Страница 8 из 19
В общем, в один ноябрьский день я пришел из школы и увидел, что в нашей квартирке под кухонным столом нарисовалась батарея пустых бутылок, линолеум стал липким, а вместо сковородки на плите красовалась массивная пепельница, набитая трупами сигарет. Я понял, что именно так и выглядят перемены в моей жизни. Минут через десять после моего знакомства с обновлениями дверной замок сделал три уверенных оборота, и я услышал хмельной голос Тамары:
– Ларик, сыночек, ты дома? – Она громко сбросила обувь и закрыла форточку. – Ларик, ты так выстудишь всю квартиру!
– Я хочу прибраться. – Я согнал Маркиза с подоконника и спрятал его в коробку.
Что-то снова громыхнуло в прихожей, и я выглянул в дверной проем. Тамара пошатывалась и выглядела как проститутка. Рядом с ней разувался небритый мужчина лет сорока пяти, в красивой рубахе. От него пахло дорогим ароматом, его черные волосы были зачесаны назад, глаза мутно горели алкоголем, а в руках были черные четки. Очевидно, что когда-то этот мужчина обладал внушительной силой, но теперь его лучшие годы остались в прошлом и он осознанно «спускался с горы».
– Ларик, поздоровайся с Петром Николаевичем.
Петр Николаевич сделал шаг навстречу и как-то ехидно улыбнулся уголком рта. Что-то в нем было не так! Казалось, что он ухмыляется надо мной и сдерживает недобрый смех. Доверия он не внушал совершенно, но я все же протянул ему руку ради Тамары.
– Ты что, не знаешь, что первыми подают руку старшие? Что ты меня позоришь перед приличными людьми?
Тамара подставила Петру Николаевичу губы для поцелуя. Он чмокнул ее и вместо рукопожатия потрепал меня по голове:
– Нормально, пацан!
На его руке я заметил размытую наколку в виде парусника, впрочем, разглядывать мне ее не хотелось – синие рисунки на телах меня с детства отпугивали. Так уж складывалось, что люди с наколками всегда глядели на меня колючим взглядом, и я чувствовал от них угрозу. Такие дядьки, как правило, постоянно кашляли, курили папиросы и часто были пьяны. В общем, несмотря на приличный общий вид, Петр Николаевич меня напугал.
– Ларик, я выхожу замуж! Петр Николаевич будет жить с нами, поэтому ты обязан слушаться его во всем и помогать. Ты меня понял? – Тамара отчеканила новое постановление окрепшим голосом, так, чтобы я даже мысленно не смел дискутировать на тему нового жильца.
– Да. Я понял.
«Молодожены» прошли на кухню продолжать торжество, послышался звон бокалов, заиграла музыка, и я понял, что сегодняшний вечер мне запомнится масштабной пьянкой. Хотелось скорее уснуть, но, судя по настроению Тамары, мой сегодняшний покой приносился в жертву ее счастливой помолвке.
– Сынок! Иди пить кока-колу!
Я приплелся на кухню. Петр Николаевич крутанул пробку, и двухлитровая кола брызгами окропила все стены. Тамара расхохоталась (хотя мне за такое был гарантирован подзатыльник), Петр разбавил виски и положил ладонь на ее колено, наполнил стаканы и, почувствовав мое недовольство, успокоил:
– Это временно, весной переедем в новую квартиру.
Петр Николаевич протянул мне стакан и снова улыбнулся уголком рта. Я почему-то тупил. Меня завораживал странный взгляд этого человека, и я не отрываясь всматривался в его зрачки. Только теперь я понял, что один его глаз был карим, а другой – пронзительно-голубым.
От этого открытия я невольно вздрогнул, и Тамара ткнула меня пальцем в висок:
– Пей, ты же любишь, дурак!
Я продолжал завороженно смотреть на Петра Николаевича и не притрагивался к стакану. Он потерял терпение, поставил стакан на стол и прошипел сквозь зубы:
– Дебил.
– Не хочешь – как хочешь! Нам больше достанется! – Похоже, мои чувства Тамару больше не интересовали.
Петр достал сигарету, прикурил и разом создал на кухне дымовую завесу. Он подмигнул мне карим глазом:
– Пепельницу подай!
Я взял с конфорки пепельницу и поставил на стол, едва не столкнув бутылку виски. Тамара вспыхнула, и я уже приготовился к удару, но Петр включил доброго дядьку и сменил тему:
– Пацан, ты к хоккею как относишься?
– Хорошо, – ответил я.
