Тайная Миссия

А потом Бэйли страшно испугался. Хенбейн стала холодна с ним, чего не было с момента их первой встречи у Камня, и Бэйли ощущал этот холод, как если бы это был зимний мороз, лишающий жизни. Бэйли понимал: его поведение, каким бы безобидным оно ему ни казалось, заставит Хенбейн совершить в ответ какой-нибудь поступок. Бэйли не знал слов «месть» и «кара», однако почувствовал, что возможны ужасные последствия, как чувствует крот, только заглянув в огромные круглые, ничего не выражающие глаза совы, железную хватку ее когтей.

Расплата последовала в тот же день. Бэйли чувствовал, что собираются тучи. Беготня, кого-то хватают, приказы, кто-то приходит, кого-то требуют.

— Она зовет тебя, — объявил гвардеец. В его глазах светилась ненависть к Бэйли.

Он явился. У юной самочки, с которой он подружился, имелась мать. Эта мать сейчас находилась здесь. Обыкновенная кротиха, супруга гвардейца. Родом она была из Бакленда и в свое время доставлена сюда.

Хенбейн тоже была здесь, властная, злобная. Кротиха замерла, она не смела пошевелиться, ее мех слипся, она взмокла от страха.

— Смотри, — приказала Хенбейн Бэйли, когда он вошел. Она торжествовала, она широко усмехалась, а в глазах у нее было то же выражение, что у всех, кто ненавидел Бэйли.

— Пожалуйста, не надо, — взмолился он.

Хенбейн ударом когтей убила кротиху. Это длилось всего один миг, но оттого было еще страшнее. И тут, прежде чем Бэйли смог заговорить, ввели дочь кротихи, самочку, с которой Бэйли недавно познакомился. Она смеялась. Гвардеец, который пришел за ней, сказал, что ее ждет приятный сюрприз…

Ее мать мертва. Когда Бэйли услышал крик, который она испустила, все померкло перед его глазами.

— Кто-то должен был умереть — твоя мать или этот крот из Данктона, — проговорила Хенбейн, — и я подумала, что тебе захочется, чтобы крот, который тебе нравится, остался жив. — Она обращалась к юной самочке, а смотрела на Бэйли.

Малышка была в таком горе, так потрясена, что, казалось, почти перестала дышать. Потом она взглянула на Бэйли, и тот впервые увидел в глазах другого желание, чтобы он, Бэйли, умер. Наблюдая эту жестокую сцену, Хенбейн мурлыкала от удовольствия.

— Пошли вон! — взвизгнула она, и все убрались прочь, вытащив заодно и труп. Все, кроме Бэйли.

— А ты останься! — крикнула Хенбейн.

Тишина. Тяжелое, гнетущее молчание.

— Я должна была так поступить, — повторяла Хенбейн снова и снова. — Мне очень жаль, Бэйли, что я заставила тебя страдать, но твое поведение вынудило меня. Я люблю тебя, но ты не должен оскорблять мою любовь, понимаешь? — Вытирая кровь с когтей, Хенбейн плакала настоящими слезами, и от этого Бэйли тоже зарыдал. — Зачем ты вынудил меня сделать это? — повторяла Хенбейн опять и опять, пока Бэйли не стал просить извинений. К тому времени уже стало темно.

Несколько дней Бэйли почти не спал, его мучили кошмары — какой-то крот, самка, смотрела на него, ненавидя его, отвергая его, и этим кротом была его сестра Старлинг, потерянная для него навсегда. И Бэйли плакал.

— В чем дело, сладенький мой? — шептала Хенбейн в темноте. Они были одни. — Не печалься. — Она шептала разные слова, и тон, которым она их произносила, она переняла у своей страшной матери Чарлок, которая учила ее, как сама Хенбейн сейчас учила Бэйли, а Бэйли плакал, и принимал ее утешения, и мучился, потому что причиной его горя была Хенбейн, и он чувствовал, что ненавидит ее, и все же здесь, рядом, была она, и утешала его она.

— Ненавижу Старлинг, она бросила меня, — бормотал Бэйли, и Хенбейн улыбалась и поддакивала: «Да, да, бросила», обращая недобрые чувства вконец запутавшегося Бэйли на его сестру.

И все же у крота, которого в детстве действительно любили, не может исчезнуть свет любви. А если крот не только был любим, но и рос вблизи Безмолвия Камня, он может услышать это Безмолвие, даже если и не узнает его, потому что жизнь сделала его глухим.

Так и Бэйли.

