На пороге соблазна

Отсалютовав бокалом, я поднес его к губам и поперхнулся глотком джина. Хрипящий выдох Резкой, словно тиски, сковал мое горло, а через мгновение прошелся по нервам повторяющимся:

— Нет… нет… нет…

Уверен, я влетел в спальню раньше, чем дно бокала коснулось столешницы. И замер у кровати, будто мне со всей дури влупили в грудь молотом.

Мне хватило одного взгляда на Резкую, чтобы меня с головы до ног опутало страхом и паникой. А гримаса ужаса, исказившая лицо Амели, в одно мгновение выморозила кровь в сосудах. Я не понимал, что случилось, не представлял, какой кошмар мог присниться девушке, чтобы она металась из стороны в сторону и пыталась разорвать опутавшее ее одеяло. Только с каждым новым рывком она затягивала в тугой кокон вокруг себя все, что находилось рядом.

Постельное белье, воздух, мои нервы и мысли.

Все туже и туже.

Хрипя на вдохе и замирая перед тем, как рвануть снова.

А я боялся к ней прикоснуться.

Не мог перебороть липкий страх и в тоже время, услышав обречённый стон, не попробовать сделать хоть что-то.

Не зная что.

Не понимая как.

Но выдыхая весь кислород из легких прежде, чем коснуться застрявшей в кошмаре девушки.

— Тише… Тише, Амели, — прошептал я, осторожно оттягивая в сторону край одеяла. — Ш-ш-ш… Я рядом… Ш-ш-ш… Леля, я здесь.

Услышанное от Резкой и повторенное мной «Леля».

Жалкое мгновение тишины. И повтор:

— Ш-ш-ш, Леля... Тише… Ш-ш-ш, Леля…

Леля и осторожные прикосновения к одеялу.

Леля и тихие стоны Резкой. Будто плач.

— Ш-ш-ш, Леля…

И снова: Леля, Леля, Леля.

Все время — Леля.

Даже когда распутал Резкую — Леля.

Убрать прилипшие ко лбу волосы.

Притянуть к себе.

Аккуратно обнять и повторять, укачивая:

— Ш-ш-ш, Леля… Ш-ш-ш… Все хорошо.

Глава 28. Амели

— Леля, тише, тише, девочка моя!

Я вздрагиваю, когда теплые руки сжимают мои плечи. Узнаю это прикосновение, судорожно всхлипываю и открываю глаза. Мое тело сотрясает крупная дрожь, пижама влажная от пота, а в животе узлом ворочается ужас — отголосок прерванного кошмара.

— Это просто сон, слышишь? — звучит взволнованный шепот над моим ухом. — Просто сон. Ты в безопасности. Я рядом.

Носом втягиваю тонкий аромат корицы и затихаю. Ба гладит меня по голове, крепко прижимает к себе и касается нежным поцелуем моего виска. Стискиваю в дрожащих пальцах ткань ее ночнушки и вновь всхлипываю. Жмурюсь от нестерпимого жжения в глазах.

— Нужно позвонить ей, — шепчу и пытаюсь отстраниться, но бабушка продолжает крепко обнимать меня.

— Успокойся, ночь за окном. Напугаешь. Все с ней хорошо, милая.

— Нет… Ты не понимаешь! Я ее бросила! Струсила! — сиплю и начинаю рыдать, потому что чувство вины накрывает меня с головой. Я захлебываюсь в нем. Уже в который раз. — Я предательница! Я предала ее!

— Хватит, — строго осекает меня ба. — Ты не могла поступить иначе. Сейчас уже все хорошо, слышишь? Успокойся, милая. Дыши.

Бабушка баюкает меня, что-то тихо напевая. Я затихаю. Закрываю глаза. Позволяю себе расслабиться в объятиях человека, который меня любит и окружает заботой.

— Все хорошо, — шепчу на выдохе. И засыпаю.

Я открыла глаза, не сразу осознав, где нахожусь. Несколько мгновений рассматривала плотно задернутые шторы и небольшой стеллаж с книгами и музыкальными пластинками, а потом нахмурилась.

В памяти по кусочкам стали восстанавливаться события… последних минут? часов? вчерашнего дня?

Боже, сколько времени я спала, сдавшись на милость вколотого врачом успокоительного?

К зрению подключились другие органы чувств. Тонкий запах корицы и алкоголя ударил в нос, а левое бедро начало покалывать под чьей-то тяжелой, обжигающей ладонью.

Я знала, кого увижу позади себя, еще до того, как обернулась. Знала, но отказывалась верить в такую близость этого человека и во всю ситуацию в целом.

