Десятые

Назаров стал читать с интересом, надеясь найти что-то созвучное своему настроению. Но в колонке было про литературные мероприятия – в основном абсурдные и глупые… Название никак не стыковалось с содержанием.

– Станция «Третьяковская», – объявил из динамиков спокойный мужской голос, записанный, наверное, много-много лет назад.

Свернув газету в трубочку, Назаров стал пробираться к дверям. Предстоял переход с одной ветки на другую. По ней еще три перегона на юг, и будет его станция. Сотня метров до ресторана, а дальше – длиннющий рабочий день… Вернется домой в первом часу ночи, рухнет и будет спать-спать. Сутки отдыха, а потом новые шестнадцать часов дежурства…

Ночной охранник, Дима Леонов, с выступившей за ночную смену щетиной на щеках и подбородке, в черной форме с желтыми нашивками, молча провел Назарова по залам, кухне, подсобкам, сдавая объект. Назаров не лез с разговорами – Дима был хмурый, явно сдерживал злобу. Не к Назарову, ясно, а вообще…

Его, кадрового офицера, кажется, старшего лейтенанта, несколько лет назад уволили, и он прибился в их ЧОП. Теперь вынужден по ночам охранять эту сушку, днем отсыпаться и где-то подрабатывать. А вокруг… Вокруг Новороссия, Сирия.

Несколько раз Дима коротко сообщал, что то его однополчанин, то однокашник по училищу уехали в Донбасс, то другой однополчанин добился отправки в Сирию. С гордостью за этих ребят сообщал и с досадой на себя… У Димы было двое маленьких детей, ипотека… «Это не оправдание, конечно, – вроде бы перед собой, но вслух оправдывался он. – Не оправдание. Но все-таки…»

Рвалась Димина душа в разные стороны, а тело вынуждено торчать здесь, зарабатывать деньги на пропитание семьи, выплату кредита почти безопасным и, по большому счету, бесполезным трудом. По сути, молодой еще парень, слегка за тридцать…

– Ну что, – заговорил он, когда вернулись к гардеробу, от которого начали обход, – нормально всё?

Назаров кивнул, расписался в журнале дежурств.

– Пошел я тогда… Удачи!

«Какой тут удачи…» – усмехнулся Назаров. Удача может быть лишь одна: в их сушку врывается группа грабителей. Человека четыре. Вооружены огнестрелом. Требуют кассу. А лучше – берут заложников, выдвигают политические требования… Ресторан окружают полицейские машины, перепуганный переговорщик безуспешно пытается убедить террористов сдаться. Те грозят убивать заложников. И тут Назаров, как Брюс Уиллис, начинает уничтожать террористов по одному… Нет, не уничтожать, а нейтрализовывать. Вырубает, связывает, заклеивает рот, сует по углам… И вот все освобождены, Назарова благодарят, потом награждают в Кремле, а главное – берут на работу в какой-нибудь антитеррористический центр на должность небольшого начальника… Нет – штатного консультанта… И вся жизнь Назарова и его семьи меняется. К лучшему…

Ресторан постепенно наполнялся персоналом. Повара, уборщицы, менеджеры, официантки. Большинство – девушки-киргизки и калмычки. Типа японки… Входят, подрагивая от холода, здороваются с сидящим на стуле слева от входа Назаровым бесцветным бурком. Невеселы. Да и что веселиться…

Веселиться нечему. Мало того что зарплаты падают – посетителей все меньше и меньше, – так еще скоро многие из них окажутся вовсе без работы. Здание ресторана, так удобно расположенное – буквально в двух шагах от метро, – вот-вот снесут. Потому и снесут, что рядом с метро.

Лет пять назад мэр, оказавшись возле одной станции, возмутился: «Все заставлено ларьками, магазинами картонными. Безобразие! Освободить пространство вокруг на столько-то метров!» И понеслось. То есть в центре понеслось, и вот, спустя время, докатилось до них.

Снесут ресторан, и куда все эти повара, официантки, уборщицы? Куда он, Назаров?.. Есть надежда, что его-то родное ЧОП пристроит. А может, скажут: «Понимаешь, всё сокращается, переизбыток нас. Нет мест, так что… Ты мужик хороший, Славян, ничего личного, жалко тебя терять, счастливо…» И окажется Назаров без работы в сорок семь лет. Без образования, опыта серьезной работы. Куда? Что?

Почувствовал, как спину защипал холодный пот.

Нет, не надо заранее представлять, загодя содрогаться. Пока еще ничего страшного не случилось.

Он сидел на положенной на стул подушечке против геморроя и внушал себе, что все нормально, нормально…

Когда кто-нибудь из работников ресторана входил с улицы, в маленький теплый и душистый – уборщицы уже успели попрыскать из ароматизатора – вестибюльчик врывался морозный поток, облизывал Назарова и исчезал. Если бы не эти облизывания, он бы наверняка задремал.

Первые входившие просто передергивались, успев подмерзнуть по пути от метро, а следующие стали отряхиваться.

– Что, снег там, что ли? – удивился Назаров.

– Да-а, снег, – то ли досадливое, то ли скрыто-радостное в ответ.

Снег уже был в начале октября. Выпал серьезный, высокий. Продержался два дня и стаял, оставив лужи и грязь. Затем ударили морозы, и полтора месяца серости, почти черноты. Земля превратилась в камень, деревца стали напоминать скелеты, асфальт был гулким, словно идешь по нему в деревянных башмаках… И вот – повалил. Понятно, что ничего хорошего от снегопада ждать не стоит. На тротуарах каша, на дорогах – пробки… Но все же. Все же сделалось как-то полегче. Будто какая-то створка внутри приоткрылась.

Назаров стоял на крыльце под козырьком, глубоко вдыхал помолодевший воздух. Потом уже, надышавшись, без особого желания закурил. Не хочется, а надо. Какая-то крошечная часть организма требует, без дозы никотина начинает мучиться, не давать жить.

Нужно бросать. И так сократил до десяти-пятнадцати штук в день, но все равно – мешает курение. Начальство ресторана хоть и косится, но молчит, не делает замечаний, а в других местах… Перекинут его на школу, и что? Там теперь на крыльцо не выйдешь курнуть. Мужики рассказывают – приходится просить посидеть на вахте техничку или еще кого и бежать за территорию, зобать, прячась от завуча, камер, как школьнику какому-нибудь…

Ладно, ладно… Думать о неприятном сейчас не хотелось. Такой снег! Огромные, но легкие хлопья плавно спускаются с серого неба, тихо, аккуратно ложатся на землю. И асфальт, и газоны, крыши, ветви деревьев давно промерзли, поэтому снег не тает, укрывает всё ровно, прячет уставший, измотанный, заканчивающий очередной год существования мир.

Стоять бы и стоять. Но холодно. Да и находиться надо на своем стуле слева от входа. Дежурить…

По ступеням поднимается женщина. Незнакомая.

– Вы куда? – спрашивает Назаров.

– Куда – поесть, – недовольный ответ.

– Еще закрыто. С десяти часов.

Досадливый вздох. Бормоток… Женщина спускается обратно на тротуар.

Назаров невольно начинает представлять жизнь этой немолодой, явно небогатой, нездоровой женщины, в девять утра идущей в суши-ресторан. Действительно бы стала в это время есть суши и роллы? Или просто увидела, что здесь «общепит», и решила позавтракать?

Японская кухня, конечно, вещь вкусная, но это так – время приятно провести. В последние месяцы посетителей стало заметно меньше. Раньше почти каждый вечер все три зала были битком, по пятницам так и очередь скапливалась возле гардероба. А теперь… Теперь то ли наелись этой экзотики, а скорее всего – деньги стали кончаться.

Но все равно есть завсегдатаи, и с ними Назаров здоровается с искренней радостью, словно со старыми знакомыми, и они отвечают, тепло улыбаясь. Бывает, и спросят: «Ну, как оно? Как жизнь?» – «Спасибо! Прекрасно. Проходите, пожалуйста». Менеджеры – Айдаз или Сувсана – уводят гостей в залы, и слышна их почти дружеская беседа.

Да, знакомые лица, знакомая обстановка, знакомые блюда – важная штука. Ощущение прочности хоть в чем-то… Иногда возникает уверенность, что всё вокруг вертится, почва уходит из-под ног, и вот-вот это верчение одолеет, и ты пропадешь в вихре событий, а вернее – пустого хаоса…

И вот этот стул с противогеморройной подушечкой дорог Назарову не меньше квартиры, семьи. Какая-то его часть бунтует, не соглашается, стыдит – «как можно сравнивать!» – но это так. И Назаров, высокий, крупный, представительный мужчина сорока семи лет в неновом, но еще придающем солидность костюме, боится лишиться этого стула. Боится до ледяного пота…