Страница 15 из 43
Так сложилась судьба пьемонтского дворянина, графа Франциска Санти, с личностью которого связаны первые шаги «геральдического художества» в России.
Глава IV
ГОРОДСКОЕ
«ГЕРАЛЬДИЧЕСКОЕ ХУДОЖЕСТВО»
СЕРЕДИНЫ XVIII В
После удаления Ф. Санти от должности составление городских гербов в России находилось, по утверждению Сената, «не без остановки». Во всяком случае, в переписке 40-х годов Герольдмейстерской конторы с Сенатом по поводу городских гербов звучит минорная нота: «Они и поныне не опробованы, и в тех гербах, в которых какая фигура изображена какова ради случая, тому описание не учинено». Дело, конечно, было не в аресте «художественного руководителя» Герольдмейстерской конторы, хотя и этот факт сыграл свою роль: рисовать гербы практически было некому. Вместе с Санти от сочинения гербов «отбыл» Иван Ардабьев, который был «сыскан» только в 1731 г.; рисовальщики также покинули Герольдмейстерскую контору — их «отпустили в дом» на неопределенное время. Все же основная причина отказа от городского герботворчества крылась в изменении городовой политики. Едва народившиеся органы городского самоуправления при преемниках Петра I превращаются в придаток местной царской администрации. Однако идея символа города не исчезла из русской жизни. Мы это утверждаем на основании тщательного сбора сведений о рисунках и изображениях городских эмблем, появившихся именно во вторую треть XVIII в., когда, казалось бы, создание городских гербов должно было заглохнуть совсем.
Городские гербы перешли в другие ведомства. Вместо Герольдмейстерской конторы ими начали заниматься Военная коллегия и Академия наук.
Почему Военная коллегия? Вспомним, что еще в 1712 г. для военных нужд был составлен знаменной гербовник. Поскольку Военная коллегия придерживалась петровских традиций, продолжив размещение полков на вечные квартиры по провинциям и переименование их по названиям городов, где они стояли, вопрос об изображении гербов городов на полковых знаменах не отпал. Военная коллегия в феврале 1727 г. возложила подготовку проектов новых знамен на Санти. До ареста Санти сделал рисунки согласно присланному реестру полков, знамена для которых были необходимы. Во всяком случае, Герольдмейстерская контора в декабре этого же года отослала в Военную коллегию «Знаменам гербовник на 22 листах, в них разных полков 43 герба». Отмечалось: «Оные рисунки гербам, что сочинил. Сантий».
Дальнейшие требования подобного характера Герольдмейстерская контора удовлетворить уже не могла. Как оказалось, она не имела не только рисовальщиков, но и результатов их труда: куда-то исчезли рисунки гербов, подготовленные при Санти, «ведомости о городах», книги по геральдике. В панике герольдмейстер И. Н. Плещеев бросился на розыски исчезнувшего Ардабьева: может быть, он знает что-либо об этих материалах?
Отысканный через четыре года бывший секретарь Ф. Санти заявил, что все доношения, присланные «из губерний и провинций, и городов к сочинению гербов городам», он по приказу графа Санти отдал обер-секретарю Сената Ивану Кириловичу Кирилову. Для чего они требовались последнему, расскажем ниже. Рисунки гербов, по-видимому, хранили объявившиеся позднее художники Герольдмейстерской конторы Чернавский и Гусятников. Ардабьев знал, что составлен реестр гербов, а насчет книг но геральдике мог сказать и того меньше: о книгах, «какие, когда граф Сантий во оную контору с собою из своего дома принашивал, он, Ардабьев, не знает; а какие Сантий с собою принашивал, оные через некоторое время с собой нес обратно».
Убедившись, что Герольдмейстерская контора не в состоянии в короткий срок составить для знамен необходимое количество городских эмблем, Военная коллегия была вынуждена искать иные пути для их создания. К рисованию гербов ею привлекается, например, художник — «малярный мастер» Георг Гзель. Затем к делу создания знаменного гербовника подключается генерал фон Миних, который взял составление гербовника в свое ведомство — Контору инженерного правления.
