Старик в углу

После этого – ради проформы – заслушали большое количество экспертных заключений по поводу подписи покойного. Но они были совершенно единодушны и просто подтвердили то, что уже установили вне всяких сомнений: завещание от 1 февраля 1908 года – подделка, и поэтому завещание от 1891 года является действительным, а мистер Мюррей Брукс – единственным душеприказчиком.

ГЛАВА XXIII.

ПАМЯТНЫЙ ДЕНЬ

– Два дня спустя полиция выдала ордер на арест мистера Персиваля Брукса по обвинению в подделке документов.

Корона возбудила судебное преследование, и мистер Брукс снова получил поддержку мистера Оранмора, известного адвоката Короны. Совершенно спокойный, как человек, сознающий свою невиновность и неспособный воспринять идею о том, что правосудие иногда способно ошибаться, мистер Брукс, сын миллионера, по-прежнему обладавший изрядным состоянием по прежнему завещанию, оказался на скамье подсудимых. Тот памятный октябрьский день 1908 года, несомненно, до сих пор живёт в памяти многочисленных друзей мистера Персиваля.

Все доказательства в отношении последних минут жизни мистера Брукса и поддельного завещания проверили заново. Завещание, как утверждала Корона, было сфальсифицировано полностью в пользу обвиняемого, исключая всех остальных, и потому очевидно, что ни у кого, кроме бенефициара (согласно этому ложному завещанию), не имелось никакого мотива для его подделки.

Очень бледный, с хмурым взглядом глубоко посаженных красивых ирландских глаз, Персиваль Брукс выслушивал огромный объём доказательств, собранных против него Короной.

Иногда он перебрасывался парой слов с мистером Оранмором, который казался невозмутимее каменной скульптуры. Вы когда-нибудь видели Оранмора в суде? Персонаж, достойный Диккенса. Ярко выраженный акцент, толстое, пухлое, чисто выбритое лицо, не всегда безупречно чистые большие руки могли привести в восторг любого карикатуриста. Вскоре выяснилось, что он полагался на вердикт в пользу своего клиента на основании двух существенных моментов, и сосредоточил всё своё мастерство на доказательстве их истинности.

Первым моментом был вопрос времени, Джон О'Нил, допрошенный Оранмором, без колебаний заявил, что передал завещание мистеру Персивалю в одиннадцать часов утра. После этого выдающийся адвокат вызвал в ложу для дачи свидетельских показаний тех самых юристов, в руки которых обвиняемый незамедлительно передал завещание. И мистер Баркстон, известный солиситор с Кинг-стрит, твёрдо заявил, что мистер Персиваль Брукс посетил его контору без четверти двенадцать. Два его клерка подтвердили указанное время. Вследствие вышеизложенного мистер Оранмор утверждал, что в течение трёх четвертей часа мистер Брукс физически не мог успеть отправиться в магазин канцелярских товаров, купить форму для завещания, скопировать почерк мистера Везереда, подпись своего отца, а также подписи Джона О'Нила и Пэта Муни.

Подобную цепь событий следовало запланировать, организовать, воплотить в жизнь и, в конечном счёте, после немалых затруднений, успешно исполнить, но человеческий разум слабо верил в такую возможность.

Судья обеспокоился. Выдающийся адвокат поколебал, но не обрушил его веру в виновность заключённого. Однако оставался ещё один факт, и Оранмор с мастерством драматурга приберегал его для обнародования под самый занавес.

Отмечая малейшие изменения выражения лица судьи, он догадался, что его клиент ещё не находится в полной безопасности, и только после этого представил своих последних свидетелей.

Первой из них была Мэри Салливан, горничная в особняке Фицуильям. Первого февраля кухарка послала её в четверть пятого в комнату хозяина с горячей водой, которую потребовала медсестра. В тот миг, когда она собралась постучать в дверь, мистер Везеред вышел из комнаты. Мэри застыла с подносом в руке. В дверях мистер Везеред повернулся и достаточно громко сказал: «Не нужно волноваться и тревожиться, постарайтесь успокоиться. Ваше завещание находится в безопасности у меня в кармане. Ничто и никто не сможет изменить в нём ни единой буквы, кроме вас».

