На пороге соблазна

Зачем? Что мне это даст? Допустим, узнал. Допустим, поднимусь, чтобы отдать сумку. Увижу, что с ней все в порядке. Что дальше?

А если нет?

И вроде бы смешно, что накручиваю себя на пустом месте и не могу просто подождать. Но… нихрена не смешно. Ведь паранойя с кофейно-миндальным привкусом на губах вышвырнула меня из машины, когда я увидел белую как смерть Амели.

— Резкая! Резкая! Черт, Амели, что с тобой?

Я опустился рядом с Амели и попытался ее поднять. Но стоило увидеть в глазах Резкой кромешный ад, меня утопило в нем, вывернуло наизнанку и перемололо. А затем, не оставив ничего, кроме ошметков, выплюнуло в реальность, где Амели выхватила по полной из-за моей ошибки.

Я должен был догадаться, что объявление о продаже дома и просьба позвонить матери не приведут ни к чему хорошему. Должен был наплевать на отмазку о «семейных делах» и настоять на том, чтобы пойти с Амели. Но нет. Решил не давить и в итоге подставил Резкую под удар.

— Леля, дыши. Слышишь меня? Леля, дыши на мой счёт…

Успокаивая Амели, я материл себя, не собираясь оправдываться ни перед ней, ни перед собой.

За то, что отпустил одну.

За то, что не оказался рядом.

За то, что ее колотит и трясет из-за меня.

И все, что остаётся, — пытаться успокоить рвущееся дыхание и повторять как мантру:

— Леля… Леля… Леля…

Вдох.

Выдох.

Снова вдох.

Мои губы касаются лба Амели и греют ее щеки. Шепчут что-то, уговаривая Резкую дышать вместе со мной. Обещают быть рядом и… молят о том, чтобы она услышала и дышала.

Блядь, я свалю и исчезну, только дыши… Дыши, Леля… Дыши…

Успокоить попытку вырваться и помочь встать — дыши.

Притянуть к себе, отогревая своим теплом — дыши.

И самому разучиться дышать, услышав тихую просьбу:

— Помоги. Мне нужно увести оттуда сестру.

Я кивнул, но не подумал о том, чтобы разжать руки и отпустить Амели. Продолжая обнимать ее, я вроде бы все так же успокаивал Резкую, а по факту — возвращал себе способность говорить и контролировать эмоции. И лишь почувствовав, что мой голос не дрогнет, а на лице не проявится ни намека на растерянность, я отпустил Резкую и подтолкнул ее в сторону Чарджера.

— Жди нас в машине.

Правда, услышав звук шагов за спиной, обернулся и сказал увязавшейся за мной Резкой:

— Амели, пожалуйста, сделай то, что я говорю. Пять, максимум, десять минут, и мы с твоей сестрой спустимся.

— Там… — на грани слышимости прошептала Амели. Смяла пальцами край куртки и, покачнувшись, будто произнесённое отнимает у нее все силы, выдохнула: — Там… он.

Он?

Всматриваясь в лицо сжавшейся под моим взглядом девушки, я не понимал, к чему могло прозвучать это предупреждение и почему он так пугает Амели. А затем мне едва хватило сил сдержать клокочущую ярость от промелькнувшей и озвученной догадки:

— Это он с тобой сделал?

Сжавшиеся в линию и после задрожавшие губы. Вгрызшиеся в ткань куртки пальцы и в разы усилившийся озноб.

Резкая могла ничего не отвечать, мне хватило и этих штрихов. Но когда она кивнула, отшатнувшись назад, у меня перед глазами поплыло и не осталось ничего, кроме алой пелены.

— В машину, — прорычал я сквозь зубы. Развернулся и, кажется, уже через секунду долбил кулаком в дверь сорок четвертой квартиры, сопровождая это требованием: — Открывай, блядь! Сколько можно топить?!

— Ты кто такой? Пиздюлей выписать? — прозвучал мужской голос. — Я всех соседей знаю.

Лязганье замка и гул в висках.

Распахнувшаяся дверь и самодовольная улыбочка на лице после вопроса:

— Сам уйдешь или помочь?

Мелькнувшее на подкорке: «Убью!» , а дальше щелчок, сорвавший тормоза.

Удар. Второй. Третий.

Кто-то истерично визжал, пытаясь оттащить меня, но я вколачивал кулак в лицо ублюдка, стирая с него ухмылочку.

Чьи-то руки и ногти.

Отмахнуться, чтобы после впечатать по морде ублюдка ещё пару раз.

