Страница 32 из 61
— Доброе утро, Олег Андреевич, — пропела Ася, сдувая упавшую на лоб прядь. — Можно?
— Я смотрю, вы взяли за привычку опаздывать? — в тон ей ответил Дегтярев.
— А вы — в последний момент менять аудитории. — Ася улыбнулась. — Что поделать, все мы не без греха.
— Романова, я устал повторять, что для адвоката пунктуальность очень важна.
— У меня была веская причина задержаться.
— Удивите.
Ася посмотрела на Клима и вновь перевела взгляд на преподавателя.
— Я принимала роды у собаки своего друга. Бедняжка очень страдала.
— Забавляетесь, Романова?
— Что вы, Олег Андреевич, Боже вас упаси! — всплеснула руками Ася и шагнула к партам.
— Стоять, — хлестнул приказом голос Дегтярева. — Раз вы у нас такая… забавная, то придется стать первопроходцем.
— Без проблем, — пожала плечами Ася, уверенная в своих силах. — Клим, Амели, готовы?
— Идем, — обреченно пробормотал Клим, беря тетрадь. — Не представляешь, как я рад, что эта парочка на наших лекциях — временное явление.
Мы с другом приблизились к кафедре. Я решила не тянуть кота за хвост и вызвалась отвечать первой. Однако еще до того, как я открыла рот, чтобы познакомить Дегтярева и студентов с деталями своего «преступления», Олег Андреевич жестом приказал мне подождать.
— Молодой человек, — обратился он, устремив взгляд на галерку.
— Лукашин Никита, — представился Ник.
— Присоединитесь к нам. Романовой будет полезно поработать с клиентом, жаждущим отстаивать свои интересы самостоятельно.
Никита встал. Уже через минуту он замер рядом со мной, спрятав руки в карманы джинсов. И на мгновение мне показалось, что он сделал это демонстративно, специально для меня.
Я кашлянула, чтобы вернуть чистоту неожиданно севшему голосу, но меня снова перебили. Более бесцеремонно, чем это ранее сделал Дегтярев.
— Олег Андреевич, что-то не припомню… А как часто адвокаты защищают своих подопечных хотя бы без поверхностного изучения обстоятельств дела? — пропыхтела Ася. Судя по яркому румянцу на ее щеках, девушка начала злиться.
— Все возможно в этой жизни, — флегматично откликнулся Дегтярев и махнул рукой, призывая меня начать.
— Нет, Амели, подожди! — Ася сделала шаг вперед, заглядывая в лицо Олега Андреевича. Уперев руки в бока, она тихо проговорила: — Ты перегибаешь палку. Я начинаю подозревать тебя в предвзятости ко мне. Возможно, стоит обратиться в деканат?
— Попробуй, кроха.
Я, стоящая к этой парочке ближе остальных и продолжающая слышать их диалог, застыла, уставившись пустым взглядом перед собой. Перед глазами запульсировали красные вспышки.
Судорожно сглотнув, я метнулась в сторону, толкнув плечом Лукашина.
Истошный крик стал причиной звенящей, вязкой тишины. Я несколько раз моргнула и только потом поняла, что этот крик сорвался не с моих губ.
Кто-то кричал за пределами нашей аудитории.
А затем друг за другом прозвучали три выстрела.
Глава 23. Никита
«Белеющее лицо Резкой и выстрелы. Или выстрелы и уже после…»
Мелькнувшая мысль улетучилась, так и не сформировавшись до конца, когда за стеной грохнуло снова, а Резкая, метнувшись к дверям, замерла и хватанула воздух, сжимаясь, — уже из-за меня.
— Куда, дура?! — выкрикнул я, дернув девушку за руку, и сразу же разжал свою хватку на тонком запястье.
От прикосновения к коже Резкой мозг рассекло слайдами ее истерики, а взгляд Амели — остекленевший и затравленный, — превратил эту кашу во что-то, чему я не смог найти объяснения. И не успел.
Сперва из-за криков за стеной и лающего, требующего заткнуться, вопля. А затем от прозвучавшего приказа, который тело поспешило выполнить раньше, чем его пробрал до костей ледяной тон преподавателя.
— Все встали и молча пересели на пол у окна в дальнем углу. Выключили телефоны. Молча. Лукашин и вы, — кивнув мне и Климу, Дегтярев показал нам на тумбу, стоящую на возвышении трибуны, и дверь, сопроводив этот жест скупым: — Взяли и за мной.
