Десятые

Пытаясь во сне сохранить такое хорошее состояние, Сергеев накрыл голову одеялом, прижал к уху ладонь. Не помогало – «а, а, о-о, ой-й» продолжали долбить, расшевеливать мозг… Сергеев сбросил одеяло и сел.

– Как назло ведь, – заныл, – как назло. – И усмехнулся: – Добился своего Рефатик. Поздравляю…

Прошел в душевую, по пути прихватив сигареты, закурил. Дым влетал в грудь, как в пустой заплесневелый погреб, щекотал гнилые стены, вызывал тошноту. Так бывало, если курил в тот момент, когда алкоголь превращался в перегар… Пришлось сбить уголек в унитаз, окурок сунуть в пачку. Потом выбросит.

В спальню не вернулся, сел на кухне.

Окно хоть и завешено, но тьмы не было – вдоль дороги горели фонари, и в начале улицы тоже. Изредка слышалось гудение проезжающих машин, и от фар по стенам пробегали бледные полосы… Гудение смолкало, возвращалась тишина: стоны сюда не долетали. А может, и кончились уже… Может, она там сама с собой это делала, а не с хозяином.

Да какая разница… Не это сейчас важно. А важно то, что так было – уже не будет.

Допустим, Оляна…

– Оляна, – попробовал на слух это слово и сплюнул. – Дура тупорылая…

Допустим, она одумается и ничего не напишет мужу, ничего не скажет, когда вернется. Но ведь Сергееву придется ходить мимо их двери, наверняка будет постоянно сталкиваться с ней, видеть ее, ее этот взгляд.

Вот он себя убеждает, что не боится. А он боится. Боится. Хватило ему по горло уже, с покрышкой. Еле вынырнул, приехал сюда – в тишину и одиночество. В несезон. И здесь, сука, шекспировские страсти.

– Ну а что меня здесь держит? – в недоумении, будто очнулся, спросил себя. И ответил: – А ничего! Ничего не держит.

Месяц почти прожил – так что пятнадцать тысяч не сгорели. Задаток, конечно, жалко, но черт с ним. Десятка не такие деньги, чтоб убиваться. И Рефату ничего не скажет. Уйдет – и все. Детей с ним не крестить…

Сергеев вскочил и пошел в спальню. Глянул на часы в айфоне. Половина десятого. Всего-то? Думал – позже. Думал – ночь… Ладно, в любом случае до утра надо дождаться.

Прислушался. Стонов не было, но за стеной что-то происходило. Терлись о стену. Представился голый волосатый Рефат, и остатки неловкости перед ним за нарушенное обещание жить здесь долго, исчезли.

– Сам виноват, – глядя в стену и напрягая слух, бормотал Сергеев. – Сам виноват, вести себя надо по-людски… Понятно?

В семь утра, еще по темноте, вынес на террасу лоток, миски, пакет с кормом. Написал хозяину короткую записку: срочно вынужден уехать. Вынул пакет с мусором из ведра под раковиной, ссыпал и бумажки из туалета. Надел пальто, обулся. Проверил, всё ли забрал. Вроде бы всё. Кое-что, конечно, осталось, но чемодан забит до отказа.

Подхватил Штормика, пошел на улицу.

– Все, друг, кончилась лафа, удачи.

Посадил его перед мисками, закрыл дверь, ключ оставил торчать. Постоял. Чувствовал, что котенок треплет его штанину, но опускать глаза не хотелось. Не надо смотреть. Повесил сумку с ноутбуком на плечо, подхватил чемодан и стал спускаться по лестнице.

Проходя через двор, глянул на окна Оляниной квартиры. Показалось, что там тусклый свет. Ночник, наверно… Приятно обдало злорадством: вот проснется, решит мужу все сообщить, потом пойдет к нему, а его нет. Он – далеко.

– Ладно, не надо, – остановил. – Жалко ее… И меня жалко. Хватит мне приключений…

Было холодно. Но хоть без ветра. Мерзлый гравий под ногами хрустел очень громко, а когда переходил дорогу, удивился, как гулко звучат шаги по асфальту. Захотелось пойти на цыпочках.

Под навесом остановки никого не было. Это хорошо. Поставил чемодан, закурил. Сейчас курить было приятно, дым бодрил.

В эту ночь поспать почти не получилось. Вроде и у Алины успокоились, и Умка молчала, и котенок не лез, а не спалось. Так, дремал, ожидая сигнала будильника. Чтоб подняться, собрать вещи и уйти. Без сожаления. Пришел срок, и череда событий об этом ему сообщила. Не могли они все быть совпадением. Знаки. Да, именно…

Свет фар со стороны Михайловки. Хоть бы автобус. Скорее уехать. Отрезать этот кусочек жизни.

Нет, легковушка. Вернее, кроссовер. Пролетел так быстро, словно слева нет никакого населенного пункта, пешеходного перехода. В такой темени человека заметишь в последний момент… Идиот.

Попутку ловить не станет – мало ли. На автобусе.

А вот и он. Сергеев шагнул из-под навеса, махнул рукой. Автобус замигал поворотником. Остановился.

– Здравствуйте. Куда едете?

– А докуда надо? – хмуро ответил водитель.

– До аэропорта.

– До Северной автостанции довезу, а там найдете, на чем…

– Спасибо.

– Пятьдесят два рубля.

Сергеев расплатился, устроился на мягком сиденье, поставил чемодан между ног. Посмотрел в сторону моря. Его не было видно – черно… Но мысленно попрощался.

Ладно, пожил у моря, теперь надо пожить в лесу или вовсе где-нибудь в тундре. Взять и полететь, например, в Мурманск. Или в Норильск. И почувствовать, что такое полярная ночь. И дождаться полярного дня.

Почувствовал себя – не вовремя – героем одного советского фильма. Показывали им курсе на втором – на третьем: ездит молодой мужик вот так же в автобусе, останавливается в разных городках. Кадрит девушек, а потом уезжает. И лицо у него такое светлое… Какой-то известный актер, положительных героев играл…

Нет, он, Сергеев, не такой. Не молодой он, и никого не кадрит. Хочет спокойно пожить. Не с людьми, а рядом с ними.

И сейчас он был уверен: на огромном теле страны найдется для него такое место.

2020