Мало!

Новый удар. Хруст сломанной кости. Кровавое месиво вместо лица.

Но мне все ещё мало.

— Убери его, дрянь!

— Сима!

— Убери-и-и! — визг, а за ним вновь прозвучавшее:

— Сима! Собирай вещи!

Вещи. Увезти. Сестра Резкой.

Отрезвляющая вспышка и сразу же новая — уже ярости. Ведь ублюдок мог не ограничиться Амели и распускать руки дальше.

Удар.

Клокочущее бульканье и где-то на фоне визгливые угрозы:

— Только попробуй ее увезти! Я подам на тебя в суд за кражу ребенка!

— В суд? В суд?! Где ты была с судом, когда я пришла к тебе и все рассказала? Где?!

Ещё удар.

Обернувшись на срывающуюся в истерику Амели, я перевел взгляд на бесчувственное тело и свои окровавленные руки. Вытер их о майку ублюдка и направился в комнату, где Резкая закрывала собой от наседающей на нее матери девчушку с небольшой сумкой.

— Ты, — рявкнул я привлекая внимание женщины и, когда она обернулась, оскалился: — Либо отойдешь сама, либо тебя отодвину я.

— Да кто ты такой?! — завизжала она и поперхнулась, услышав мое обещание:

— Тот, кто создаст тебе и твоему ублюдку-хахалю проблемы. — Глянув на Амели, я взглядом показал ей идти к дверям, а сам шагнул наперерез женщине, решившей вцепиться в руку младшей дочери. — Не стоит усугублять. Документы взяла, Амели? — спросил, прожигая дыру в ее матери. — Свидетельство, полис, паспорт?

— Да.

— Богом клянусь, если Сима сейчас уйдет… — прошипела мать Резкой. — Я тебя не пожалею, а этого… — глянула на меня и сорвалась в визг: — Засужу за побои!

— Я убью тебя, если приблизишься к нам! — пригрозила Амели.

— Что?! Как ты смеешь говорить такое матери?! Я тебя, дрянь, вырастила, ночами не спала!

— Ты мне не мать, — убийственно тихо ответила Амели. Тронула меня за руку, намекая уходить, и попросила: — Никита, увези нас.

Я не меньше Резкой хотел свалить из Краснодара. Поэтому, выходя из дома, предупредил:

— Бензина хватит, чтобы доехать до Ростова без остановок. Я за руль. И это не обсуждается.

— Хорошо, — без пререканий согласилась Резкая. Бросила тревожный взгляд на мои руки и негромко произнесла: — Надо обработать. На выезде из города есть круглосуточный…

— Давай я сам разберусь, что и когда? — оборвал я неуместный сейчас порыв заботы, а затем, придержав Амели за руку, выдохнул и негромко произнес: — Извини. Я не…

Договорить, что никогда в жизни не позволил бы себе лезть с поцелуями, знай я, что случилось с Резкой, у меня не получилось. Слова будто встали поперек горла, перекрывая доступ кислорода, и я дёрнул подбородком в сторону машины, сказав не то, что собирался:

— Я не хотел на тебе срываться. Поехали.

Стиснув зубы, я устроился за рулём, и сразу же, как услышал щелчки пристегнутых девушками ремней безопасности, с визгом покрышек сорвал Кошака с места. А затем погнал машину в сторону выезда из города, проклиная себя за трусость.

Левый ряд платной трассы.

Скорость на грани нарушения.

Я гнал в Ростов, стараясь не слушать, о чем разговаривают Амели и Сима, но все же вслушивался в их разговор.

Чтобы не спрашивать у девчонки то, о чем она никогда не скажет первому встречному.

Чтобы услышать, что ублюдок, которого притащила в дом мать девчонок, ничего не сделал с сестрой Резкой, и успокоиться хотя бы в этом.

В остальном… Я не представлял, как извиняться перед Амели. И получится ли объяснить ей, что не знал и даже не мог представить, что творю.

Не оправдание.

А нужно ли мне оправдание? Что изменится, если Резкая скажет: «Прощаю»? Я себя прощу? Выдохну, успокоюсь и забуду всё, как страшный сон?

Нет, не получится. Ровно так же, как не получается представить, что мать Резкой жила с тем, кто домогался до ее детей. И защищала его, а не их.

— Кто это был? Отчим? — не выдержав, спросил я и чудом удержал руль, когда услышал глухой ответ Амели:

— Не отчим. Отец.

Конец первого тома