Страница 215 из 245
Но халиссийцев среди бывших рабов было подавляющее большинство. Если все они уходят прямо сейчас, нас остается жалкая горстка. Остатков моей армии — смешно даже называть это армией! — не хватит и на то, чтобы задержать халиссийцев, куда уж противостоять вооруженным отрядам Саллиды…
В голову вползает мрачная мысль, что если халиссийцы прямо сейчас пойдут захватывать города, то бороться нам вскоре будет не с кем. Затем они зажмут остатки регулярных войск южан с обеих сторон границы — и войне конец. Саллида станет частью Халиссинии.
А потом они доберутся до Кастаделлы.
— Что думаешь делать, Вепрь? — поднимает голову Жало.
— А чего хотите вы? — огрызаюсь раздраженно. — Мне поставили в вину, что я никогда не слушаю вашего мнения и делаю, что хочу. Теперь я спрашиваю вас. Вы хотите, чтобы халиссийцы заняли Саллиду?
— Нет, — поднимает голову Тирн. — Кочевые кланы никогда не жили спокойно рядом с халиссийцами. Они уничтожали нас без жалости, просто ради наживы.
— Саллидианцы брали нас в рабство, — подхватывает Имо, уроженец Баш-Хемета. — Но халиссийцы не знают пощады. Много моих сородичей погибло от их мечей.
— А ты что скажешь, Лис? — поворачиваю голову к ссутулившемуся парню.
— Лиам никогда не воевал ни с Саллидой, ни с Халиссинией. Сомневаюсь, что Лиам вообще хочет воевать. С саллидианцами мы жили мирно, — он нервно поводит плечом, — если не считать того, что контрабандисты захватывали нас в рабство, а тут уже никто не разбирался, откуда мы попали на невольничьи рынки. Но если Саллиду захватят халиссийцы… Боюсь, моя страна тоже будет в опасности.
Поочередно высказываются все — дескарцы, лиамцы, горцы, кочевники — и ни у кого нет сомнений: Халиссинию в Саллиду допустить нельзя.
— Тогда нам нужна новая армия, — заключаю я, отбросив терзания из-за предательства Зверя. — Мы должны незамедлительно отправить переговорщиков к соседям. Лис, ты поедешь поднимать на войну лиамцев. Тирн, постарайся добраться до кочевников… Имо — ну, сам понимаешь… Жало, тебе придется вербовать горцев.
— Почему Жало, а не я? — недовольно бросает Горный Волк.
— Ты останешься в Кастаделле, кто-то должен следить здесь за порядком и охранять город.
— Я думал, это будешь делать ты!
— Нет. Я тоже уеду.
— К кому же? — удивленно поднимает брови Жало. — Ты не успеешь добраться до Аверленда и вернуться обратно.
— Нет, не успею, — мрачно киваю я, оставляя всякую надежду на помощь северян. — И они уже не успеют. Я поеду к пиратам. Попробую убедить их ударить в тыл халиссийцам с моря.
Все озадаченно замолкают, но в конце концов Горный Волк нехотя соглашается. И теперь я пересиливаю себя и молю об одолжении.
— Прошу тебя… Позаботься о безопасности городских семейств.
Горный Волк понимающе усмехается. Он не дурак и наверняка догадывается, какое семейство я на самом деле имею в виду.
— Не беспокойся, Вепрь. Все останутся живы.
Времени нет, поэтому мы расходимся. Времени нет настолько, что я не позволяю себе даже заехать в поместье и попрощаться с Вель и детьми. Больше не щадя собственных рук, взлетаю на коня и еду прямиком в порт.
Передо мной сложная задача: найти Одноглазого и убедить его сражаться на моей стороне.
Сегодня я опоздала в Сенат из-за домашних хлопот: провозилась у апельсиновых деревьев, помогая женщинам собирать дозревший урожай. В последнюю неделю происходило нечто странное: мужчины покидали поместье день ото дня, некоторые просто исчезли, даже не забрав заработанное за неделю жалованье. Часть женщин тоже исчезла, и на тех, кто остался, легла непомерная нагрузка.
Я не могла понять причину, и глупая гордость не позволяла мне опускаться до выяснений.
Хлопковые поля сообща засеяли совсем недавно, также сообща посеяли сорго и медовый маис. Но теперь подоспели апельсины — и если мы упустим время, то потеряем добрую часть урожая. Мне приходилось закатывать рукава, облачаться в простую одежду и все свободное время работать наравне с другими женщинами.
