ни черта не понимаете, если хотите игнорировать этих младенцев...

-- Зачем они? Докажите!

-- Чего тут доказывать? Неужели вы не хотите знать, что большинству наших читателей эти убийства интереснее ваших голых фактов и цифр?.. Вы -- младенец! Подкинутый младенец! -- горячился Силин.

Промотов терпеливо слушал и улыбался. Зинаида Петровна переходила на сторону Силина.

-- Верно, верно. Сегодня "Листок" продаст пятьсот номеров в розницу, а мы -- пять...

-- Ну и прекрасно! У нас не лавочка...

-- Однако ведь мы должны же думать о денежной стороне дела?

-- Должны. Но все-таки питаться от убийств нам не к лицу.