Страница 227 из 245
— Хатфорд, — произнесла я, не узнавая свой голос. — Вы не видели полковника Джайвела Хатфорда?
Пересохшее горло издавало глухие, сдавленные, сиплые звуки. Мужчина виновато улыбнулся, не расслышав меня в общем гвалте, и двинулся дальше.
Людей было очень много, лица мелькали перед глазами, сменяя друг друга — но ни одно из них не принадлежало Джаю.
Накидка сползла с головы на плечи, скользнула вниз, и я подхватила ее дрожащими руками, скомкала в липких от холодного пота ладонях. Сквозь толпу я пробиралась все дальше и дальше к воротам, не желая терять надежду…
Солдаты шли, шли и шли, долго, степенно, неторопливо. Солнце встало уже высоко над городом, когда следом за поредевшей конницей показались обозы. Они тянулись длинной чередой, а моя надежда таяла с каждой новой повозкой. Среди больных и раненых, что могли поднять головы над краем телег, я не видела знакомого лица. Но что, если он там, один из них, в беспамятстве истекает кровью или сгорает в лихорадке? Что, если он так и умрет, не дождавшись помощи?
Я совсем растерялась. Нутро изнутри выжигала черная горечь. Что делать теперь? Бежать в муниципалитет? Кто-то же должен подать туда списки тех, кто…
Резко тряхнув головой, я отогнала страшные мысли. Нет, такое попросту невозможно! Откинув со лба выбившиеся из прически волосы, я воинственно сжала кулаки и решила, что не стану изводить себя дальше. Прямо сейчас подойду к ближайшему солдату из сопровождавших обозы и спрошу его о судьбе Джая. Ведь не могут они не знать, где их командир?
Взгляд упал на одинокую фигуру воина, чей крупный конь с массивной холкой медленно, словно бы нехотя переступал длинными мускулистыми ногами. Широкие плечи всадника устало ссутулились, голова понуро свесилась вниз, слипшиеся от пота пряди волос прилипли ко лбу и вискам.
Светлые пряди.
— Джай! — воскликнула я, задохнувшись от нахлынувшего облегчения.
Он вздрогнул, услышав свое имя — хотя вопль мой скорее напоминал крик полузадушенной вороны, а не человеческий голос, — и поднял голову, изумленно распахнул глаза, отливающие лазурью неба.
— Вель…
Он не произнес мое имя вслух, а лишь шевельнул губами — сухими, потрескавшимися, с кривоватым розовым шрамом в углу рта.
— Джай! — я трясла головой, будто умалишенная, не веря глазам и отчаянно желая верить. — Ты живой!
Он соскочил с коня и ринулся навстречу, словно желал сходу заключить в объятия. Но на расстоянии вытянутой руки замер, нерешительно оглянулся и вновь растерянно посмотрел на меня.
— Вель… ты пришла!
— Пришла, — подтвердила я и улыбнулась, смахнув с ресниц непрошеные слезы.
Невыносимо хотелось обнять его, прижать непокорную голову к сердцу, но остатки разума в моей перегревшейся голове еще сохранились.
Вдова сенатора не имела права на людях обниматься с неженатым мужчиной, своим бывшим рабом, пусть даже теперь и полковником регулярных войск. И даже если сейчас никому на всем белом свете не было до нас никакого дела, я не могла позабыть о приличиях.
— Пойдем домой? — спросила я с надеждой.
Он улыбнулся в ответ — и серые глаза засияли небывалой теплотой.
— Поедем, — он по-мальчишески взъерошил изрядно отросшие слипшиеся волосы и кивнул в сторону заскучавшего коня. — Позвольте подвезти вас к поместью, госпожа сенатор?
— Будьте так любезны, господин полковник.
Не давая мне опомниться, Джай подхватил меня за бедра и усадил в седло. Охнув, я ухватилась обеими руками за высокую луку и поерзала, пытаясь удержаться боком в мужском седле. Успокоив заволновавшегося коня, он единым слитным движением сунул ногу в стремя и взмыл ввысь, усаживаясь позади, на лошадином крупе. Возмущенное животное попыталось взбрыкнуть, но Джай уверенным движением поводьев и силой бедер удержал его на месте.
Он направил коня на обочину медленным шагом, давая проход обозу и скрывая меня от досужих взглядов широкими плечами.
— Как дети? — над ухом от близкого движения горячих губ шевельнулись волоски.
