Старик в углу

«Я прибирался после завтрака, – давал показания Джон, – и случайно услышал голос хозяина в кабинете неподалёку. О Боже, он был так зол! Я разобрал слова «позор», «злодей», «лжец» и «танцорка», и ещё несколько скверных слов применительно к какой-то женщине, которые я не хотел бы повторять. Сначала я не обращал особого внимания, потому что привык слышать, как мой бедный дорогой хозяин разговаривает с мистером Персивалем. Затем я спустился вниз, неся столовые приборы, и только начал чистить серебро, как из кабинета раздался сильный звонок, и я услышал, что мистер Персиваль кричит в холле: «Джон! скорее! Немедленно пошлите за доктором Маллиганом. Вашему хозяину плохо! Пошлите слугу, а сами поднимитесь и помогите мне уложить мистера Брукса в постель».

«Я послал одного из конюхов за доктором, – продолжал Джон, явно потрясённый воспоминанием о бедном хозяине, к которому, похоже, был сильно привязан, – а сам отправился к мистеру Бруксу. Он лежал на полу в кабинете, мистер Персиваль поддерживал его голову. «Отец упал в обморок, – выпалил молодой мастер[68], – помогите мне отнести его в комнату до прихода доктора Маллигана».

Мистер Персиваль выглядел очень бледным и расстроенным, что вполне естественно; когда мы уложили бедного хозяина в постель, я спросил, не сообщить ли мне эту новость мистеру Мюррею, который час назад ушёл по делам. Однако прежде, чем мистер Персиваль успел отдать мне приказ, появился доктор. Я отчётливо видел смерть на лице хозяина, и когда через час провожал доктора (который сказал мне, что немедленно вернётся), то понял, что конец близок.

Мистер Брукс позвонил мне через минуту-другую. И приказал мне тотчас послать за мистером Везередом или за мистером Хиббертом, если мистер Везеред не сможет приехать. «Мне осталось недолго жить, Джон, – прошептал он мне, – моё сердце разбито, доктор говорит, что моё сердце разбито. Мужчине не следует жениться и иметь детей, Джон, потому что они рано или поздно разобьют ему сердце». Я был так расстроен, что и слова не вымолвил в ответ, но сразу же послал за мистером Везередом, который пришёл примерно в три пополудни.

После того, как поверенный пробыл с моим хозяином около часа, меня позвали, и мистер Везеред сообщил мне: мистер Брукс желает, чтобы я вместе с кем-нибудь из слуг засвидетельствовал его подпись на бумаге, лежавшей на столе. Я позвал Пэта Муни, старшего лакея, и мистер Брукс поставил своё имя в конце того документа. Затем мистер Везеред дал мне ручку и сказал, чтобы я написал своё имя в качестве свидетеля, и Пэт Муни должен был сделать то же самое. После этого нас обоих отпустили».

Старый дворецкий далее сообщил, что на следующий день присутствовал в комнате покойного хозяина, и когда гробовщики начали перекладывать мертвеца, то под его подушкой обнаружили лист бумаги. Джон О'Нил узнал документ, подписанный им накануне, отнёс его мистеру Персивалю и отдал лично в руки.

Отвечая мистеру Уолтеру Хибберту, Джон твёрдо заявил, что взял завещание из рук гробовщика и сразу отправился с ним в комнату мистера Персиваля.

«Он был один, – произнёс Джон, – я передал ему бумагу. Мистер Персиваль просто взглянул на неё, и мне показалось, что он сильно удивился, но ничего не сказал, и я сразу же вышел из комнаты».

«Вы говорите, что опознали документ как тот, который накануне подписал ваш хозяин, но как вы узнали, что это тот же самый документ?» – спросил мистер Хибберт. Зрители затаили дыхание. Я впился взглядом в лицо свидетеля.

«Мне показалось, что это тот же документ, сэр», – неопределённо ответил Джон.

«Значит, вы просмотрели содержание?»

«Нет, сэр, конечно, нет».

«А накануне?»

«Нет, сэр, я видел только подпись хозяина».

«Значит, вы только по внешнему виду документа решили, что это тот же самый?»

«Он выглядел точно так же, сэр», – упорствовал Джон.

