Бег

Хан Лонлейс обдумал возможные шаги, потом решил спросить у кангрота:

– Скажи, какой шаг наиболее неуместный?

Кангрот Сайлог минут пять обдумывал ответ.

– Силой заставить его убраться прочь, – решил он наконец.

Хан Лонлейс вполне принял это вариант.

– Какую армию ты можешь собрать за час?– Если максимально – до пяти тысяч пехотных, стрелков три тысячи, тысячу конницы, две сотни магов и двадцать единиц осадных механизмов. Это наши внутренние силы, верность которых незыблема.

Хан Лонлейс обдумал услышанное.

– Собери три тысячи пехотинцев. Тысячу стрелков. Тысячу конных. Сотню магов. И прихвати пару таранов, на случай необходимости. Подготовь флаги и знамёна. Броня должна сиять.

Кангрот Сайлог решил уточнить:

– Прошу простить меня. Я замечу: во дворце короля армия сейчас втрое меньше, способных взять в руки меч вдвое меньше. Если мы так придём в город, конфликта не избежать. Я уверен в силе вашей армии. Мы сможем легко уничтожить Кошла и его компанию. Даже если он решится со всей своей армией спрятаться во дворце. Но разве нам нужен этот конфликт с короной?

Хан Лонлейс строго отрезал любые возражения:

– Нужен. Второй раз семья Лонгдин слишком близко от короны. Если с первого раза он не понял, значит, возможно, старику пора отойти на покой. Пусть бремя правления несет молодой наследник.

Кангрот Сайлог кивнул.

– Я вас понял. Позвольте внести коррективы в указанный состав армии, для более наглядной демонстрации силы?

Хан Лонлейс подумал и позволил.

– Доверяю твоему опыту.

Кангрот Сайлог покинул помещение, и Хан остался наедине с Аминореэль.

– Об этом ты предупреждала, когда рассказывала об избрании наследника? – поинтересовался он.

Аминореэль вежливо проговорила:

– Именно.

Марон позволил себе сбросить личину Хана.

– Амин... Разве два брата не могут стать надёжной опорой друг другу?

Аминореэль отрицательно покачала головой.

– Лишь тогда, когда они вместе взойдут со дна к солнцу, – ответила она. – В остальных случаях не выйдет искоренить зависть, не сломав одного из них. Не сделав одного слугой другого.

– Но Амин, разве так сложно разделить богатства поровну?

Аминореэль говорила, как и шестьдесят лет назад, когда учила его грамоте, голосом, направляющим ребенка на правильный путь:

– Марон... Ты можешь взять монету, сломать её пополам и дать двум братьям. Но сколь равны ни будут половинки, ты посеешь раздор. Каждый брат будет считать, что он заслуживает чуть больше. Каждого коснется злоба: что-то, что принадлежит ему, в руках другого. Людскую природу можно сокрыть, подавить, спрятать, но нельзя уничтожить. Ваша жажда – ваш верный союзник, что толкает вас вперёд, на поиски нового. Ваша жажда – ваш верный враг, что разрушает ваши союзы.

Марон некоторое время молчал и после задал вопрос, ответ на который он не мог найти раньше:

– Каково быть палачом?

Аминореэль ответила с ноткой грусти, но какой-то странной и неправильной:

– Моя клятва лишает меня выбора. Я не вправе любить. Иметь привязанность. Испытывать сострадание. Знать милосердие.

Хан Лонлейс посмотрел в глаза девушки.

– Алькамираль? – уточнил он.

Аминореэль не дрогнула не одним мускулом.

– Уничтожу своей рукой, если вам будет угодно. – отрезала она.

Марон спросил, стараясь разглядеть признаки души в глазах собеседницы:

– Кого ты любишь?

Спокойный и уверенный голос Аминореэль пробирал до кости.

– Свою клятву. Она есть моё прошлое, настоящее и будущее. Всё остальное не имеет значения.

Марон не увидел в её глазах ничего. Перед ним стояла молодая девушка, что была значительней его собственной матери, важнее любимой супруги и любимей его дочерей. Она всегда платила ему тем же. Но ему потребовалось шестьдесят семь лет, чтоб увидеть холод и безразличие в её глазах. Она сделает всё для его деда, отца, для него самого, его детей, внуков и так далее. Но стоит кому-то из них отвернуться от наследной ответственности Лонлейс, эта девушка убьёт, не дрогнув...