Сам же сгреб в ладонь ключ от аудитории и процедил сквозь зубы застывшим у стола Резкой и назначенной моим «адвокатом» девушке:
— Молча. На пол. Под окно. Выключить телефон.
Наклонив и подняв тумбу, мы с Климом потащили ее к двери, которую преподаватель закрыл на замок. Опустили на пол, шкрябнув краем по облупленной краске полотна. И поспешили к уже сидящим на полу студентам.
— Ни звука и без паники, — все тем же требующим повиновения тоном произнес Дегтярев. Окинул всех тяжёлым взглядом и задержал его на мгновение на сидящей за Климом девушке. — Ни звука, — повторил и достал телефон из кармана пиджака. Набрал короткий номер и приложил к уху. — Добрый день. Дегтярев Олег Андреевич. Выстрелы в корпусе Южного федерального университета. — Отчетливо прозвучавший адрес. Пауза. — Четыре. Да. Третий этаж. Точно не могу сказать. Рядом с аудиторией тридцать три двенадцать. Да. Да. Тридцать пять. Да. Нет. Спасибо.
— Олег Андреевич, — вопросительно протянул кто-то у меня за спиной и осекся после ледяного:
— Ни звука. Это не учебная тревога. Вы в безопасном месте. Силовики в курсе произошедшего. Сидим и ждём. Молча.
Выделив интонацией последнюю фразу, Дегтярев проверил, как стоит тумба, и опустился на пол рядом с ней. Глянул на часы на запястье и прижег раздраженным взглядом решившую подать голос девушку, кажется, Романову.
— Олег, — произнесла она шепотом, пихая Клима в бок, чтобы тот сдвинулся. — Ты… вы… — сбивчиво поправилась и юркнула обратно, услышав рычащее:
— Романова, тебе что-то не ясно?
— Все мне ясно, — огрызнулась она. — Мы у окна, а сам…
— Аська, заглохни, — шикнул на девушку Клим, а затем, повернув голову к Резкой, тронул ее за плечо, привлекая внимание, и дёрнул подбородком, спрашивая, как она.
Краем глаза увидев ответное движение, я невольно зацепился взглядом за покрасневшее запястье Амели и перевел его на свои пальцы. Сжал их, повторяя хватку на левой руке, и вновь посмотрел на Резкую. Которая уставилась в точку на стене напротив и принялась тереть след от моего прикосновения, будто это подзуживающая и не дающая покоя рана.
Украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, Резкая то чесала запястье, то терла его подушечками пальцев. А меня, наблюдающего за этим, коробило и выворачивало наизнанку от повторяющейся, зациклившейся намертво мысли, что трогать Резкую нельзя.
Сидя на полу аудитории, я смотрел на то, что делает Амели и проваливался в какой-то густой, осязаемый кожей кисель. В нем, отсеивающем звуки и обостряющем ощущения, мне стало казаться, что все, чего я касался, задевая Амели с момента нашей встречи, расцвечивается бордовым. Я сморгнул, пытаясь избавиться от этого наваждения. Тряхнул головой, отгоняя стоящий перед глазами морок, но даже встретившись взглядом с Резкой, ничего не исчезло. Наоборот. Стало только хуже. Будто кисель, в котором я застрял, протянул ниточку от запястья Амели к моему, и оно вспыхнуло ноющим дискомфотом.
Не разрывая взгляда, под которым кожа зудела с каждой секундой все сильнее, я одними губами спросил: «Ты как?». Опустил глаза на покрасневшее запястье Амели, намекая ей посмотреть туда же, и после, когда мы снова встретились взглядом, виновато пожал плечами. А через мгновение дернулся от внезапно оглушающего выстрела и последовавших за ним криков.
Там, за стеной, кто-то стонал от боли и умолял всех отпустить. Кто-то захлебывался от слез и просил позвонить маме.
За стеной.
Не в нашей аудитории.
Но здесь все, как один, вжались в угол, и я пихнул Клима в бок, прошипев ему:
— Сдвинься. Резкую зажмут.
И может, не толкни я парня, он и сам бы вспомнил об Амели и ее фобии. Но сейчас, посмотрев на меня удивленными глазами, Клим кивнул и сместился в сторону. А затем, когда я жестом показал сидящему справа от Резкой ботанику, чтобы он свалил, и пересел на освободившееся место, уставился на меня, как на привидение. Что никак не повлияло на продолжение.