– Видите ли, – Старик в углу порывисто наклонился вперёд через узкий мраморный стол, – адвокат Мюррея Брукса утверждал, что мистер Брукс-старший составил завещание и спрятал его – по той или иной причине – под подушкой. Так вот, это завещание попало с помощью средств, описанных Джоном О'Нилом, в руки мистера Персиваля Брукса, который уничтожил его и заменил на поддельное, в результате чего стал единоличным владельцем миллионов мистера Брукса. Ужасное и весьма смелое обвинение, направленное против джентльмена, который, несмотря на многочисленные сумасбродства, совершённые в юности, всё-таки являлся заметной и важной фигурой в ирландской светской жизни.

Присутствующих ошеломило услышанное, и комментарии, шёпотом доносившиеся до меня, демонстрировали, что общественное мнение, как минимум, не поддерживает смелые обвинения мистера Мюррея Брукса в адрес брата.

Но Джон О'Нил ещё не закончил давать показания, и мистер Уолтер Хибберт приберёг для него джокера в рукаве. А именно: предъявил завещание в пользу мистера Персиваля Брукса и ещё раз спросил Джона О'Нила, узнаёт ли он этот документ.

«Разумеется, сэр, – без колебаний ответил Джон. – Это тот самый, что гробовщик нашёл под подушкой моего бедного покойного хозяина. Я немедленно отнёс его в комнату мистера Персиваля».

Затем бумагу развернули и положили перед свидетелем.

«Теперь, мистер О'Нил, скажите мне: это ваша подпись?»

Джон бросил на неё взгляд, пробормотал: «Извините, сэр», достал очки, протёр их и снова исследовал завещание. После чего задумчиво покачал головой.

«Не очень похоже на мою подпись, сэр, – произнёс он наконец. – То есть, – добавил он для разъяснения вопроса, – действительно похожа на мою, но всё-таки не моя».

– Выражение лица мистера Персиваля Брукса в тот миг, – тихо продолжил Старик в углу, – тут же развернуло передо мной историю ссоры, болезни мистера Брукса, завещания, да! и самого убийства Патрика Везереда.

Я недоумевал, почему эти учёные адвокаты с обеих сторон не поняли разгадки так же, как я, а продолжали спорить, произносить речи, подвергать свидетелей перекрёстным допросам в течение чуть ли не недели, пока они не пришли к единственному выводу, неизбежному с самого начала: завещание было подделкой – грубой, неуклюжей, идиотской подделкой, поскольку оба свидетеля, Джон О'Нил и Пэт Муни, категорически отвергли подлинность своих подписей. Единственной удачей фальсификатора была подпись старого мистера Брукса.

Ещё один любопытный факт, который, несомненно, помог фальсификатору успешно справиться со своей работой: мистер Везеред, адвокат, чётко осознавая, что мистеру Бруксу недолго осталось, не стал создавать традиционный объёмный великолепный документ, столь дорогой сердцу юриста, но использовал для завещания одну из тех заурядных печатных форм, которые можно купить в любом канцелярском магазине.

Мистер Персиваль Брукс, безусловно, категорически отрицал серьёзное обвинение, выдвинутое против него. Он признал, что дворецкий принёс ему документ на следующее утро после смерти отца, и его потрясло, что этот документ оказался завещанием отца. Но, вопреки этому, заявил, что содержание не удивило его ни в малейшей степени, и что он сам знал о намерениях завещателя, но полагал, что отец назначит душеприказчиком мистера Везереда, который вёл все его дела.

«Я лишь бегло взглянул на подпись, – заключил он совершенно спокойным, ясным голосом. – Вы должны понимать, что мысль о подделке даже не пришла мне в голову. Подпись отца очень хорошо изображена, если это не его собственная, чему я совершенно не готов поверить. Что касается подписей двух свидетелей, не думаю, что я когда-либо видел их раньше. Я отнёс документ господам Баркстону и Моду, которые раньше часто вели мои дела, и они заверили меня, что завещание составлено в идеальной форме и находится в порядке».

На вопрос, почему мистер Персиваль не доверил завещание адвокатам отца, он ответил:

«По той простой причине, что ровно за полчаса до того, как завещание передали мне в руки, я прочитал, что мистера Патрика Везереда убили накануне вечером. С мистером Хиббертом, младшим партнёром, я не был лично знаком».