– И что же будет, если я решу принять своего родственники в дом, в семью? – осторожно спросил Хан Лонлейс.

Аминореэль проговорила спокойно:

– Я позволю вам увидеть, как начнёт рушиться наследие вашей семьи. А потом вы всё исправите. Или ваша наследница.

Марон усмехнулся.

– Будто ты позволишь мне рушить наследие...

Аминореэль кивнула.

– Позволю. Порой человеку необходимо что-то сломать своими руками, дабы осознать всю ценность...

Аминореэль не стала заканчивать фразу, предлагаю своему господину самому выбрать подходящее слово. Марон некоторое время сидел молча и думал. Размышления привели к вопросу:

– Кто из нас кому служит, Амин?

Аминореэль низко поклонилась.

– Я – вам, господин. Пусть порой моя забота и пугает, переходит все рамки, но мне нельзя позволить вам вредить себе.

Хан Лонлейс встал и посмотрел на девушку. А ведь уже нечего не исправить... Его супруга умерла год назад, по своей глупости, а дети даже грустью не тронуты. Пара капель слёз – и позабыли. Аминореэль им ближе родной матери была при её жизни, а теперь... Известно, что стоит ему занедужить, она изберёт наследника. Шестеро его детей умрут. Один останется, чтоб стать новым единовластным хозяином. Ханом Лонлейсом. Аминореэль будет оберегать и направлять его, чтоб наследие семьи Лонлейс множилось и росло. Страшная мысль посетила его: а ведь он принимает такой исход. Согласен с ним.

– Ханы часто восставали против воли нашего предка? – спросил Марон.

Аминореэль строго ответила:

– Лишь один раз. И повторение подобного приведёт к войне, в которой именно вам нужно будет сделать выбор, сколько ВАШИХ людей, эльфов, гномов и прочих УМРУТ.

Хан Лонлейс подумал и приказал:

– Подготовь подходящий наряд для беседы в военное время.

Аминореэль снова поклонилась.

– Будет исполнено.

...Алькамираль довезли до школы «Кристалл», проводили к отгороженному «её» саду. Маленький уголок эльфийского леса в пустыни. Девочка могла с трудом ответить, какую цель преследовала. Когда-то давно это была лишь небольшая клумба. Потом Алькамираль сменила оградку, вырастила небольшие деревца и душистые лианы вокруг них. Выбрала цветы, что посменно цвели в течение года. Тогда и началось. То мать, то господин увеличивали площадь клумбы. Приносили растения, которые надо было вырастить. Тогда девочке и пришла в голову идея посадить много-много вьющихся растений по периметру. После поставить каркас и вместо крыши повязать множество веревок. Когда вьюны и виноград сделали своё дело, получилась небольшая лесная полянка, на которую не каждый мог и попасть. Получилось и остановить увеличение территории садика. Ни господин, ни мать не считали уместным сажать что-либо вокруг него. Внутри были её, Алькамираль, законы. Маленький личный мирок. Сюда она и принесла самые капризные и прихотливые семена цветов. Ей очень нравилось здесь. Нравилось что-то делать и восхищаться результатом. Она давно устала учиться и, казалось, уже умела всё на свете, но мама постоянно находила, что ещё надо узнать.

Вот и сейчас... Стоило девушке забраться в свой садик подальше от яргоров, она принялась скорее осматривать цветочки. Сто тридцать семь видов. Необходимо было думать о чём-то другом. Мама! Она просто привела мужчину и женщину... А они два часа только и делали, что занимались непотребством на её глазах... Постоянно останавливаясь и рассказывая, что и для чего... А она должна была внимательно смотреть и запоминать... Девочка сорвала один из листочков и разжевала. Рот наполнился горечью, а разум обхватило лёгкое чувство меланхолии... Но лишь ненадолго… Слишком разогретая кровь юной девы взяла своё...Алькамираль сидела и аккуратно касалась своего тела. Хоть она и съела практически весь цветочек, но страсть было не унять. Она хотела почувствовать касания чужих рук. Близость. Она жаждала... Но лишь здесь... Всё больше Алькамираль, что жила с мамой, и Алькамираль, что пряталась здесь, отличались друг от друга. Там, на уроке, были совершенно иные мысли... Девушка скинула свои одежды... Легла на траву... И позволила себе страстней себя касаться... Пожелать себя...