Никита спал на второй половине кровати. Он лежал на боку, одна рука — под моей подушкой, вторая — на моем бедре. Полностью расслабленные мышцы лица, размеренное дыхание.

Осторожно вернувшись в прежнее положение, я прислушалась к себе. И удивилась отсутствию злости или страха. Да, подобное пробуждение стало для меня полной неожиданностью, но вскакивать и орать на Лукашина почему-то не хотелось. Мучил один-единственный вопрос: как мы оказались в одной кровати-то?

Я напрягла память, но последнее, что сознание сумело сохранить — я сижу за столом и пялюсь в экран плазмы, где парочка о чем-то щебечет на французском. Всё. Дальше — сплошной стоп-кадр.

Еще раз окинув взглядом спальную зону, я так и не смогла определить, сколько сейчас времени. В квартире темно. Либо за окном ночь, либо Лукашин любитель штор «блэкаут», и сейчас уже утро.

Я откинула тонкое одеяло и попыталась выбраться из кровати, но мою попытку тут же пресекли. Ладонь, до этого спокойно лежавшая на бедре, рванула вверх, под грудь, а к спине прижалось крепкое тело, пышущее жаром, который чувствовался даже через два слоя ткани — джерси и футболку Лукашина. Пискнув, я дернулась, стараясь избежать столь наглых утренних обнимашек, к слову, совершенно неуместных, но Никита недовольно пробурчал что-то и прижался ко мне еще сильнее.

— Лукашин, ты охренел? — рявкнула я, забыв о том, что не собиралась злиться на приютившего меня парня.

Никита вздрогнул всем телом, инстинктивно вновь вжав меня в себя, но сразу же откатился в сторону и торопливо сел. Я последовала его примеру, дернув одеяло на себя.

— И тебе доброе утро, Резкая, — хриплым ото сна голосом выдохнул он, старательно избегая встречаться со мной взглядом.

— Если не хотел спать на диване, мог положить на него меня, — уже чуть спокойнее проговорила я.

— Да я… — Никита провел ладонью по волосам, отчего только сильнее их растрепал. — Не знаю, как это получилось.

— Шел ночью в туалет и заблудился? — с сарказмом предположила я.

— Возможно, — не стал спорить он. — Прости, если напугал.

Теперь пришел мой черед бормотать:

— Нет, все нормально, я просто… удивилась.

Встав, одернула джерси и пригладила волосы. Темный взгляд скользнул по моим голым ногам и поднялся выше, к лицу. Мои щеки словно кипятком ошпарило, сразу накатила какая-то неловкость. Никита чуть дернул уголком губ в жалком подобии улыбки и посмотрел на часы, после чего присвистнул:

— Уже десять.

— Вечера? — уточнила я. Сделала шаг и зажмурилась, когда раздвинула шторы и по глазам ударило солнце. — Вопрос снят. Видимо, в том шприце было что-то забористое, раз меня отключило до самого утра.

— Угу, — донеслось со стороны кровати, и я мгновенно напряглась.

— Что-то не так? — осторожно поинтересовалась, любуясь затылком парня, которому неожиданно приспичило поразглядывать обои на противоположной стене. Никита неопределенно повел плечами. — Лукашин, что с тобой? Застеснялся?

— Амели, — выдохнул он, — иди… в душ. Дима вот-вот приехать должен.

— А почему я вообще осталась у тебя? — запоздало озадачилась этим вопросом я. Тихонько хмыкнув, Никита бросил на меня короткий взгляд через плечо:

— Мы решили не будить тебя, дать отдохнуть. Дымыч поздно приехал, поэтому… — Его оборвала трель дверного звонка, из-за которой вздрогнули мы оба. — Вспомнишь солнце — вот и лучик. Открой дверь, пожалуйста.

— Мне нужно одеться, — помахала я руками, обрисовывая свой внешний вид. — Так что открывать тебе.

— Я сейчас не могу. Это будет максимально странно, — процедил сквозь зубы Лукашин. И до меня, наконец, дошло, почему хозяин спальни так напряжен и явно испытывает смущение.

— А-а-а, — совершенно по-идиотски протянула я, в то время как мои щеки вновь залило румянцем. — Утро. Да. Ну-у-у… Бывает?

— Резкая, — рявкнул Лукашин, чье смущение, казалось, затопило все пространство, — если не хочешь помочь — открой дверь своему парню!

Я открыла рот, чтобы возмутиться и поставить на место засранца, осмелившегося предложить подобное, но уже через секунду передумала это делать. И без того чувствовала себя неловко. Попятилась, кивая болванчиком, но не в силах избавиться от ухмылочки. От которой Лукашин стал закипать еще сильнее.