Тварь

6

Холод! Да, я не люблю холод, он мерзко кусает за нос, и лапы. Мне всегда неуютно на морозе, это единственное, что может удержать меня в логове. Мороз хуже дождя, от дождя можно спрятаться под крышей, от мороза сложнее спрятаться. В моем городе мало мест, где можно спрятаться от мороза. Ничтожества всегда радуются морозам, конечно, ведь у них появляется возможность гулять по городу. Гулять и считать город своим домом, местом где они могут быть в безопасности. Глупцы! Ничтожества! Когда я нервничаю, то мои когти не произвольно выскакивают вперед, мои любимые острые когти. Спокойствие, только спокойствие. Время поточить когти. Этих зарвавшихся глупцов пора проучить, показать их место, если у ничтожества может быть место. Я выхожу на улицу, я выхожу на охоту. Теперь это не просто прогулка, теперь это смертельная охота. Что? На улице мороз? Меня это не заботит, сейчас мороз мне не страшен, внутри меня кипит кровь, и мою душу рвет единственное желание, даже не так, мою душу иссушает жажда, жажда убийства, жажда крови. Ничтожества прячутся от меня, они думают, что способны спрятаться от того, кто вышел на охоту, от того, у кого охота в крови. Снег, всюду снег, это дитя мороза, ничтожества любят снег, они считают, что снег способен защитить их. Они думают, что снег их прячет, да я их не вижу, но я их слышу, слышу их шаги под снегом, слышу, куда они идут. Да, снег предатель...а я? А я идущая по снегу смерть, смерть которая вышла на охоту...

