Десятые

«Да, было дело».

– И за что тебя выперли?

На этот вопрос котенок не ответил.

Сергеев не любил животных, не держал их дома. У одной женщины, с которой жил, был кот, и он так его раздражал, что Сергеев, кажется, ушел не от нее, а от этого кота. Здоровый, с наглыми глазами, независимый. Он существовал как-то параллельно в квартире, даже к хозяйке не приставал с ласками, не будил утром, чтоб кормили, а просто садился перед кроватью и ждал. Но этой своей независимостью и раздражал, выбешивал просто. Сергееву было неуютно, и он свалил.

А в детстве очень хотел собаку, и кошку, и морскую свинку. Просил родителей. Они говорили: «Подрастешь, купим. Чтобы сам ухаживал, с собакой гулял». И когда Сергеев подрос, то уже не нужен ему стал никто – перехотел, что ли, перегорел.

И вот в сорок семь лет явилось живое существо. Само. Тихо мяукает: «Дай поесть».

С каким-то беззлобным ворчанием Сергеев выбрал два блюдца похуже, в одно плюхнул сметаны, в другое налил воды. Котенок полакал воды, долго обнюхивал сметану, а потом стал есть. Сергеев шевельнулся, и тот заурчал угрожающе.

– Да никто не отбирает у тебя, придурок. Сам же дал…

В тумбочке, вспомнил, есть пластиковый поднос. На первое время лоток заменит… Нарвал в него туалетной бумаги, поставил в прихожей у двери. Потом стал следить за поевшим котенком. Когда заметил, что подошел к шторе и стал присаживаться, схватил и перенес на поднос.

– Вот сюда ходи, – сказал мягко, без угрозы. – Сюда пись-пись и ка-ка. Понял?

И захотелось как-то назвать его. Вернее – потребовалось. Нужно имя.

Стоял, смотрел на замершего котенка. Вот он шевельнулся, сошел на пол. Среди обрывков темнела крошечная кучка. Котенок понюхал ее и стал деловито пригребать бумагой.

– Молодец… – И Сергеев запнулся. Да, имени не хватало. – Как тебя назовем? Рыжун? Рыжец? – Вспомнил, что должен быть звук «с». – Рысик? Не, на рысь ты не похож… А ты вообще кто – мальчик, девочка? Давай-ка проверим?

И до позднего вечера возился с котенком. Потом допил вчерашний коньяк и лег спать. Слушал удары в стены и окна и сквозь дрему почувствовал, как котенок, которого назвал Штормик – «ш» и «с», в общем-то, одно и то же, а пол определил как мужской, – заскочил к нему и пристроился под боком. «Вот наглец!» – успел возмутиться Сергеев, проваливаясь в сон.

Утром ветер не прекратился, к нему добавился дождь.

«Хм, как предвидел вчера про подоконники – засекает сюда…»

Но разглядывать бьющую под стеклопакет воду и тревожиться не позволил голос котенка: «Дай, дай».

– Блин! – Самого после коньяка мутило от воспоминаний о еде, а надо идти, что-то искать в холодильнике для этого…

– Молока нет. Что, опять сметаны?.. Курицу можно сварить…

«Дай, дай».

Необходимость заботиться и раздражала, и была приятна. Как-то неожиданно приятна. К дочке Сергеев долго испытывал брезгливый страх – маленький ребенок его пугал. Стал брать на руки уже года в полтора, когда она вовсю сама топала, и ей не нравились его тисканья. Помнится, на удивление и обиду тогдашняя жена отреагировала с осторожным упреком: «Раньше надо было, тогда бы привыкла».

К сыну он проявлял больше внимания, даже памперсы менял, укачивал. Но как-то без души, по обязанности. А вот теперь чувствовал, что его тянет этого приблудного Штормика сначала накормить, а потом пощекотать, поиграть. Сделать ему хорошо и приятно.

На улицу выходить не хотелось. Хорошо, что бутылка для окурков стояла здесь, в прихожей у двери. Сергеев открыл вентиляционное окошко в туалете, закурил. Дым послушно потек в окошко как в трубу.

Что, надо в Михайловку идти, там он видел зоомагазин. Купить корма, лоток нормальный, наполнитель, от блох какую-нибудь хрень… Вот же свалился на голову подарочек…

Котенок поел, умывался. Бумажки на подносе были сухими.

– Если на пол напрудишь – получишь. Понял?

Тот не отреагировал.

