Сто тысяч миль

— Я вас прикрою. Помогу. Отвлеку внимание. Просто скажите, что от меня требуется, — не выдерживаю я.

— От тебя? — зло спрашивает Финн, оборачиваясь ко мне. — Ты уже сделал всё, что смог. Так что сиди молча. Или я тебе вмажу.

— Приказ Канцлера? — саркастично уточняю я. — Или совет неудачника?

Финн тут же подскакивает на ноги, и только хорошая реакция Джаспера удерживает его на месте. Он перехватывает руку Коллинза и не даёт тому рвануть ко мне.

— Давай сосредоточимся на замке. Брэду явно не помешает помощь, — сквозь зубы цедит ему Джордан, кажется, единственный, кто не верит в то, что я лично вёл отряды головорезов Хеды по их души.

— Ты останешься гнить тут, даже если мы сможем сбежать. Я в этом удостоверюсь! — бросает мне Финн и отворачивается.

— Кажется, с самого начала я так и сказал, — отвечаю я и замираю, задумавшись.

Чья ненависть ко мне сильнее — их или моя собственная?

***

Мы стоим на коленях на центральной площади. Сзади стеной стоят братья в чёрных балахонах, спереди — в самом центре площади — в ряд восьмеро наших бунтовщиков, связанных по рукам и ногам. На Хеде сегодня чёрные доспехи и кровавый плащ — и это значит только одно.

Прольётся кровь.

— Я была о вас лучшего мнения, — разочарованно качает головой Лекса. — Но вы даже свой побег нормально устроить не можете.

— Мы научим их хорошим манерам, Хеда, — обещает ей Тристан. — Что прикажете?

— Я хочу, чтобы они умерли. Сдохли в муках на глазах у своих, чтобы это было для всех уроком, — отрезает она, мгновенно сменив наигранное разочарование на яростную жестокость. А потом снова смягчается: — Но так как я высоко ценю любую жизнь, я готова пощадить семерых. Одному придётся умереть. И я жду, что вы сами выберете, кто это будет.

От довольной улыбки Хеды меня пробирает жуть. От сказанного хором «из пепла мы восстанем» пробирает безысходностью. Я ничем не смог им помочь.

— Им нет нужды выбирать, сумасшедшая ты сука, — поднимает голову Финн. — Я всё это придумал. Я их подговорил. Я их освободил. Это ведь меня ты ищешь?

— О! Герой! Самопожертвование! Потрясающе, — она хлопает в фальшивом восхищении. — Возможно, ты думал, что я тут же впечатлюсь твоим благородством и растаю. Но, знаешь, нет. Мне стало даже противно. Так что ты всё равно сдохнешь. Мне жаль.

— Думаешь, ты схватила нас и победила?! — орёт Финн ей прямо в лицо, когда братья заставляют его подняться на ноги. — Тела, может, и принадлежат тебе, но есть место, где мы всегда свободны. Куда никогда не проберётся ни один тюремщик! И это наш разум. Тебе никогда его не получить! Не захватить! Не сломать!

— Я хочу, чтобы вы содрали с него кожу. Медленно, — будто не слыша слов Коллинза, говорит Лекса. — Может, потом я сжалюсь. А пока начинайте.

Его привязывают к столбу. Подносят к коже нож.

Финн кричит тем же нечеловеческим воплем, что я однажды слышал.

Что я всегда слышал в своей голове.

Мне тоже хочется орать от мысли, что это только начало, но вместо этого я сжимаю зубы и поднимаюсь на ноги.

— Хеда, — кричу я. Лекса оборачивается, жестом веля прекратить пытку, и с любопытством глядя на меня. — Я… Я долго с вами общался и многое понял. Позвольте мне самому наказать бунтовщика, что посмел пойти против вас. Мне… Мне правда он противен.

— В самом деле? — она кажется искренне удивлённой. А потом заливисто начинает смеяться. — Ну, вот, герой, а ты говорил, что мне никогда не пробраться в ваш разум. Какая ирония! Позвольте Уэллсу сделать, как он хочет. Я безумно хочу на это посмотреть!

Я подхожу к Финну. Все внутренности скручивает в бесконечную спираль ярости, гнева и боли. Один из братьев вкладывает мне в ладонь кинжал, а я смотрю Канцлеру в глаза. Он понимает. И я понимаю, что он понимает.

Я могу убить его быстро. Хеда будет убивать его медленно.

В глазах мутнеет. Я не сразу чувствую влагу на щеках. Я чувствую только последний вздох Коллинза, когда лезвие легко входит прямо в сердце.

