Русский рай

– Марфушке твоей нужен! – завистливо просипел Федька. – Ишь, как висла на шее. Наглядеться на старого не могла.

– Марфушке нужен! – с потеплевшим лицом согласился Сысой и спросил: – А чего ты такой злой? На кого, не пойму?

– Не на тебя, – смутился Федор. – С чего мне быть злым на тебя? Что мне Калифорния? Я – кадьяк, хоть и креол, да еще грамотный. Компания, как пришла, так и уйдет, а Кадьяк и Ситха останутся. И я найду себе дело, даже без Компании.

– У тебя есть родина! Это хорошо. Петруха-сын понял это раньше меня. И все равно, уж лучше как я, чем так, как этот, – указал глазами на храпевшего пьяного выкреста.

Посольство вернулось. Шхуне позволили подойти к крепости, с неё стали сгружать товар северных колоний, в трюмы грузили ячмень, пшеницу и соль. Все это промелькнуло перед глазами старого промышленного, как полусон, затем он слегка удивился, что вместо курса на закат капитан направил судно на север, на другую сторону залива и при попутном ветре вошел в знакомое Сысою устье Большой реки. Он подумал, что Ротчев с Костромитиновым решили побывать в миссии или в хозяйствах американцев и русских выкрестов. Легкая шхуна с приливом легко поднималась против замершего течения спокойной, равнинной реки. Начался отлив и капитан приказал встать на якорь. На другой день два матроса на носу судна бросали лот, промеривая глубины, и громко кричали капитану на мостике, а «Елена» уходила все выше против течения.

Сысой поднялся на мостик к капитану, с озабоченным лицом и настороженными глазами мечущемуся от борта к борту.

– Я по этой реке ходил на байдаре, но возле берега, – сказал. – А тут шхуна! Не боишься сесть на мель?

– Боюсь! – не отрываясь от наблюдений, отрывисто бросил капитан. – Но господам нужно подняться к притоку, говорят, там царит и богатеет беглый швейцарский капитан, который в большом почете у калифорнийского губернатора.

К вечеру ветер сменился и «Елена» простояла на якоре до утра. Сысой уже плохо помнил эти места. Переменился вид берегов, меньше стало кочующих индейцев, но он был единственным человеком, бывавшим в верховьях Большой реки – Рио-Гранде. На другой день после полудня, на совете с капитаном и его помощником-пруссаком решили пустить вперед байдару по фарватеру и промеривать глубины. Сысой с четырьмя гребцами пошел на ней впереди судна, бросал лот и подавал знаки капитану.

«Елена» стала продвигаться еще медленней. Княгине наскучило смотреть на берега реки с борта, захотелось новых впечатлений, и она стала требовать у мужа, чтобы её свозили в индейскую деревеньку. Отказать в чем-то жене Ротчев не мог, приказал спустить на воду корабельную шлюпку. Её долго грузили провизией, подушками и одеялами, с удобствами уселись Ротчев с женой, поваром и прислугой, Черных и Костромитинов. За весла посадили четырех матросов и двух россовских креолов здешней индейской крови. Отдавая для развлечения начальствующих своих людей, капитан скрежетал зубами: путь по неизвестной реке был не безопасен для судна, рук на борту не хватало, но у Костромитинова с Ротчевым были большие полномочия, оспаривать их приказы капитан не мог. Шлюпка вскоре пристала к берегу и он, глядя на нее в подзорную трубу, тихо выругался:

– Возжелали устроить пикник!

На другой день, около полудня, байдара Сысоя вышла на глубины реки, опасные для судна. По его соображениям до притока, на котором пропавший Кондаков мыл золото, было не далеко. Он подал знак, чтобы «Елена» бросила якорь, и стал выгребать к берегу, на котором виднелись высокие крыши домов, похожих на русские строения. Почти уверенный, что это деревня русских беглецов, Сысой высадился на сушу и, к великому своему удивлению, попал в селение гавайцев и немцев, радостно встретивших гостей, но по-русски никто не говорил.

– Везите прусака-штурмана! – приказал он матросам и остался в деревне.

