Страница 226 из 245
Нет.
Этот, которому я на излете срезаю верхушку черепа, до Вель не доберется.
Прежде во время сражений я ощущал возбуждение, пьянящий задор, жажду победы.
Теперь ощущаю лишь пустоту и усталость.
Пронзаю могучую грудь гороподобному гиганту и вижу, как закрываются черные глаза Несущего Смерть.
Зачем?
Я устал от сражений. С размаху рубить, забирая на кончике меча чью-то жизнь, раз за разом становится все труднее. И бессмысленней. Какая разница, кто победит? Меня не будет, не будет храбрых саллидианцев, не будет многих яростных халиссийцев, а войны будут всегда.
Так зачем?
Вель. Я боюсь за нее. Боюсь, что когда меня не станет, некому будет ее защитить. Решится ли она забрать детей и уехать на север? Боги, прошу вас, сделайте так, чтоб решилась. Вель, прошу, услышь меня… Мы умираем. Спасай себя и детей, пока можно.
А я их пока задержу.
Меч становится тяжелее: на моих глазах в последний раз поднимается и опускается пробитая грудь Акулы. Замирает остекленевший взгляд.
Зачем?
Зачем было это все? Восстание, смерти рабов и рабовладельцев, взятие города, новые порядки… Я воевал против саллидианцев, теперь воюю на их стороне. Убиваю тех, кого прежде называл братьями.
Зачем?
Перед глазами встает лицо Хаб-Арифа, за его плечом вижу испуганную Лей. Рука на миг замирает — и этот миг едва не лишает меня жизни. Нет, это не он. Несмотря ни на что, он бы не поднял на меня меч…
Уклоняюсь и достаю врага точным ударом в грудину.
Зачем?
Они умерли все. Мать и отец. Друзья и враги. Сотни рабов на Арене. А я еще жив.
Зачем?
Вель. Вместо сердца снова дыра, и она растет, всасывает в пустую черноту меня самого. Мне становится страшно. Страшно, что не увижу больше ее и детей. Страх заставляет меня отбивать удары, защищаться от стрел, снова и снова поднимать и опускать смертоносный клинок.
Сколько уже длится эта бессмысленная битва? Нет времени оглянуться назад и посмотреть, вступил ли в бой последний резервный полк. Во всеобщем реве перестаю различать отдельные команды.
— В атаку! — кричит кто-то рядом.
И я кричу, снова и снова, срывая голос и пытаясь перекричать звон металла.
Солнце слепит и без того никчемные глаза. Проклятое халиссийское солнце…
Увидеть бы снег. Упасть бы в сугроб как есть, не сгибая ног, плашмя. Зарыться бы с головой в белый обжигающий пух. Увидеть склоненное надо мной женское лицо…
Вель.
— Что это? — надрывно кричит чей-то голос.
— Их бьют с тыла!
— Не может быть! Подмога с кораблей?
Халиссийцев передо мной как будто становится меньше. Я справляюсь еще с одним и получаю немыслимо долгое мгновение, чтобы утереть со лба заливающий глаза пот.
— Северяне!!! — раздается зычный голос полковника Сарто, глядящего в подзорную трубу. — Это северяне!!!
Северяне? Я растерянно вглядываюсь в поредевшие ряды оцепления. Там и правда сумятица: халиссийцам теперь не до нас, их с тыла теснит более грозная сила. Оранжевого песка пустыни теперь не видно из-за огромной массы людей. Кольцо халиссийцев рвется, теряет форму, сминается под натиском подоспевших союзников.
Унылое оцепенение сменяется глухой злостью. Где же вы были раньше, черти вас дери?!
Но злость уходит так же быстро, как и появляется. На ее место возвращаются надежда и радость.
Вель. Я жив. Я увижу тебя. И очень скоро.
