Десятые

Однажды к ним в универ пришли люди, набиравшие студентов в отряд милиции особого назначения, гарантировали высокую зарплату, соцзащиту и прочее, прочее; Трофим, посоветовавшись с местными руководителями партии, записался. «Нам будут нужны обученные, профессиональные бойцы», – сказали партийцы. Но в тот момент Трофим мало думал о грядущей революции – стал омоновцем от безысходности и душащей нищеты…

Первая командировка на Северный Кавказ прошла благополучно – война в тот момент притихла, но было понятно, что начнется вот-вот с новой силой. И во время второй командировки, весной двухтысячного, пришлось пострелять, погоняться за взрослыми бородатыми дядьками… Там-то, тогда-то Трофим и понял по-настоящему, что такое Родина, что значит бороться за нее, что значит товарищество и помощь.

Эта командировка, участие в войне оказались очень полезны, без них не было бы у Трофима Гущина настоящей биографии, не стал бы он таким, особенным, писателем. Без ложной скромности – особенным. Талантливых немало, а вот особенных… Но что пережила тогда Лёся, беременная вторым ребенком, сколько здоровья его недели в Дагестане и Чечне отняли у его матери… Мог бы отказаться, не поехать, но это стало бы предательством по отношению к другим ребятам – у многих молодые жены, маленькие дети, больные матери…

А в городе среди прочего приходилось разгонять акции однопартийцев. И не раз Трофим спрашивал их: «Может, уволиться? Совесть заела». Они требовали остаться, заниматься пропагандой среди омоновцев, готовиться к возможному восстанию. «Новый президент продолжает антинародный курс Ельцина. Терпение вот-вот лопнет, и начнется. Держись, брат».

Но к осени две тысячи первого года Трофим не выдержал и уволился. Восстановился в университете, стал заниматься журналистикой – писал репортажи в областных газетах, заметки, а иногда и большие статьи… Очень быстро стал постоянным автором партийного еженедельника, выходившего в Москве. В две тысячи третьем возглавил местную газету, точнее – франшизу известного столичного еженедельника.

Журналистика, особенно поначалу, денег приносила мало. Пришлось снова устроиться охранником в ночной клуб… В редкие свободные часы Трофим стал писать свой первый роман. Писал урывками, медленно, без мысли, что его опубликуют. Но нужно было выразить на бумаге то, что пережил в последние годы. Студенческую жизнь, зарабатывание на кусок хлеба, любовь к Лёсе, рождение сына, войну, мир, который, по сути, мало отличается от войны…

Закончил роман и не выдержал, показал одному знакомому писателю из Москвы. Писатель был немногим старше Трофима, но давно уже известным, чрезвычайно плодовитым и смелым. Тот прочитал и дал такой, поначалу удививший Трофима, совет: «Нужно опубликовать в самом глухом, провинциальном журнале». – «Почему?» – «Столичным изданиям мало веры, в Москве трудно кого чем-нибудь удивить. А вот провинция… Напечатают, а уж мы здесь поднимем такой шум, что все услышат».

И Трофим отправил первенца в некогда известный, но нынче почти незаметный журнал, выходящий в одной из областей Русского Севера. Маленькой надеждой, что его не выбросят сразу в корзину, служила короткая рекомендация того самого писателя из Москвы.

Ответ пришел поразительно быстро: «Роман будет опубликован в двух первых номерах будущего года». И затем случилось в современной литературной жизни невероятное: не журнал сделал известным какое-либо произведение, а произведение вернуло жизнь журналу (два последующих года подписка на него стремительно росла, но затем стала падать: ничего по-настоящему сильного там больше не появлялось).

Номера с трофимовским романом заказывали по почте, рвали из рук, делали ксерокопии. Электронной версии у журнала не было, и это пошло на пользу: о необыкновенном тексте многие слышали, но найти и прочесть его было не так-то легко.

В том же году роман вышел книгой, в московских журналах требовали повести и рассказы… За десять лет Трофим Гущин из бедного журналиста стал известнейшим русским писателем. И в России, и за рубежом. Известность приносила и деньги… Удалось купить две комнаты в коммунальной трехкомнатной квартире (позже выкупили и третью), построить дом, обеспечить семью… Но иногда случались такие вот досадные ситуации, как с покупкой машины.