Здесь под руководством обер-директора над фортификациями всей России графа Б. К. Миниха и при участии живописца Андрея Баранова был составлен гербовник. В него вошли рисунки для 85 полков по названию городов (см. вклейку). Рисунки сопровождаются реестром гербов и их описанием. Около каждого рисунка помечалось, что герб составлен «по старому», «против старого», «против нового», «против последнего Сантиева». Видимо, при составлении данного гербовника использовались и более ранние рисунки гербов… Подтверждение тому — обнаруженный в делах Герольдмейстерской конторы список переданных Мипиху вспомогательных материалов. Это «старый малеванный без красок по титулу» гербовник (гербы из Титулярника 1672 г.), «старый, по которым знамена имеются» Оербовник знамен петровского времени), а также «который рисовал Сантий с красками», «который рисовал Сантий же, против вышеписанного мелкий, по два герба на странице». В подлиннике были переданы рисунки городских гербов, присланные из Риги, Ревеля, Нарвы, Выборга, Пернова, Вендена, Дерпта, и некоторые другие.
Из перечня вспомогательных материалов видно, что в распоряжении составителей нового знаменного гербовника были отнюдь не все подготовленные Санти проекты городских гербов. Неизвестными оставались существующие изображения на городских печатях. Например, в материалах, переданных Мипиху, не встречается упоминания об уфимской, томской печатях. Именно поэтому рисунки вновь созданных гербов — уфимского (бегущая лошадь вместо бегущей куницы), а также томского (рудокоп вместо пушных зверей) — не соответствуют изображениям на печатях названных городов. В то же время рисунок печати Орловской провинции прилагался к подготовительным документам, поэтому эмблема города Орла из гербовника идентична изображению на печати.
Более 30 новых городских эмблем родились на страницах нового знаменного гербовника. Среди них — брянская, великоустюжская, дорогобужская, самарская, елецкая и др. (см. таблицу в гл. VII).
Гербовник в 1729 г. рассмотрел Верховный тайный совет (по-видимому, утверждение знаменного гербовника приравнивалось к важнейшим государственным делам), а в следующем году Военной коллегии было отдано распоряжение применить его на практике — изготовить знамена с гербами городов согласно утвержденным рисункам.
Прошло несколько лет с момента появления нового знаменного гербовника, и вновь перед Военной коллегией встал вопрос о составлении гербов для полковых знамен. На сей раз речь шла о слободских полках, для которых предстояло сделать новые знамена с гербами. Указ от 31 июля 1734 г. предписывал, «каким гербам быть, оные велено сочинить в Военной коллегии и герольдмейстеру — Також и на полковых печатях вырезать гербы того ж определения…». Теперь Военная коллегия потребовала от Герольдмейстерской конторы самым категорическим образом, «чтобы к сочинению тех гербов потребные ведомости присланы были в Военную коллегию немедленно». Новый герольдмейстер П. А. Квашнин-Самарин оказался в полной растерянности: в Герольдмейстерской конторе не осталось ни рисунков с гербами, ни живописцев, способных таковые рисунки изготовить. Пока он посылал запросы в разные ведомства, разыскивал бывших сотрудников Герольдмейстерской конторы, сведущих в гербах, Военная коллегия нашла еще одно учреждение, имеющее, по ее мнению, отношение к сочинительству гербов. Этим учреждением была Академия наук, а в ней геральдику «ведал» волею случая иноземец И. С. Бекенштейн. Имя для нас пока новое…
Иоганн Симон Бекенштейн, «разных прав дохтур» Кенигсбергского университета, приехал в 1726 г. по приглашению первого президента Петербургской Академии наук Л. Л. Блюментроста в Россию в качестве профессора юриспруденции. С ним, как и с другими иностранными профессорами, приглашенными в только что открытую Академию наук, был заключен контракт сроком на пять лет. Первоначально предполагалось, что Бекенштейн «о праве публичном и о истории нынешнего времени научит, та кож де и о институциях права Юстиниана цесаря, буде слушателям полюбится, тщание иметь будет». Однако незнание им русской правовой специфики (в программе курса, составленной Бекенштейном, читаем: «Натуральное право. Права общие Германской, или Немецкой, империи. Описание, как в судах обыкновенно поступать; причем… имея тщание и о лифлянских и эстлянских правах показание чинить; а о российских мне весьма неизвестно»), оторванность преподаваемом им науки от реальной действительности крайне ограничили круг людей, пожелавших у него обучаться. В основном это были «чюжестранцы», «некоторые дети, от иноземцев в России рожденные», а из «российской нации, — писал Бекенштейн, — у меня в обучении никого не бывало, и для того учения никто ко мне не явился ж». В конце концов он пришел к печальному выводу: в России от него «малая происходить может польза».