Безусловно, встал закономерный вопрос: можно ли принять показания горничной. Достаточно щекотливый момент. Видите ли, она цитировала слова мёртвого человека, сказанные другому человеку, также покойному. Нет никаких сомнений в том, что при наличии достаточно веских доказательств против Персиваля Брукса показания Мэри Салливан ничего не значили бы; но, как я уже упоминал ранее, вера судьи в виновность подсудимого к тому времени была серьёзно поколеблена, а последний удар, нанесённый мистером Оранмором, развеял последние сомнения.

Мистер Оранмор вызвал в ложу для дачи показаний доктора Маллигана – врача с безупречным авторитетом, фактически лучшего в Дублине. Сказанное им практически подтвердило показания Мэри Салливан. Он появился у мистера Брукса в половине пятого и услышал, что адвокат только что покинул дом.

Мистер Брукс, несмотря на ужасную слабость, был спокоен и вполне собран. Он умирал от сильнейшего сердечного приступа, и доктор Маллиган предвидел скорый конец. Но мистер Брукс по-прежнему оставался в сознании и сумел слабо пробормотать: «Мне гораздо легче, доктор… составил моё завещание… Везеред… оно у него в кармане… там безопасно… укрыто от…» Но слова замерли у него на губах, и после этого он почти ничего не говорил. Он увиделся с сыновьями перед смертью, но вряд ли узнал их, и даже не смотрел на них.

– Ну вот, – заключил Старик в углу, – сами понимаете, что судебное преследование провалилось. Оранмор выбил у него землю из-под ног. Конечно, завещание было сфабриковано в пользу Персиваля Брукса, и никто другой не мог получить от этого выгоды. Знал ли он о подлоге и потворствовал ли ему – доказать не удалось. Какие бы слухи ни ходили, но было невозможно опровергнуть все факты, указывающие на невиновность мистера Персиваля в подделке. Показания доктора Маллигана не вызывали ни малейших сомнений. Показания Мэри Салливан были столь же убедительны.

Два свидетеля клятвенно заверили, что завещание старого Брукса находилось в ведении мистера Везереда, когда сей джентльмен покинул особняк Фитцуильям в четверть пятого. В пять часов пополудни адвоката нашли мёртвым в Феникс-парке. С четверти пятого до восьми часов вечера Персиваль Брукс не покидал дома – Оранмор доказал это полностью, не оставляя почвы для сомнений. Поскольку завещание, найденное под подушкой старого Брукса, было поддельным, где же завещание, которое он на самом деле составил, и которое Везеред унёс с собой в кармане?

– Конечно, украдено, – усмехнулась Полли, – теми, кто убил и ограбил его. Скорее всего, оно не имело для них никакого значения, но воры, естественно, уничтожили его, чтобы не оставлять против себя улик.

– Значит, по-вашему, это простое совпадение? – взволнованно перебил Старик.

– Что именно?

– То, что Везереда убили и ограбили в тот самый момент, когда он нёс завещание в кармане, а вместо него подбросили другое?

– Если бы это оказалось совпадением, то поистине удивительным, – задумчиво протянула Полли.

– Удивительным, – повторил Старик с едким сарказмом, при этом костлявые пальцы не прекращали нервно играть с неизбежным обрывком верёвки. – Действительно, удивительным. Призадумайтесь. Перед нами – старик со всем своим богатством и двумя сыновьями, одному из которых он предан, а с другим – непрестанно ссорится. Однажды происходит ссора более жестокая, более ужасная, чем любые из ранее имевших место, в результате чего у отца, убитого горем, случается сердечный приступ, и он оказывается при смерти. После этого он изменяет своё завещание, и впоследствии находят завещание, которое оказывается подделкой. И тогда все – полиция, пресса и общественность – мгновенно приходят к выводу, что, поскольку выгоду из этого поддельного завещания извлекает Персиваль Брукс, он и должен быть фальсификатором.