– Надо его на секцию записать. У меня здесь приятель… Тренирует молодежь. – Петр выпустил массивное кольцо дыма в мою сторону.
– Ой, да какой из него спортсмен? Он художник! – отмахнулась Тамара.
– Художник – от слова «худо»! – хохотнул Петр. – Художники вечно сидят без порток! А сила в жизни всегда пригодиться.
– Можно, я пойду в комнату?
– Можешь даже телевизор включить. Только не громко! – разрешила Тамара.
Когда наступил час ночи, я занял свое новое место. Мне постелили на кухне и плотно закрыли обе двери. Пьяные люди плохо оценивают ситуацию и не контролируют издаваемые звуки, и поэтому сквозь дремоту я слышал сладострастные стоны Тамары и гулкие выдохи дяди Пети. Конечно, я и раньше слышал про секс. Я понимал, что что-то неладно скроено в этом мире и все женщины на картинах обладают грудью, но не имеют пениса, но поверить в похабные рассказы старшеклассников я не решался. Мне казалось, что это враки.
Периодически я слышал, как они наполняют бокалы, смеются и снова приступают к совокуплению. Казалось, что за стеной не половой акт любящих сердец, а какая-то тяжелая драма, больше напоминающая бойцовский поединок. Тамара стонала, и мне казалось, что этот странный Петр причиняет ей невыносимые муки, а она боится его и не смеет позвать на помощь. Я ужаснулся тому, что брак вместо удовольствия приносит такие страдания женщине, и решил убедиться в том, что жизнь Тамары вне опасности.
Я на цыпочках пробрался к комнатной двери и приложил ухо к замочной скважине. Шекспировские страсти прервались, но Тамара продолжала громко дышать, и было ясно только одно – в данный момент она жива, но в каком она состоянии, оставалось загадкой. Я успокоился и уже начал обратный путь на кухню, но в следующий миг получил удар в скулу дверной ручкой. Я отшатнулся и автоматически посмотрел в комнату. Передо мной во всей красе стоял совершенно голый Петр Николаевич с обнаженным членом, который болтался в метре от меня полупьяным шлангом.
Я мгновенно осознал, что сделал что-то дерзкое и непозволительное. Я даже готов был принести извинения и понести наказание, но все мои размышления разрушила ослепительная вспышка, и пришел я в себя, уже лежа на раскладушке.
Пролитый вискарь создавал на кухне невыносимую атмосферу алкогольного магазина, а сигаретный дым за один вечер пропитал занавески дымом. В течение одной ночи я возненавидел красную помаду, колготки в сеточку и звуки женского оргазма.
Вскоре за окном поднялся сильный ветер, а потом начался монотонный ноябрьский ливень. Капли барабанили по подоконнику, создавая помехи в моем сознании. Спать совершенно не хотелось. Я вытащил Маркиза из шкафа, примостил его у себя на груди, и мы с ним нежно миловались. Я носом щекотал ему в животик, а он сладко посапывал, урчал и никуда не вырывался. Настя когда-то мне рассказывала, что таким образом кошки могут исцелять хозяев от болезней. Может, это было ее выдумкой, но Маркиз был моим единственным утешением, и благодаря теплу его шерсти я все же уснул под грохот ледяного дождя.
С появлением дяди Пети моя жизнь изменилась больше, чем мне бы того хотелось. Отныне прядок устанавливал он, а мне приходилось подчиняться и выполнять его распоряжения. В мои обязанности входили стирка, глажка, покупка продуктов и ежедневная влажная уборка. Вы скажете, что так было и прежде? Соглашусь, но только теперь объем моего труда увеличивался вдвое. Петр Николаевич никогда не вытирал ноги при входе, не мыл за собой посуду и частенько забывал спускать за собой. Раньше я должен был следить за настроением одного диктатора, а теперь у меня их стало двое.
Первые пару недель мне удавалось соблюдать порядок, но это отнимало так много времени, что я почти забросил уроки и студию. Как следствие, в дневнике появились четверки, а Ольга Робертовна позвонила Тамаре и серьезно с ней обо мне поговорила. Не скрою, мне это очень льстило и на какое-то время возвысило мою самооценку, но эйфория закончилась неожиданно быстро. Вместо послабления режима я стал жертвой мужских комплексов Петра Николаевича, и однажды он вызвал меня на «мужской разговор», предварительно выпив изрядную порцию виски. Он решил продемонстрировать мне свой авторитет, усадив меня напротив себя, словно я оказался на допросе в милиции. Он эффектно (как ему казалось) закурил, выпустил жирное кольцо дыма, по-голливудски прищурился и приступил к воспитанию ребенка: