Десятые

Иногда Трофим смеялся над ними. Видел, что сопровождающий спит, когда нужно уже ему, Трофиму, сходить на станции, и тряс того за плечо: «Вставай, милый, пора». Сопровождающий вздрагивал, начинал еще в полусне суетиться, видел, что разбудил его тот, за кем следит, смущался, неуклюже пытался выдать себя за простого пассажира… Или в вагоне-ресторане Трофим предлагал сопровождающему, клюющему за соседним столиком самый дешевый салат, пересесть к нему, поесть горячего, выпить водки. «Да чего ты, – уговаривал, – мы ж не чужие люди. А то последнее здоровье потеряешь». И видел на лице мужчины-шпика такую униженность и бессилие…

Несколько лет назад организовывать митинги и акции прямого действия Трофим почти перестал, связь его с партией не то чтобы ослабла, а вышла на другой уровень – он стал чуть ли не олицетворением партии, затмив даже вождя, философа Серебренко (позывной – Отец), главным пропагандистом ее программы, но пропагандировал во время творческих встреч, при помощи прозы и статей… Давно Трофим не участвовал в подпольных совещаниях, давно его не называли Снаряд, не видел в планах акций слов: «Вторую колонну ведет Снаряд… Снаряд контролирует первую волну прорыва…»

И вот из холодной темноты двора раздалось:

– Снаря-ад!

Трофим вздрогнул и замер. Словно его накрыло чем-то глухим, тяжелым… Правда, быстро пришел в себя, но сперва глянул налево-направо, назад, отыскивая сопровождающих, следящих… Никого.

– Да? – сказал тихо. – Кто это?

От ствола толстого тополя отделилась фигура, вышагнула на рассеянный свет из окон. Трофим узнал Митьку Попова с позывным Ясир.

Четыре года назад Ясир участвовал в том, что позже назвали в СМИ «погромом на Манежке». Тогда, через несколько дней после убийства в Москве русского парня – несколько раз выстрелили в упор в голову из травмата, – тысячи людей пришли к стенам Кремля требовать справедливости, наказать убийцу, который по горячим следам был задержан и очень быстро отпущен.

На Манежной площади сошлось очень много обстоятельств, которые привели к побоищу. Убит был русский, а убийца – с Кавказа, и в тот момент, когда толпа пришла под стены Кремля, пронесся слух, что рядом, в Александровском саду, кавказцы танцуют лезгинку. Толпа бросилась их бить. Милиционеров было поначалу всего несколько человек, и их смяли. Подоспевший ОМОН ринулся на протестующих, но те, разгоряченные, озлобленные, не побежали, а дали отпор…

По сути, ничего сверхужасного не случилось (по «Евроньюс» почти каждый день показывают кадры куда более жестких противостояний в Европе, в том числе и имеющих национальные причины), но тут дело происходило в двух шагах от сердца власти – Кремля, и поэтому нескольких участников, выбранных, скорее всего, произвольно, покарали очень жестко.

Впрочем, что значит «произвольно»… Осужденные на реальные сроки заключения оказались в основном членами той партии, в которой состоял Трофим. И хоть СМИ твердили, что на Манежке распоясались русские националисты, среди осужденных оказался, например, партиец с именем-фамилией Руслан Хубаев…

Митьку Ясира тоже хотели засадить. Нашли на оперативной съемке, как он кидает в ментов чем-то белым. То ли снежками, то ли сосульками. Объявили в розыск. Митька исчез. Говорили, что свалил в Белоруссию, оттуда – в Польшу… Обитает где-то в Европе. А оказывается, вот он – во глубине России! Скрюченный, в разбитых, потерявших форму берцах, в неизменной, но засаленной – белые и черные квадратики слились – арафатке на шее. Щетина во все стороны, как у чующего опасность ежа.

– Митюх! – сказал Трофим, и они обнялись. – Ты откуда, брат? Ты как?

– Да вот, – хехекнул тот, – нелегальствую.

