Страница 5 из 30
С реки доносился утиный гомон. Зеркало воды было всё усыпано чёрными точками. Точки двигались. То утки собирались в стаю. И на серебряных берёзах висели чёрные гроздья: это тетерева расселись. На крутом берегу за протокой, на вершине голой лиственницы важно сидел орёл. Видно, высматривал себе жертву… На каменистом берегу реки собирали камушки в свои большие зобы глухари. Дремучей мансийской тайгой завладевала поздняя осень. Не за горами и зима…
В то раннее солнечное утро, когда под его меховыми сапогами хрустел промёрзший мох, Сава пошёл не на охоту. И другие ребята, одетые в меховые малицы, ягушки, тоже осторожно пробирались в дом на краю паула, который называли непонятным, но звучным словом: школа.
Сава видел, как многие взрослые люди с утра до вечера возились в этом доме.
Что-то красили, мыли, строгали. Видел, как привезли на большой лодке чёрные столы, которые называются партами.
А главное — привезли книги. Много книг.
Среди них были белые книги, которые назывались тетрадями. Больше всех Сава интересовался ими.
«Из белой кожи какого зверя сделана эта чистая белая бумага? — думал он. — Интересно, что тонкой деревянной палочкой, у которой выжжена сердцевина, можно выводить разные тамги[11], чертить, рисовать…»
Больше всего удивляло мальчика то, что палочка не сгорела, когда её прожгли насквозь, и он был рад, что Учитель раньше других ему подарил такую палочку и тетрадь. И теперь с трепетом ждал, когда Учитель снова подарит ему такую же.
— Здравствуйте! — говорил Учитель, встречая каждого. Ребята молча садились за парты и с нетерпением глядели на Учителя. Некоторые мальчики и девочки пришли вместе с родителями. Школа помещалась в двух комнатах. В просторной, светлой стояли парты, покрытые лаком. Перед ними — стол Учителя. На передней стене висела классная доска. И в стороне от неё — большие классные счёты. В простенке между окнами висел портрет Ленина.
— Здравствуйте! — сказал Учитель, когда все дети и взрослые расселись за парты.
Дети молчали, молчали и взрослые.
— Как по-мансийски будет «здравствуйте»?
Снова молчание. Учитель растерянно окидывает взглядом класс, потом вопросительно смотрит на Саву.
— Пася! — говорит почти шёпотом Сава, не зная точно, что хочет Учитель, но чувствуя, что ему надо что-то ответить.
— Пася олэн! — добавляет Сас, приведший Петю, своего внука, в школу.
— Спасибо! Теперь я буду знать, что «здравствуй» по-мансийски — «пася». Ну, а что такое «олэн»?
— «Олэн» — это значит «живи»! — сказал довольно смело Петя, у которого волосы были заплетены в косички.
— Пася олэн! — повторил Учитель. — Спасибо! Спасибо! Вы меня будете учить мансийскому языку, я вас научу русскому. И считать научимся и писать…
Когда ребята чуть успокоились, Учитель сказал, что сегодня после урока все будут знакомиться с воспитателем, поваром, с врачом, а потом все вместе будут обедать в интернатской столовой. Но сначала надо пройти медицинский осмотр.
Сава не знал, что такое медицинский осмотр. Думал, будут просто смотреть интернат, который разместился рядом со школой.
Там были спальня и столовая.
Но медицинский осмотр оказался совсем другим.
Учитель повёл их к женщине в белом халате.
— Ой, дохтур! — воскликнул Петя, увидев женщину со странными и непонятными инструментами в руках.
Миг — и Петя исчез за дверями. Сава тоже чуть не побежал. Слыхал, что дохтуры болезни лечат, с духами нечистыми общаются, больно делают.
Женщина в белом халате позвала его ближе, велела снять рубашку. Сава снял рубашку новенькую, ситцевую. Бабушка сшила её для школы.
Дохтур пристально взглянула мальчику в глаза. На мгновение она показалась Саве шаманкой. Потом с помощью металлической трубки она послушала биение сердца. Постучала молоточком возле лопаток. Снова посмотрела Саве в глаза и сказала:
— Молодец! Здоров! Можешь учиться!..