Капитан, не рискуя судном, приказал спустить все паруса и стоял на якоре. Новость о нерусской деревне обрадовала его, и он отпустил помощника. Прусак-штурман легко разговорился с немцами, обосновавшимися на Большой реке. По их словам гражданин Мексики швейцарского происхождения капитан Суттер арендовал у правительства Калифорнии здешние земли, устроил шесть деревень и достраивал крепость в двух миляхот Бо льшой реки, в миле от правого притока, который они называли Рио-Американо.

Немцы наперебой расхваливали капитана, который со своей гвардией из гавайцев отличился перед правительством Мексики во время мятежа сепаратистов сержанта Кастро. К нему со всех сторон света стекались толпы переселенцев: американцы, немцы, ирландцы, испанцы, мормоны, пуритане. Местные индейцы работали на его полях за два реала в день и пропитание. Суттер завел лесопильные заводы, построил паровую мельницу, владел двенадцатью тысячами баранов, табунами лошадей и стадами скота по полторы тысячи голов и всем этим руководил из своей крепости.

Сысой слушал штурмана и удивлялся способностям человека, сумевшего так быстро создать свою страну на недавно еще дикой, никому не известной земле. С гребцами и штурманом он остался на ночлег в гостеприимном селении. А ночью, гавайцы, одетые в зеленые мундиры охранников, привели к нему креола, сопровождавшего Ротчева и Костромитинова в их развлекательном путешествии.

Сысой показал знаками, что это его человек.

– Пленили всех воровские индейцы! – вскрикнул креол, едва охранники освободили его. – И держат возле озер.

– Кого пленили? – не понял Сысой, подумав о шхуне.

– Агронома, начальников с женой, матросов… Солано, который приходил в Росс, у них за главного. Он хочет взять за себя жену правителя, а других убить. Я слышал его разговор, все понял, зарезал охранника и сбежал. Выручать надо!

Сысой чуть не присвистнул от удивления. Не верить креолу не было причин. Со штурманом-пруссаком они разбудили хозяев дома, рассказали о случившемся. Им дали оседланных лошадей. В сопровождении охранника они отправились к Суттеру и на рассвете были у ворот крепости, поставленной квадратом, с двухъярусными бастионами, угловыми башнями при полевых и тяжелых орудиях. На стенах стояли гавайцы в зеленых мундирах.

Сопровождавший гостей охранник прокричал на своем языке, каких людей он привез. Сысоя с прусаком пропустили через калитку, обыскали поверх одежды и велели подождать. Капитан принял их в своих покоях и пригласил к завтраку. Он был одет в полувоенный мундир, на плечи которого свисали длинные, расчесанные на пробор волосы. Прусак объяснил, что за беда привела в крепость русских служащих.

– Солано, опять разбойник Солано! – выругался Суттер и отдал распоряжение собрать отряд.

Через полчаса полсотни гавайцев и испанцев были на лошадях, Сысоя с пруссаком Суттер задержал при себе. Его отряд подобрал в деревне россовского креола, с его помощью вышел на лагерь разбойных индейцев, окружил их, пострелял и вынудил освободить захваченных людей. Уже вечером того же дня они были приняты в крепости швейцарца, а Сысой с помощником капитана шхуны вернулись на «Елену».

– Пообедали на лужайке, – проворчал капитан, которому штурман рассказал о своих приключениях на суше.

Пару дней «Елена» простояла на якоре посередине реки, ожидая возвращения начальствующих людей. Потом в ее верховьях показалась малая флотилия из лодок во главе с баркасом, украшенным зелеными ветками. Сысой, разглядывая его, с трудом узнал свою последнюю работу на верфи. Веселые и беспечные с него поднялись на шхуну Ротчев с княгиней, дворовой прислужницей и поваром, Костромитинов, капитан Суттер, за ними взошли на борт агроном, матросы и креолы, побывавшие в плену. Еще день команда отдыхала, начальствующие и гости веселились, затем Суттер со своими людьми пересел на баркас, шхуна выбрала якорь и пошла к заливу, в который впадала Большая река.

Сысой с агрономом и россовскими креолами высадился в Малом Бодего. Команда «Елены» законопатила течь в трюме и ушла на юг. Сысой со своими людьми, налегке и без подарков, отправился на Шабакайское ранчо, которое Ротчев называл Костромитиновским, Черных – на свою ферму.