7

Мы бежали по лабиринту снежных завалов, и весело смеялись. Совсем недавно мы придумали эту игру, где нужно было догнать другого, коснуться, а затем убежать, скрываясь среди тех коридоров и тупичков, которые мы выкапывали среди снега. Иногда мы сталкивались, и принимались кататься по снегу, окутывая друг друга снегом, затем отряхивались, и продолжали веселье. Был мой черед ловить Фума, и я из-за всех сил стремилась его поймать, да, он был ловок и быстр, но порез полученный им когда-то давно, порой подводил его, напоминая о себе, и он начинал хромать, не долго, всего пару шагов, но этого хватало, чтобы догнать его. А после он принимался ловить меня, и пусть я была менее ловкая и быстрая, я всегда умела ловко прятаться, уходить в непредсказуемыее повороты, заставляя Фума промахиваться. Продолжалось это всегда долго, у нас было много сил и энергии, которую было совершенно некуда девать. Но всякий раз, после таких игр, нас одолевал голод. -Пойдем за зерном?-спросила я, когда мы в очередной раз покатились по снегу,-что-то кушать захотелось. -Пойдем, только сперва узнаем, где Тварь, сидит как дура, возле амбара, либо прячется, как нежинка от мороза. И мы двинулись по вырытому под снегом коридору, к тому зданию, которое служило нам наблюдательным пунктом. По дороге, мы принялись обсуждать результаты последних наших гонок, а затем начали спорить, является ли честным прятаться в ответвлениях, и закончили тем, что нужно прорыть еще несколько ходов. Мы приблизились к выходу и туннеля, и тут, совершенно неожиданно, Фум толкнул меня так, что я не удержалась на ногах, и плюхнулась в ближайший сугроб. Фум весело засмеялся, и продолжая издеваться швырнул на меня сверху еще снега. -Ах, ты! Кипя от негодования, я подскочила, и бросилась на Фума. Фум ловко развернулся, и помчался к зданию, собираясь подняться раньше меня. Я выскочила следом, и тут, мимо меня промчалось что-то совершенно черное, вначале мне показалось, что это с неба обрушилась глыба, которая накрыла собой Фума. Затем раздался жуткий вопль Фума, и глыба принялась разворачиваться, и я наконец осознала, что это Тварь, у которой из пасти торчал Фум, отчаянно пытающийся вырваться. Тем временем, пока мой разум еще только пытался осознать происходящие, мое тело действовало автономно, и ноги уже несли меня обратно в туннель. Мне частично повезло и я успела заскочить внутрь раньше, чем Тварь прыгнула, но все же она успела запустить свою лапу внутрь туннеля, и полоснуть когтем по моему боку, прям поверх ребер. Жалко пискнув от боли, я упала, и лишенная сил замерла, стараясь даже не дышать. А с улицы до меня доносились крики Фума, которые впрочем становились все тише и тише, пока совсем не стихли, а после сменились более жуткими звуками хруста костей и чавканьем, Тварь насыщалась... Затем все затихло, я лежала, боясь пошевелится, рана кровоточила и жутко болела, но я по прежнему боялась издать хоть звук. Потом я услышала звук шагов, это Тварь ходила по снегу, порой она проходила прям у меня над головой, иногда удалялась, затем в туннель протиснулась та часть ее головы, где находились пасть, и расположенный в верхней части нос принялся жадно втягивать воздух, затем морда исчесзла, а следом просунулась лапа, и принялась шарить, стремясь что-нибудь поймать. Затем лапа нащупала тот самый сугроб, в который еще совсем недавно меня толкнул Фум, и разгребла его. Затем снаружи раздалось недовольное фырканье, и лапа исчезла. Вновь раздались шаги, которые вскоре стали тише, и в скорее совсем пропали. Я с трудом поднялась, и пошатываясь, отправилась обратно в убежище. Рана уже не кровоточила, но по прежнему жутко болела. У меня кружилась голова, и перед глазами плыли круги, и иногда я опускалась на пол, чтобы передохнуть. И раз за разом я вспоминала слова Фума, который постоянно мне повторял, - “Мы выживем, выживем по той причине, что мы осторожны, мы всегда будем осторожны, пусть другие бегут наугад к амбару, мы посмотрим со стороны, и решим, когда можно идти. Мы самые умные и осторожные, а значит мы обязательно выживем.” . Я поднималась и продолжала идти, мне было необходимо добраться до убежища, остаться в этом снежном туннеле означало умереть от холода. А в убежище тепло, там можно будет отлежаться, перевести дух, дать ране немного затянуться. Горько укололи воспоминания о том, что еще совсем недавно, я пробегала этот путь даже не запыхавшись, а забавляясь, мы с Фумом могли пробежать это расстояние сто раз и даже не заметить, теперь же, туннель до убежища казался бессконечным. Туннель вокруг меня расстаял, вновь шел дождь, сильный дождь, который стегал мое тело, под ногами вновь разверзлась грязь. Та же самая грязь, что была и в поле, она вновь хлюпала и обхватывала мои ноги, налипая, она тянула меня вниз, и в какой-то момент, я поняла, что мне проще по ней плыть, чем идти, и я опустилась на пол. Но это было ошибочным решением, потому как я не старалась плыть, я не могла сдвинуться с места. Раздался шелест травы, и я оглянулась. Из зарослей кукурузы вышел Маркус. Он внимательно осмотрел меня, и задумчиво произнес,- А я говорил тебе, что зимой приходят Твари, и что их сотни, и не страшит их снег и мороз... Затем он развернулся и полез обратно в кукурузу. Я крикнула ему в след: Прощай! Маркус обернулся, и все так же, растягивая слова ответил,- Скоро увидимся. По кукурузе застучали капли дождя, и вскоре она исчезла за стеной дождя. Внезапно сквозь пелену проступило лицо Пипа. Он грустно улыбался, и сквозь эту улыбку тихо прошептал – Я всегда знал, что город нас убьет, знал. Когда мы уходили от сюда, я поверил, что мы теперь свободны, и что избавились от того векового проклятья, что лежит на нас, но нет. Мы вновь тут, и вновь умираем. Стена дождя вновь колыхнулась, и Пип исчез. Внезапно мой бок пронзила боль, и вся пелена дождя спала, и я поняла, что лежу на полу туннеля, и что я страшно замерзла. Нужно было двигаться вперед, двигаться, пока меня вновь не пленила та пелена из дождя, пока ноги вновь не захватила глина...

8

Весна... Я люблю весну. Весной вновь можно гулять, весной нет морозов. Весной все оживает, вновь появляются вкусные запахи. Дышать становится легко, и воздух начинает пьянить. Звезды вновь начинают петь, и их вновь можно слушать, сидя на крыше. Когда нибудь я уйду к ним, спою свою песню вместе с ними, стану одной из них. Ту самую песню, что пела мне моя мать, и ту же самую, что я пою своим детям. Да, моим детям. Они уже научились петь ее, и поют ее вместе со мной, когда я прихожу к ним. И будут ее петь, когда меня не станет, а мне уже осталось немного. Да, я это чую, слышу по той песне, что поют звезды, чем ближе время уходить, тем она громче. Это чувство напоминает мне, что у меня еще много дел, что я еще не закончила свои дела. Еще остаются в городе ничтожества, и еще остаются мои дети. Мои дети еще не видели ничтожеств, и этот пробел в воспитании необходимо восполнить. Я лениво потягиваюсь, сегодня нет той жажды убийств, но знания должны передаваться, детей нужно учить...