Русский рай

– Ты есть прикащик, ты следить са поряток! – Правитель резво прыгнул на сушу и торопливыми шагами направился к женщинам, стыдить за обнаженные тела.

От матросов, сидевших в шлюпке, Сысой узнал, что из Росса бежали шестеро русских служащих и Шмидт едет в Сан-Франциско требовать их возвращения. Передовщик стал расспрашивать про сына Петруху, с облегчением узнал, что он по-прежнему работает в кузнице, а Богдашка Васильев, по слухам, служит на Ситхе помощником конторщика Суханова. Матросы рассказали много других новостей.

Пока Сысой разговаривал со шлюпочной командой, правитель конторы, пошныряв по острову и стану, остался доволен порядком, хранением шкур и мяса, сверил записи, пересчитал меха, похвалил передовщика, не вспомнив про женщин и Прошку: видимо, новые побеги его заботили больше. Затем скакнул в шлюпку, покачивавшуюся на легком волнении прибоя, Сысой оттолкнул ее, матросы налегли на весла. Вскоре компанейский бриг поднял паруса и ушел на восход. Русский передовщик, одиноко коротавший дни в инородческом окружении, снова остался наедине с женкой и дочерью. Поговорить о новостях с транспорта было не с кем. Надев на дочку грубовато сшитый сарафанчик, Сысой посадил её на колени и стал рассказывать:

– Оказывается Гишпания давно нам не указ: она плохо кормила свои колонии и ей дали под зад. Ре-во-люция! – по слогам выговорил нерусское слово, часто звучавшее в колониях. – Нынче Сан-Франциско – независимая Мексиканская империя, теперь здесь всем свобода. Так что, у тебя, девонька, воли больше, чем у меня. Может быть, и Прошка поспешил к индейцам. Хотя, как знать?! Не к гишпанцам же бежать, а больше некуда.

Чана слушала его со смышленым личиком, болтала пятками, обнимала отца за шею.

– Нам не надо бежать? – спросила вдруг.

– Нет! Нам бежать не надо! – ответил Сысой и продолжил: – Так вот, эта Мексиканская страна во главе с царем Августином, тоже требует, чтобы «раша-руси» покинули Росс… Но, ты мивока?! Мексика объявила вам свободу, – глядел в темные глаза дочери, и ему казалось, что она все понимает. – А русичей, в Россе если осталось с десяток – это хорошо. Пожалуй, уже меньше, если шестеро россиян бежали. Кого выгонять? – тихонько выругался: – Полторы сотни компанейских ртов, которые только и думают, как бы вернуться на свои острова?

Женка пекла лепешки, с тоской вспоминая желудевую кашу, прислушивалась к разговору отца с дочерью и понимала мужа не больше, чем малышка.

– Нет воля, – возмущалась по-русски. – Испаньола ловят мивоки, руси не спасают мивоки... – И раздосадовано заговаривала с дочкой на своем языке так быстро, что Сысой ничего не понимал. Зато Чана понимала мать, чего-то пугалась и крепче прижималась к отцу.

На обратном пути бриг снова остановился против острова. Шмидт подошел к стану на той же шлюпке и велел матросам выгрузить компанейское довольствие приказчику – муку, крупу, масло, партовщикам – табак, чай, сахар. Он был хмур и озабочен, суетливо распоряжался погрузкой котовых шкур, старался не смотреть на женщин и мужчин, которые, по-прежнему, ходили по стану в кожаных и бязевых повязках. Сысой узнал от матросов, что заносчивые испанцы отказались разговаривать с правителем Росса из-за того, что тот грубо объявил им свои требования.

После революции и отмены запрета на торговлю, компанейские суда ходили за пшеницей один за другим то в Сан-Франциско, то в Монтерей. В другой раз Шмидт прибыл на острова на построенном в Россе бриге «Волга», направлявшемся на юг, он опять пересчитал, сверил с записями и забрал все добытые шкуры.

На обратном пути, с трюмами, наполненными пшеницей, «Волга» бросила якорь против стана. Шмидта в шлюпке не было. Матросы выгрузили мешок пшеницы, сивучий пузырь коровьего масла, табак, чай, сахар. Приказчик сдал по описи добытые шкуры, жир, набитую птицу, расписался в приеме пайков и подумал, что новый правитель конторы хоть и шепелявый финно-немец, а мужик не плохой. Матросы, посмеиваясь, рассказали, что он сватался к дочке коменданта форта в Монтерее, но, похоже, не понравился тамошней красавице и ее отцу. Узнал Сысой и о том, что после революции в Мексиканских и Калифорнийских портах выросли налоги на куплю-продажу и торговые пошлины на экспорт зерна, стали взыматься якорные деньги за стоянки в портах.