Однажды, движимый безумным отчаянием, он сумел убежать от гвардейцев-часовых и даже от самого Уида и направился в Бэрроу-Вэйл. Бэйли смутно помнил из детства, будто ему говорили, что, если ему станет очень плохо, пусть он пойдет туда. Хенбейн этого не знала. Никто из них не знал. Это была его тайна. И Бэйли отправился в Бэрроу-Вэйл.

Он припадал к земле, он плакал, и в конце концов, оглушенный темнотой и чувством собственной вины, прошептал одно-единственное слово: «Камень».

Никакого ответа. Вообще ничего. Только дуновение легкого ветерка наверху, на поверхности. Ничего, что облегчило бы его страдания, причину которых ему трудно было понять, что прогнало бы страх перед Хенбейн, любовь к ней, зависимость от нее, все, что заставляло душу Бэйли метаться из стороны в сторону.

В отчаянии он бросился обратно и выскочил на поверхность.

— Крот! Стой!

Бэйли остановился. Он попытался было вернуться под землю, опасаясь, что его увидят и узнают, где он был, но еле различимый в сумерках неизвестный крот обнаружил его.

— Стой!

— Кто это? — испуганно спросил Бэйли.

— Сидим Сликит.

Бэйли стало легче. Сликит никто не доверял, однако Бэйли не испытывал перед ней физического страха, такого, как перед другими.

— Я искал пищу, — солгал он.

— Ты молился Камню, — проговорила она.

— Нет! — почти закричал Бэйли. Потом произнес спокойнее, причем голос его звучал жалобно, а пухлые бока вздымались, он запыхался: — Нет!

Сидим вышла из тени. Посмотрела на Бэйли. В ее взгляде он не увидел ненависти. Вообще ничего особенного.

— Когда кроты Данктона были здесь…

— Что тогда? — прошептал Бэйли.

— Они когда-нибудь говорили о Безмолвии?

Он не осмелился ничего произнести вслух, но кивнул.

— Безмолвие — что это такое? — спросила Сликит. Ее глаза были широко раскрыты, и Бэйли увидел в них знакомые ему чувства — те, что сам ощущал раньше, возможно, и сейчас. Он увидел испуг, сомнения и желание разобраться, в чем же таится правда.

— Не знаю, — ответил Бэйли.

— Ты не помнишь?

— Там кроты в безопасности, туда трудно добраться.

— Где это?

— Возле Камня, — прошептал он.

— Что же это такое? — снова спросила Сликит.

И тут душа Бэйли очнулась от сна, словно Старлинг была здесь и к ней можно было подбежать, словно он опять оказался в безопасности, словно, как когда-то, взбирался вверх по склону к Камню рядом с кротом, которого звали Спиндл, и он все время рассказывал им про кротиху, которую звали Тайм. Словно Камень услышал его и позволил ему обидеть себя, накричать на себя, угрожать себе, ненавидеть себя — и все же остался на месте, чтобы Бэйли рядом с Камнем мог почувствовать себя в безопасности.

Бэйли зарыдал. От стыда, такого ужасного, что, казалось, его невозможно перенести, он опустил перед Сликит рыльце и выплакивал душу. Без слов — лишь слезы и всхлипывания. Бэйли знал, что она не расскажет, никогда никому не расскажет. Он почувствовал, что она — Друг. Более того, он осознал, что у него появился друг и что в нем самом еще остается частица добра, частица того, каким он был прежде. Пораженный, Бэйли посмотрел на Сликит и убежал.

Когда он ушел, Сликит долго не шевелилась. Ничто в ее жизни, невзирая на пройденную тренировку, на всю власть Слова, не подготовило ее к подобному. Началось все с Триффана в Бакленде, когда она была участницей Семеричного Действа. В последующие годы это воспоминание не давало ей покоя. В Данктоне стало еще хуже. Впервые приблизившись к Камню, она инстинктивно поняла, что сюда была устремлена вся ее жизнь. А теперь неожиданно это чувство распустилось пышным цветом при виде слез этого крота, к которому все в покоренной системе испытывали только презрение. И все же он плакал перед ней и дал долгожданный ответ на ее вопрос, который она и задать-то едва осмелилась:

— Что это такое — Безмолвие?

И ответил он не словами. Между ними воцарилось Безмолвие, где словам не было места. Сидим Сликит охватила радость, ей хотелось только одного — подняться наверх по склону и принести благодарность Камню. И она отправилась туда, понимая, что Хенбейн не должна узнать об этом, и Уид тоже. Если они узнают, то просто убьют ее.