Трофим сразу решил, что она подходит. Прокатился, осмотрел, поторговался, слегка сбив цену. Но не хватало каких-то несчастных сорока тысяч рублей. «А вот банк, – подсказали, – можно кредит оформить».

Зашел в банк узнать условия.

– Есть следующие договоры займа, – защебетала девушка, – на три года, на два…

– Мне не надо на два. На месяц дайте полтинник.

Девушка сделалась строже:

– Нет, на месяц нельзя. Минимальный срок возвращения займа – год.

Трофим стал изучать договор. Оказалось, что весь этот год техпаспорт на машину будет лежать в банке. Естественно, что продать ее он не сможет, а если вовремя не переведет месячную выплату, банк машину вправе забрать себе.

– Вы, получается, – усмехнулся Трофим, – даете мне в долг одну хрен-знает-какую стоимости автомобиля, но если я просрочу платеж, забираете ее себе?

– Нарушение срока выплаты – наказывается, – совсем уж сурово отчеканила девушка.

– А на месяц, значит, одолжить не хотите?

– Такой опции нет.

Трофим созвонился со знакомым, довольно крупным в их городе бизнесменом, за две минуты договорился перехватить у него недостающую сумму; через полчаса сумма была в кармане Трофима, а еще через два часа он ехал домой на новой машине.

Знакомому вернул долг не через месяц, а через неделю с небольшим. Еще и бутылку элитного вискаря поставил… Вискарь тут же и распили.

Трофим рассказал про банковские порядки… О кредитном ярме он, конечно, слышал, но так вот до сих пор не сталкивался, и столкновение его поразило.

– А чего ты удивляешься? – спросил знакомый. – Так почти все живут. И машины у них в кредит, и квартиры, и холодильники. Распространенная практика.

– Что же это за люди? – разгоряченный вискарем и этими словами, вскричал Трофим. – Неужели радость, что уселись за руль в авто, может стоить утраты чувства собственной свободы? Это ведь… Понимаешь, ты не просто взял в долг, это тебя держат холодными пальцами за одно место, и так крепко, что хочется стоять с пристывшей улыбкой и дышать изредка.

Знакомый, человек небедный, деловой, невесело хохотнул и покивал. Потом стал серьезным:

– Слушай, Трош, а я ведь тебе завидую. Если бы не мои обязательства, я бы тоже возмущался, ходил бы на митинги, акции… Речевки кричал.

– А у меня, получается, нет обязательств? Только и дел мне, что на митинги ходить с речевками…

– Ну, ты человек творческий. У тебя индивидуальный творческий бизнес. К творческим еще так относятся, сквозь пальцы, а нас в натуре за одно место держат день и ночь и периодически сжимают. Вот-вот, типа, и оторвем… А этой офисной массе, ей без кредитов вообще себя людьми не почувствовать. Пока на квартиру накопишь – жизни не хватит… Покупки в кредит дают ощущение благополучия. Иначе бы давно начались всякие, так сказать, социальные катаклизмы. Кредиты от них избавляют.

– Может быть, может быть, – готов был согласиться Трофим. – Но ведь такая жизнь не только от социальной активности, черт бы с ней, избавляет… Вот смотри, к примеру, человек, который должен за машину, квартиру, холодильник, никогда не решится родить ребенка и тем более двух детей. Он непременно отложит это решение на годы, пока документы на его недвижимость, движимость лежат в банке или где там еще… И что это за мужчины, которые стреножены ипотекой, банком, которые всем должны, годами должны! Такие мужчины работу не сменят: страшно, а вдруг что не так пойдет… На другой конец страны тоже не полетят, окрыленные новыми возможностями, словами президентов, что Дальний Восток надо развивать… Что им там делать, когда квартиры здесь, и если из-за них так мучаешься, на немилой работе сидишь, надо кровь из носу жить в ней, а на фига тогда покупал… Такие мужчины, – продолжал Трофим всё красноречивей, – хуже гастарбайтеров. Гастарбайтер может, если прижало, оставить свою лежанку на полу и махнуть на родину. А наш должник никуда уже не махнет, он… он просто раб. Крепостной.