Зимой на россовском бриге «Булдаков», с остановкой у Камней, прошел в Сан-Франциско комиссионер и правитель Ситхинской конторы Хлебников. Его трудами северные колонии постоянно кормились калифорнийской пшеницей. Морских бобров у островов и в заливах Бодего не было, крепость Росс становилась не нужной Компании и служащим.

В другой раз «Булдаков» прошел мимо Сысоева стана на Гавайи, а в дождливом январе оттуда вернулись два судна. Впереди «Булдакова» шел трехмачтовый барк, купленный у американцев дешевле, чем обошлось строительство «Булдакова» в Россе. Барк был переименован «Байкалом» и в своих вместительных трюмах вёз полторы сотни тонн пшеницы.

Потом Хлебников навестил Ферлоны на «Булдакове»: подошел к стану на шестивесельной шлюпке, высадился на сушу с молодым служащим, которого представил канцеляристом Компании Павлом Ивановичем Шелиховым, племянником именитого купца Григория, сказал, что его привез на Ситху новый правитель Муравьев. В это время островитяне Сысоя отъедались китовиной и китовым жиром, которым запаслись в большом количестве. Хлебников отправил шлюпку за бочками под жир, и, разговаривая с приказчиком, похвалился, что заключил четырехмесячный контракт с новым губернатором Калифорнии о совместном промысле калана:

– Не хочешь промышлять бобра в их заливе? – спросил.

– Зачем? – недоверчиво взглянул на него Сысой, помня, что Хлебников приложил руку к Гагемейстеровским переменам. – Паи отменили, нынче – жалованье, а на здесь спокойней, чем у гишпанцев под боком. А то, как побегут?! – Указал глазами на партовщиков. Намолчавшись, он был многословен и говорил по-русски с удовольствием.

– Обжился, – суперкарго с недовольным видом окинул взглядом пустынный остров с землянками, сложенными из камней, добавил резче: – затем, что промысел котов и сивучей так уменьшился, что нет смысла держать здесь партию. – Хлебников в задумчивости походил среди каменных балаганов и вернулся к приказчику: – Самозваного мексиканского царя расстреляли, Калифорния готова объявить независимость от Мексики. Компании это на руку, но наш царь недоволен революциями в Америке. А твой дружок, Прошка Егоров, с юматами и апачами спалил несколько миссий возле Монтерея и грозит добраться до Сан-Франциско. Он у тамошних диких за главного вождя. Научили воевать на свою голову! – выругался, поворчав, раздраженно попинал камни и приказал твердым голосом: – Неделю на сборы, пойдете в залив Сан-Франциско промышлять бобров. При вас будут гишпанские соглядаи, с ними против Компании лишнего не говорить.

– Ты кто? – Насмешливо прищурился Сысой. – С чего приказываешь?

– Имею полномочия провести следствие и при нужде сменить нынешнего правителя конторы Росса. И сменю, – указал глазами на скромно стоявшего в стороне конторщика Шелихова. От его имени распоряжаюсь.

Хлебников помалкивал, что из-за нового, строгого указа Главного правления, запрещавшего менять иностранные товары на шкуры, на Ситхе опять голод. Матвей Иванович Муравьев вынужденно нарушал эти запреты, слал в столицу протест запротестом, а Хлебникова отправил на «Волге» с наказом купить хлеб любой ценой. С этой же целью Банземан привел с Ситхи бриг «Булдаков».

– Ну, если от его имени… – согласился Сысой, присматриваясь к канцеляристу. Впрочем, ему было все равно и даже надоели голые камни островов.

– И чем вам не угодил прежний правитель? – полюбопытствовал у Хлебникова. После нескольких встреч Шмидт даже нравился ему.

– Самовольством и ветреностью! – резко ответил комиссионер, чем-то недовольный. – Хотя, наказывать его не за что. – И снова взорвался: – Отозвал партию с промыслов для полевых работ. Самовольно собирал деньги на строительство церкви. Самовольно посылал промышленных мыть золото и жаловался главному правителю: «Не знаю, дескать, что делать с испанскими индейцами. Падре Хуан тревожит беспрестанными присылками за ними, а я не могу их отыскать. – Отписывался, что Валинила просил не возвращать испанцам мивоков, просил сказать, что они принадлежат русским и не признают себя подвластными испанцам, хоть некоторые и крещены ими и жили у них, но были захвачены в Бодеге насильно. Я приказал ему выдать всех, обвинил в укрывательстве, – продолжал раздраженно выговаривать Хлебников. – Так он их упредил и дал возможность скрыться. А мне говорил: «Искали, дескать, испанский солдат и двое русских промышленных, не нашли». Хитрит, шепелявый! Кого обмануть хотел?!