1905-й год

«Гвоздем борьбы, — писал В. И. Ленин, — являются крепостнические латифундии, как самое выдающееся воплощение и самая крепкая опора остатков крепостничества в России»{11}. Но уничтожать помещичье землевладение было нельзя без уничтожения его опоры — царизма. Именно в силу этого крестьянство в целом как класс явилось мощным и надежным союзником Пролетариата в приближающейся революции.

Так в экономической жизни России сложилось противоречие, которое, по словам В. И. Ленина, «глубже всего объясняет русскую революцию: самое отсталое землевладение, самая дикая деревня — самый передовой промышленный и финансовый капитализм!»{12}.

Острые социальные противоречия, возникшие в результате экономического развития России (противоречие между трудом и капиталом в промышленности и сельском хозяйстве и противоречие между помещиком и безземельным крестьянином), дополнялись и третьим типом противоречий. Царская Россия была колоссальной тюрьмой народов. По переписи 1897 г. население ее говорило на 146 языках. «Нигде в мире, — отмечал В. И. Ленин, — нет такого угнетения большинства населения страны, как в России: великороссы составляют только 43 % населения, т. е. меньше половины, а все остальные бесправны, как инородцы»{13}.

Царизм сознательно разжигал рознь между народами, действуя по принципу «разделяй и властвуй». Национальный вопрос стал неотъемлемой частью буржуазно-демократической революции. Возглавляемые В. И. Лениным большевики объясняли угнетенным народам России, что их единственное спасение от национального гнета — в дружной борьбе всех народов во главе с российским пролетариатом против самодержавия.

Большевики взяли твердый курс на объединение в мощный революционный поток под руководством пролетариата борьбы крестьянства и национально-освободительного движения народов России. Социально-экономическая обстановка, сложившаяся в стране, давала надежду на успех их тактики.

Накануне взрыва

Для того чтобы произошла в стране революция, недостаточно только одних социально-экономических предпосылок.

«Для марксиста, — писал В. И. Ленин, — не подлежит сомнению, что революция невозможна без революционной ситуации, причем не всякая революционная ситуация приводит к революции. Каковы, вообще говоря, признаки революционной ситуации? Мы наверное не ошибемся, если укажем следующие три главные ее признака: 1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство; тот или иной кризис «верхов», кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов. Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи не могли» жить по-старому. 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов. 3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению»{14}. Если эти объективные изменения, не зависимые от воли отдельных групп лиц, партий и даже классов, соединяются с субъективным фактором — со способностью «революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство»{15}, то революционная ситуация перерастает в революцию.

Рассмотрим теперь высказанные В. И. Лениным положения о революционной ситуации применительно к России начала XX в. и именно в той последовательности, которую определил Ленин. При этом, конечно, будем помнить, что в реальной действительности все три признака революционной ситуации переплетаются и тем усиливают друг друга.

Итак, «кризис верхов». Что под этим следует понимать? Для него необходимы по меньшей мере два отличительных признака: во-первых, отчаянные, по безуспешные поиски правящими кругами выхода из тупика, созданного их упрямым нежеланием изменить формы и методы своего политического господства; во-вторых, столкновения правящих кругов с другими эксплуататорскими группами, предлагающими иные «рецепты» управления страной, чем те, которые применяют стоящие у кормила власти.

Что же происходило в России? Безусловно обозначился первый отличительный признак «кризиса верхов». Стараясь не допустить революцию, царизм судорожно метался от одной меры к другой, и каждая его попытка кончалась провалом.

Об этом достаточно ярко свидетельствует «министерская чехарда». За 10 лет, от «восшествия на престол» и до начала революции, Николай II сменил пять министров внутренних дел, столько же министров народного просвещения, четырех министров иностранных дел и т. д. Причем почти каждый новый министр приходил со своей программой, отличавшейся от той, которую проводил его предшественник.

После ультрареакционного министра внутренних дел В. К. Плеве в освободившееся кресло царь посадил сторонника мягких мер и уступок обществу П. Д. Святополк-Мирского, который, объявив наступление «правительственной войны», наивно надеялся с ее помощью предупредить революцию. Однако всего через полгода было признано, что «новый курс» его провалился. Свято-полка решили заменить другим бюрократом, способным проводить прежний твердый курс Плеве.

Обозначился и второй отличительный признак «кризиса верхов». Сложная социально-экономическая структура России, в которой одновременно существовали и черты нового буржуазного строя, и остатки старого, феодального, порождала сложность политической борьбы. В России, считал В. И. Ленин, «борются и будут бороться три главных лагеря: правительственный, либеральный и рабочая демократия, как центр притяжения всей вообще демократии. Деление на два лагеря есть уловка либеральной политики, сбивающей иногда с толку, к сожалению, кое-кого из сторонников рабочего класса»{16}.

Если правительственный лагерь выступал за сохранение неограниченного самодержавия и других остатков крепостничества, то либеральный ратовал за постепенное, мирное трансформирование самодержавия в буржуазную монархию. Происходило это потому, что между интересами помещиков, которые выражал царизм, и потребностями развития буржуазного общества существовали неустранимые противоречия. «Самодержавие не может не задерживать общественного развития. Чем дальше, тем больше сталкиваются с самодержавием интересы буржуазии как класса, интересы интеллигенции, без которой немыслимо современное капиталистическое производство»{17}.

Из столкновения интересов самодержавия и буржуазии и возник в России либерализм с характерным для него требованием ограничения произвола самодержавной бюрократии, развития местного самоуправления, введения политических свобод и выборного учреждения при монархе — совещательного или даже законодательного характера (единства у либералов здесь не было).

Однако либералы надеялись получить необходимые реформы только из рук самодержца, для чего, по их мнению, следовало лишь разъяснить недогадливому царю настоятельную необходимость реформ, хорошенько попросить, а в крайнем случае «серьезно потребовать» от имени «всего русского общества». Либералы не хотели самодержавия с его политическим произволом и беззаконием, но еще более не хотели они подлинно демократической России, боясь революционного народа. Либералы опасались, что без монархии народные массы приобретут слишком много власти и проведут такие преобразования, которые затронут интересы и буржуазных слоев России. Именно потому они выступали против революционного уничтожения самодержавия и всех остатков крепостничества.

Либерализм в России был чрезвычайно пестр, аморфен и неоднороден. Накануне революции он еще не отделился от «шлаков» аристократической оппозиции справа и буржуазного демократизма слева, искал, но еще не нашел для себя адекватной социальной базы. В это время в стране образовалось несколько либеральных кружков, каждый из которых объединял самые различные слои российского «общества» (либеральные помещики, буржуазная интеллигенция, в меньшей степени — либеральные буржуа).