А после работы в полях и рощах ехать в Сенат.
Сколько я ни мыла руки перед спешным выездом, пальцы кое-где еще противно липли друг к другу. Казалось, апельсиновый сок, который я всегда очень любила, теперь напрочь впитался в мою кожу. Пытаясь украдкой очистить руки смоченным в воде платком, я упустила, о чем сенаторы говорили в начале совещания. А когда наконец вслушалась в слова, то похолодела от ужаса.
— …вырезали всех…
— …поделом этим халиссийским псам!..
— …лучше так, чем опасаться ножа в спину, и пример Кастаделлы их убедил в этом!..
— …но всех? Даже женщин и детей?.. Кажется, это уж слишком… — заново обретя способность дышать, я расслышала растерянный голос Пауля Эскудеро.
— А что им оставалось делать? — стараясь перекричать остальных, воскликнул Хуан Толедо. — Они поступили правильно! На границе война, а остатки регулярных войск даже не могли выступить на помощь основной части армии! Если бы солдаты покинули столицу, оставив халиссийцев в живых, те взбунтовались бы, подобно нашим, и перерезали бы всех мирных жителей!
— Не спорю, это было оправданное решение, — нехотя согласился дон Леандро Гарденос. — Но боюсь, что оно приведет к плачевным результатам. Наши-то не оставят это без внимания.
Под «нашими» он наверняка имел в виду бывших рабов Кастаделлы. И Джай… боже мой, как воспримет эту новость Джай?! К своему стыду, последние несколько дней я была так занята своими апельсинами, что даже не приходила к нему на Арену. Поначалу, когда он метался в лихорадке из-за ожогов, я исправно сменяла Лей у его ложа, ухаживала за ним, поила и пыталась хоть как-то накормить. Но потом, когда Лей уверила меня, что он идет на поправку, я малодушно струсила и стала избегать встреч. Что я могла еще ему сказать? За спасение лошадей я его поблагодарила, но что дальше? Он так и не извинился передо мной за обман и весь этот ужас, который начался в Кастаделле… Могла ли я простить его, если он даже не заикнулся о прощении?
Я все ждала, когда он придет сам, но он не приходил. С болью в сердце я вынуждена была признать, что он больше во мне не нуждается. Принять эту горькую мысль, смириться с ней и жить с этим дальше.
А теперь оказалось, что из-за своих дурацких апельсинов я упустила нечто важное, что происходило в эти дни в Саллиде!
— А если наши рабы в отместку прирежут всех нас? — продолжал горячиться дон Хуан.
Я содрогнулась, представив себе такой исход.
— Они бы уже сделали это, если бы собирались, — снова возразил дон Леандро. — Но мои осведомители говорят, что наши рабы спешно группируются в отряды. Скорее всего, они выступят на столицу.
Значит, Джай уходит воевать?
— Донна Вельдана, — я снова вздрогнула от звука своего имени. Ко мне обращался дон Аугусто Месонеро. — Вы ведь часто видитесь со своим бывшим рабом, этим, как его, Вепрем…
— Не так уж часто, — неприязненно ответила я, задетая таким бесцеремонным замечанием.
— Но все равно, вы его знаете лучше нас, — настойчиво продолжал дон Аугусто. — Попробуйте выяснить, что собираются делать наши бунтовщики.
— Да, попробую… если увижу его.
— Кажется, он в последнее время постоянно ошивается на Арене. Может быть, вы изволите съездить туда прямо сейчас? Нам нельзя терять времени, мы должны понимать, что задумали рабы, чтобы выработать свой план действий.
— Они не рабы, — упрямо напомнила я. — Когда вы уже к этому привыкнете?
— Это мы еще посмотрим, — недобро ухмыльнулся дон Хуан. — Так вы поможете нам, донна Вельдана?
— Хорошо, я сейчас поеду на Арену.
Похоже, для меня заседание на сегодня окончилось. Вун еще даже не успел разнуздать лошадь, когда я снова вышла к карете.
— Госпожа? — удивленно произнес он.
— Нам необходимо немедленно съездить на Арену. Будь добр, Вун, отвези.
Но Арена встретила меня необычной пустотой. Кое-где там еще оставались люди, бросавшие на меня странно враждебные взгляды, но надо было быть слепой, чтобы не заметить: основная масса бойцов покинула здание, собрав даже нехитрые пожитки. Джая я тоже не нашла. На все мои вопросы о нем оставшиеся повстанцы лишь отмалчивались, отводя глаза.