От Ясира пахло преющей одеждой, грязным телом; Трофим инстинктивно отшатнулся.

– Слушай, – попросил товарищ, – можно у тебя помыться? Совсем что-то в последнее время… круг сузился.

– Да конечно! Какой разговор! Пойдем.

– Погоди, а у тебя чисто? Ну, в смысле, – и Ясир издал звук, напоминающий радиоволны.

«Про прослушку», – догадался Трофим и пожал плечами:

– Кто его знает… Вроде не было в последнее время поводов считать, что слушают… Но много способов… у нас вон телефоны в карманах.

– У меня выключен, и батарея вынута… Короче, – Ясир приблизил колючее лицо к уху Трофима, – я буду Ричардом, Ричей. Типа, музыкант приехал к тебе насчет проекта… Ты же занимаешься музыкой…

– Ну хорошо, хорошо, Рича! – Трофиму стало смешно от такой неуклюжей маскировки, Ясир же был серьезен и напряжен. «Еще бы – четыре года в бегах».

Пока Ясир мылся, Трофим собрал на стол кой-какой еды, приготовил чистую одежду – майку, трусы, джинсы, носки… Когда шум воды в ванной смолк, стукнул в дверь:

– Ричард, держи обнову.

Дверь приоткрылась, рука с темными длинными ногтями приняла белье.

– И там ножницы на полочке… мусорное ведро возле унитаза. Бритвы есть, побрейся.

– Ага, ага…

Трофим взял телефон, нашел номер Илюхи, своего соратника, с которым они утром должны ехать на Юго-Запад. Илюха отвечал за погрузку гуманитарки в грузовики.

– Привет, ну как, закончили?

– Всё в поряде! – бодрый голос Илюхи. – Готово.

– Тогда – в семь утра выезд. Водил проконтролируй, чтоб не проспали.

– Я им внушил.

– Хорошо… – Трофиму хотелось сказать про Ясира, представлял, как Илюха обрадуется, примчится увидеться со старым товарищем, но не стал. Мало ли что. Пожелал: – Спокойной ночи.

Больше сегодня звонить было некуда, звонков тоже не ожидалось, и Трофим отключил сотовый, вынул аккумулятор. Оглядел кухню, пытаясь угадать, где бы могли быть спрятаны жучки. И возникло старое, полузабытое чувство тайны, опасности… Задернул плотнее шторы, включил музыку. Тот альбом, что записал с местными музыкантами: дал несколько своих текстов, подпел в кой-каких треках…

Зазвучал ритмичный фанк, а потом раздался голос вокалиста Генки-Ганса:

Чернозем в моем сердце зарастает репьем,

Спят детские мечты, как бомж, укутавшийся

                                                     тряпьем,

В городе греха неживые голоса,

Спиралью лента шоссе в никуда – черная полоса.

– Твое? – кивнул Ясир на песню.

– Коллективное.

С год назад, когда сделали эту песню, слушал ее по десять раз на дню, а теперь не то чтобы приелась, а как-то не соответствовала душевному настрою.

Мой старый бардак и ваш новый порядок,

Как нежелательный сорняк для показательных

                                                       грядок,

Здесь на каждое небо триста тысяч ворон,

Пингвины едут по домам с работы, как с похорон.

Они не видят, они не слышат,

Они не ведают, что творят…

Покопался в дисках на подоконнике, выбрал сборник «Телевизора». Зазвучал красивый, гипнотизирующий голос Михаила Борзыкина:

Выключатель квадратен,

Он похож на портрет

Того доброго дяди,

Который принес нам свет…

– Да оставил бы то, – поморщился Ясир.

– Не хочу…

Впрочем, и «Телевизор» сейчас не катил. Тянуло снова послушать песню Александра Скляра. Жалко, диск остался в машине, а искать ее в интернете было сейчас некогда…

– Что пить будешь? Вино, водка? Коньяк есть…

– Водку, конечно… А семья-то где?