Я позволила себе прижаться спиной к груди Джая и вдохнула запах — крепкий, терпкий, такой родной. Раскрытая мужская ладонь прильнула к моему животу, крепче удерживая меня в седле. Я как будто захмелела, вся окутанная близостью Джая — бесстыдной, запретной, сладкой…
— Дети здоровы, — опомнившись, ответила я.
— Хвала небесам, — скорее почувствовала, чем расслышала я в хриплом дыхании.
Его губы мимолетно скользнули по краешку уха, и я резко выдохнула, отпрянув, словно к спине прислонили раскаленную сковородку. Его прикосновения творили со мной нечто невероятное: тело, взмокшее от невыносимой жары под плотным платьем, плавилось воском и млело в желанных объятиях. Казалось, еще немного — и я совсем потеряю стыд, повернусь к Джаю лицом и раскрою навстречу губы…
— Вель, — шепнул он, вновь прижимая меня к себе — слишком тесно, чтобы можно было этому противиться. — Я знаю, спрашивать о таком сейчас неуместно и глупо… Но я должен знать.
— Что? — мое бедное сердце затрепыхалось в груди раненой птицей.
— Простила ли ты меня?
Я жадно втянула ртом воздух и перестала дышать. Бедром под ворохом юбок я ощущала напряжение его крепкого бедра.
— Прошу, ответь. Ты… мне кажется, ты сейчас снишься мне. И я не хочу отпускать этот сон. Ты даешь мне надежду, понимаешь? Мне надо знать… иначе я потеряю остатки рассудка.
— Разве… ты не получал моих писем? — я наконец обрела возможность говорить.
— Писем? Нет. Разве ты писала мне?
— Творец… когда ты ушел, я так корила себя, что не сказала ни слова на прощанье! Я не знала, Джай! Не знала, что не увижу тебя так долго… Да, я писала тебе письма — но, видимо, они не нашли к тебе дороги… В них я просила у тебя прощения.
— Вель! — он шумно выдохнул, всколыхнув волосы у меня на макушке, и, уже не таясь, прильнул сухими губами к моему виску. — Теперь я могу дышать.
— Ты не знал, — настал мой черед желать откровений. — Но вернулся сюда. Если бы мы не встретились на дороге, ты… скажи, ты бы пришел ко мне?
— Куда бы еще я мог прийти? — хмыкнул он негромко.
— Я боялась, что ты не захочешь возвращаться. Что уедешь на север…
— Вель… Мое сердце осталось здесь, с тобой. С Габи и Алексом. Даже если мне пришлось бы подохнуть от тоски у ворот твоего дома, как изгнанный пес, я все равно пришел бы.
Мою грудь затопило невозможным, всепоглощающим счастьем.
— Джай! — имя любимого щекотало губы, рвалось наружу, сладостью разливалось на языке.
— Люблю тебя…
Его губы скользнули ниже — по линии скулы, по щеке, нырнули под подбородок.
— Погоди, — задохнулась я, отрезвленная слишком резвым движением лошади. — Не сейчас… Давай хоть приедем.
— Вель… Я, наверное, спятил, но я хочу тебя прямо здесь.
— На коне? — глупо улыбнулась я.
— На коне… без коня… на этой пыльной дороге, на глазах у всех — мне все равно, — жарко шептал он, зарываясь носом мне в волосы и недвусмысленно поводя бедрами. Я не знала, радоваться или печалиться, что наши тела разделены задней лукой седла. — Я определенно спятил.
— Как я скучала по тебе, — совершенно разомлевшая в потоках любви и желания, исходящих от него жаркими волнами, пробормотала я и откинула голову ему на грудь.
Он хрипло выдохнул, его пальцы заскребли по рельефным строчкам на корсаже платья. Мы незаметно свернули с центральной дороги в тихую улочку и теперь были скрыты от посторонних глаз. Джай, словно испытывая мою выдержку на прочность, накрыл ладонью верхнюю часть моего бедра и прихватил губами мочку уха.
— Джай, молю, не сейчас! — заскулила я, совершенно не способная к сопротивлению.
Усилием воли — я могла бы поклясться, что услышала, как скрипнули его зубы, — он поднял голову и пустил коня быстрым шагом. Я охнула, вновь хватаясь за потертую луку: держаться по-дамски в мужском седле оказалось дьявольски неудобно. Зато неудобство послужило нам хорошую службу: не отвлекаясь на объятия и поцелуи, мы скорее достигли начала богатого квартала, откуда до поместья Адальяро было рукой подать.