– Слышишь, нет? – наседал Сергеев, будто котенок мог ему действительно ответить. – Черт, – снова встал перед окном, – дождь-то серьезный. Никаких просветов.

Не было желания ни умываться, ни надевать джинсы, свитер… Есть не тянуло, и писать сценарий, читать… Зря вчера коньяк допил – тяжелый все-таки, хоть и трехлетний. Два дня подряд прибухивать это перебор. Не справляется организм… Сергеев косился на Штормика, оправдываясь тем, что следит, как бы тот не сходил на пол, а на самом деле любовался.

Ну, не то чтобы любовался, а с интересом наблюдал.

Котенок, в свою очередь, наблюдал за Сергеевым, сидя от него в шаге.

– Что, поиграть надо?

Можно бумажку свернуть и привязать нитку. Котятам нравится ее ловить… Бумажка-то есть, а нитка… Потом… Еще покурить, что ли?.. Нет, сначала кофе… Был бы зонтик, пошел бы в Михайловку.

Вместо зоомагазина представилась та наливайка с потрепанными мужичками и странной старухой, радушным кавказцем, а может, греком. Там было тепло и сухо, вкусно пахло чачей. И еще минуту назад передергивающий плечами при воспоминании о коньяке Сергеев захотел сесть за столик с рюмкой чачи, нехитрым бутербродом. Сидеть, поглядывать в окно, по которому стекают капли, слушать разговоры соседей. Наверняка там кто-нибудь есть…

– Так-так-так, – осадил себя. – Сбухиваться начал, Олег Викторович? Не надо. Сорок семь лет как-то вытерпел, а теперь алкашом становиться смешно.

Но картинка продолжала маячить. На ней Сергеев был уже почти стариком, высушенным южным солнцем и крепким алкоголем. Он сидел на краю обрыва, свесив ноги в сандалиях, рядом – на траве – бутылка, куски сыра, надкушенный мясистый помидор. Солнце жарит, море играет. На голове белая панама, какие были в моде в конце восьмидесятых. Нет, лучше ковбойская шляпа. Не кожаная, а из какого-нибудь легкого материала… Мимо проходят парень с девушкой. Это выросшие соседские Рада и, как его, Славик. «Здравствуйте, дядя Олег». – «Здоров, – хрипловатым голосом отвечает Сергеев. – Купаться?» – «Да. Такая погода… Мама уху сварила, вас приглашает. Приходите». – «Приду», – как бы нехотя, как об одолжении, говорит Сергеев.

Его здесь не то чтобы уважают, но любят и жалеют. Он безобидный, чудаковатый, одинокий. Вот приехал когда-то и остался. Угощают фруктами, подкармливают горячей пищей. Сам-то он почти не готовит…

– Бобыль околоморский, – хмыкнул Сергеев, нынешний, еще вполне способный устроить жизнь не так.

Встряхнулся, даже сделал руками несколько выпадов, как боксер. Сказал Штормику:

– Пора и мне позавтракать. Не против?

Четыре дня не мог заставить себя. Высовывался за дверь и сразу прятался обратно – ветер не давал не то что курить, но просто дышать. И этот холод… Сергеев вырос в Сибири, где случались морозы за минус сорок, но их нельзя было сравнить с этим плюсовым холодом, от которого невозможно было защититься никакими кофтами, одеялами. Сибирский мороз просто ласково усыплял, беззлобно убивал, местный же холод каждую секунду грыз, колол, тряс, заставляя дрожать и стучать зубами.

Понятно, что это из-за влажности, но толку-то от этого понимания, если мозг занят только тем, чтоб найти способ согреться… Сергеев включил полы на максимум, плитка была горячей, а на уровне головы – сырой, душный холод. И липкий. Вот именно – липкий. Как морская вода. Она тоже липкая, как рассол…

Осматривал стеклопакеты. Нет, нормальные, плотные, а все равно не могут защитить жилище. Но и не закупоришься же совсем – приходилось время от времени приоткрывать раму, вентиляционные окна то на кухне, то в спальне, чтоб не задохнуться…

Одурев от ударов ветра, от завываний и скрежета где-то отошедшего листа жести, Сергеев находил в интернете радио и быстро уставал от знакомых песенок, рассуждений экспертов по всевозможным проблемам, шуток ведущих, новостей, высасывающих остатки душевных сил. Даже хорошие новости казались нехорошими.

Подчищал то, что было в холодильнике. Воду из-под крана кипятил, остужал и пил. Хорошо, что котенок оказался непривередливый – ел что давали, даже простой хлеб.