Лекса восторженно хлопает, а мне кажется, что лучше бы я вонзил этот нож прямо в сердце себе. Хеда что-то объявляет о том, что с этого дня я почётный брат всего их сообщества. Все вторят ей, что из пепла мы восстанем. Я хочу упасть, потому что мир вокруг расплывается нечёткими пятнами, но каким-то чудом стою на ногах, вытирая щёки.

Хуже уже некуда. Я цепляюсь за мысль, что смогу извлечь из нового положения какие-то выгоды и помочь всем. Только это не даёт окончательно сойти с ума.

Хеда запрещает мне возвращаться в камеру. Запрещает общаться с другими пленниками — я их не достоин. После заката ведёт куда-то в глубину лагеря, и я шагаю за ней просто чтобы хоть что-нибудь делать. Большой тёмный зал тонет в полумраке, стонах и странных хлюпающих звуках. Сначала я ничего не понимаю, но потом рассматриваю двигающиеся в полутьме фигуры. Их много. И они…

Меня мутит. Тошнота подкатывает к горлу, и я отшатываюсь, впечатываюсь спиной в стену.

— Нет! Я не… Ни за что!

— А это не приглашение. Это приказ. Не бойся. Это не больно, — хищно улыбается Хеда. — Ты же теперь один из нас. Так докажи это. Стань таким, как мы. Или, может, ты хочешь, чтобы я казнила кого-то из твоих бывших друзей? Я могу отрезать им пальцы. Или языки. Выколоть глаза. Тоже неплохо. Что думаешь?

От пошлых и развратных звуков меня едва не выворачивает наизнанку. Боги. Я думал, что кошмар уже позади.

Нет.

Он только начинается.

***

— Ни черта не работает! — Лекса бросает мне в лицо пустую пачку таблеток и уже замахивается для удара, как вдруг отчего-то передумывает. Сощуривается, наклоняясь ближе: — Что ты на это скажешь? Кормишь меня пустышками, брат Уэллс?

Хочу плюнуть ей в лицо и сказать, что она недостойна даже пустышек. Хочу сказать, что боги наградили её неизлечимым бесплодием, чтобы избавить мир от таких, как она. Хочу разнести здесь всё и прикончить её, но ещё трое братьев за её спиной не дадут мне даже пошевелиться, если заподозрят неладное. Я пытаюсь подобрать слова, но не успеваю даже сделать вдох. В комнату врывается посланник.

— Хеда! Он здесь!

Лекса меняется в лице, и потому мне уже интересно узнать, кто же этот «он». Мне везёт, потому что Хеда велит мне сопровождать её. Руки её сжимаются в кулаки, когда она видит, что «он» занял её почётный огромный трон в главном зале. Крепкий мужчина сидит на нём, будто это он здесь хозяин. Сначала я думаю, что Лекса прикажет убить его на месте, но она уважительно склоняет голову и бросает сухое:

— Роан. Зачем ты приехал?

— Хеда, — из его уст титул звучит как-то снисходительно и саркастично. — А ты не рада меня видеть?

— Чего ты в этот раз хочешь? У меня работы по горло.

— А я, по-твоему, здесь отдыхаю? — он хмурится, и я впервые вижу, как Хеда делает опасливый шаг назад. — Заткнись и прояви хоть каплю уважения к тому, кто обеспечивает всю твою игру в бога. Съезд Коалиции совсем скоро, так что дай мне хоть что-нибудь толковое. Сейчас же!

— Я подарила тебе весь западный берег. Они мои! Что тебе ещё нужно?

— Я уже вечность жду результатов с Лесным и Морским Кланами.

— Нужно время.

— Сколько?

— Не знаю.

— Плохо! Потому что я тоже не знаю, сколько ещё смогу терпеть твои «не знаю». Хочешь проверить?

— Да они всё равно не выстоят против всех остальных! Ты что, боишься сделать последний шаг? Боишься всего двух…

— Не учи меня воевать! — угрожающе прерывает её Роан. — Не лезь туда, на что не хватает мозгов. Делай, что велят, и заткнись! Или я найду кого-то другого, кто не будет задавать так много вопросов. Поняла?

— Поняла, — сквозь зубы цедит Хеда.

По плохо сдерживаемой ярости в её голосе я понимаю, что эти угрозы своему покровителю Лекса просто так не забудет. Что бы это ни значило.

***

Из череды пустых и бессмысленных дней меня вырывает сообщение о новых пленниках. Хеда хочет показать им меня как свой трофей, торжество лжи над истиной, и если бы за мной не следили в её присутствии так пристально, я бы уже давно без колебаний перерезал ей глотку. Но мне не позволено иметь оружие. Мне не позволено хотеть чего-то. Мне не позволено думать.