Бегут олени. А в небе рядом с луной ходят звёзды. Они блещут, искрятся, будто улыбаются. Только тихо-тихо, чтобы не разбудить белую метель, такую же разбойницу, как коварная и злая колдунья Танварпэква. Про неё и Учителя говорил Якса:
— Куль с Танварпэквой сначала будут просто мучить наших детей и внуков, а потом их заберут в свои каменные дома.
Сава знал и про Танварпэкву. Много сказок про её проделки слышал.
В лесочке у деревни, на северной стороне, живёт эта злая старуха.
Она делает нитки из сухожилий. Её не всякий увидит. Она — дух. Но и не ко всякому она пристанет. А кого облюбует — защекочет до смерти. Ночью защекочет, когда все спят.
Поэтому все её боятся.
Поэтому ночью нитки из звериных сухожилий никто не плетёт.
А вот что однажды было.
Жила девушка. Мастерица на все руки.
Но искуснее всего она плела нитки из сухожилий. Устали не знала, до самой глубокой ночи работала.
— Подруженька, не плети ночью жил! — говорили ей женщины и девушки постарше.
— Почему? — удивляется она.
— Нельзя. Здесь Танварпэква живёт. Страшная старуха, жилистая старуха. Засидишься — придёт к тебе. Защекочет до смерти…
Но девушка не послушалась. Днём крутит жилы и ночью их катает.
Однажды, когда все уже спали, завизжала собака, будто её кто-то ужалил.
Потом заскрипела дверь, и в дом с морозом седоусым ввалилась Танварпэква. В руках у неё серебряная чаша.
В чаше — жилы. Собачьи жилы. С шеи лайки сорвала она их.
Оттого собаки и визжали.
Подсела к девушке и говорит:
— Здравствуй, внучка, здравствуй! Ну и проворна ты! Давай поспорим: у кого из нас чаша с жилками быстрее наполнится. Если твоя, то чашу из чистого серебра ты возьмёшь! Если моя быстрее наполнится, то я пощекочу тебя. Да так буду щекотать, что из тебя выскочит печень.
— Ты садись, бабушка! Я принесу что-нибудь полакомиться, — говорит девушка. Выбежала она на улицу. Принесла с амбара юколу — вкусную сушёную рыбу. — Угощайся, бабушка, кушай!
А сама снова выбежала. В углу амбара нашла пустой берестяной кузов — и бегом в сторону леса.
А там, на краю деревни, под корнями самого могучего кедра, — дом Танварпэквы.
Добежала девушка до этого кедра, разожгла берестяной кузов и бросила под дерево, а сама полетела домой с криком:
— Бабушка, бабушка, в юрте твоей огонь играет! Горит твоя юрта!
Танварпэква как молоденькая побежала. А девушка бросает собачьи жилы на улицу, моет серебряную чашу и ставит её на стол. Сама быстренько тушит лучину, мажет лицо рыбьим жиром и ложится спать среди людей. В старину люди спали на одних нарах.
Скоро Танварпэква опять пришла. Ищет девушку всюду. Руками своими жилистыми лица спящих щупает. Подошла к девушке, пощупала лицо, щекочет. Девушка чуть не вскрикнула от щекотки, но, собрав последние силы, сдержалась.
Потрогала старуха ещё раз её лицо — скользкое оно, не похоже на лицо той девушки. К другим идёт, среди других ищет. Стонут люди, вздыхают во сне, всхлипывают. И снова к девушке подходит старуха, опять её мнёт, щекочет. Но молодая молчит, не подаёт ни звука.
— Торум, видно, тебя защитил, — вздыхает Танварпэква. — Изворотливей и хитрей оказалась меня. Ну, погоди! Если опять будешь по ночам крутить жилы, — всё равно защекочу…
А мастерица-девушка спит и невесёлые сны видит. Мечется. Наутро раньше всех встала, разожгла огонь в чувале. Берёт со стола серебряную чашу, показывает её людям.
— Смотрите! — говорит она. — Вот чаша. Серебряная чаша Танварпэквы. Она приходила ночью. Щекотала меня за то, что долго не ложилась спать.
«Победила девушка, — думает Сава, — да только всё же надо, наверно, вовремя ложиться спать. А то колдунья Танварпэква опять будет щекотать…»
11
Тамга — родовой или личный знак.