====== Глава 60. Две половинки ======
Комментарий к Глава 60. Две половинки глава пока не бечена
Весть о безоговорочной победе и скором возвращении армии домой достигла Кастаделлы на много дней прежде самих победителей. Гонцы мчались в города Саллиды во весь опор, не щадя лошадей, не зная сна и отдыха. Но надежда на победу забрезжила значительно раньше, вскоре перейдя в уверенность: когда порт заполонили корабли северян. Флот останавливался ненадолго: только чтобы пополнить запасы воды и провизии да передать груз и добрые вести для южан. Перепало и мне: дядюшка не смог приехать сам, зато отправил пухлый сверток с письмами от семьи, северные гостинцы и увесистый мешочек с серебром и золотом. В письме он снова настойчиво предлагал мне возвращаться в Аверленд. «Ты и дети будете здесь в безопасности. Не волнуйся ни о чем: без поддержки ты не останешься. Лорд Хемилтон — помнишь его? — теперь тоже вдовец, в одиночку воспитывающий сына. Он готов просить твоей руки, как только вернешься…»
Я прижимала к губам скупые строчки дядюшки, поливала слезами ласковые увещевания тетушки, улыбалась сквозь слезы рассказам кузин — у старшей, Мари, в счастливом браке уже подрастало двое сыновей, а младшая, Эллен, совсем недавно вышла замуж… Никакого лорда Хэмилтона я не помнила. Да и не нужен мне ни далекий северный лорд, ни даже Аверленд — если рядом со мной не будет Джая…
Все последующие недели я могла лишь истово молиться Творцу, чтобы армия северян подоспела на подмогу вовремя.
И вот этот день настал: нищие уличные мальчишки обежали с утра каждый дом в Кастаделле в надежде получить медяк за новость о показавшихся на горизонте всадниках. Задыхаясь от волнения, я вручила босоногим вестникам целую пригоршню медяков и, на ходу предупредив Изабель, что есть духу понеслась на городскую площадь.
Очень скоро я смешалась с толпой. Горожане — большей частью женщины, дети и старики — высыпали на улицу и гудели единым возбужденным пчелиным роем: регулярные войска Саллиды возвращались домой. Возвращались с победой, но главное — возвращались живыми.
Во всяком случае те из них, кто не сложил голову в пустынях Халиссинии.
Самые нетерпеливые не стали дожидаться на площади и ринулись навстречу победителям по дороге, ведущей к восточным городским воротам. Разумеется, я была среди них.
На меня мало кто обращал внимание. Платья я теперь носила скромные и неброские — по негласной военной моде, а голову покрывала невзрачной кружевной накидкой цвета жухлой травы. Да и мало кто оглядывался по сторонам: все взгляды женщин, ожидающих возвращения своих мужчин, были прикованы к горизонту.
И вот показались силуэты первых всадников. Я шепотом возносила молитву Творцу: пусть среди них окажется Джай! Флотилии северян и южан, возвратившиеся раньше пехоты и конников, принесли весть о том, что Джайвел Хатфорд — большой командир, теперь уже полковник. Так кому же, как не ему, возглавлять войско победителей? Если только ничего не случилось в дороге… Ведь ходили и мрачные слухи о жестокой пустынной горячке, безжалостно косившей ряды храбрых воинов.
Сердце билось в груди, словно пойманная в сети рыба. Дыхание терялось в гортани, и мне требовалось прикладывать усилия, чтобы ухватить глоток знойного воздуха. Я жадно всматривалась в размытые фигуры верховых, окутанные зыбким маревом над раскаленной брусчаткой, но не узнавала никого. Один воин, другой, третий — они улыбались, искали в толпе родных, выкрикивали имена. Радостные женские возгласы раздавались то тут, то там: семьи воссоединялись, жены обнимали мужей, матери плакали от радости на груди сыновей.
Первый горестный вопль ворвался в мелодию радости и торжества фальшивой, неправильной нотой. Я вздрогнула, оглянувшись на крик: женщина, вцепившись в запыленный мундир солдата, стенала, запрокинув голову — очевидно, получив дурные вести. Ее громкие, отчаянные рыдания прошлись неприятным холодом по позвоночнику.
Святой Творец, молю тебя, не дай мне сегодня повода кричать от горя так же, как кричит эта женщина.
Святые угодники, я бы отдала что угодно — свою кровь, свою жизнь, свою свободу — лишь бы Джай сумел выжить.
Людей на дороге прибывало; человеческие ручейки смешивались, схлестывались, растекались в разных направлениях: горожанки с лицами, озаренными надеждой, вереницами тянулись к воротам из города; воссоединенные семьи, напротив, возвращались в город; прибывающие верховые солдаты кружили повсюду, озираясь и вглядываясь в лица встречающих. Все труднее становилось отыскать друг друга в этом живом, дышащем, трепещущем море. Все вокруг кричали, размахивали руками, обнимались, плакали или смеялись: голова кружилась от человеческого водоворота. Толпа сгущалась; кто-то случайно толкнул меня локтем в спину, и я едва не угодила под копыта лошади. Молодой мужчина придержал меня за плечо и широко улыбнулся, встретившись со мной взглядом.