Возрождение

— Ничего особенного, — пожал плечами Сидак.

— Ой, ты что, так делал? — удивился блондин.

— Главное — попасть между позвонков, — пожал плечами мой индийский друг.

Кейташи побледнел.

— Ара-ара, — обрадовалась возможности Кохэку. — Неужели за столом нашелся настоящий мужчина?

Внутри остро заиграло чувство соперничества.

— Когда мы отдыхали на Окинаве, я рубил головы курам.

— Фу! — поморщилась Хэруки.

— Мне нужно записаться на кендо, чтобы достичь мастерства Иоши-самы в отрубании голов! — записала в блокнотик новую активность Нанако.

— Не думаю, что махать мечом сложнее, чем битой — он ведь легче, — призадумался Кейташи. — А у меня хороший удар — может мне тоже записаться?

— Бака! — залившись краской, возмутилась сидящая за соседним столиком девочка-олимпиадница. — Кендо — это древнее, многогранное искусство, посвященное совершенству тела и духа. Сравнить его с каким-то гайдзинским бейсболом, это… — подпрыгнув, она опомнилась, покраснела еще сильнее, встала со стула и низко поклонилась. — Простите! Мне не следовало подслушивать, а тем более — влезать в ваш разговор!

— Все хорошо, Имаи-сан, — вместо Кейташи ответила Кохэку. — Прости за слова этого болвана, сомнительные успехи в самом начале сильно деформировали его личность.

— Извини, Имаи-сан, — извинился блондин и переключился на подругу. — Ой, когда ты весь вечер не отлипала от меня после того, как я стал МВП, ты что-то не говорила о «деформации личности».

Народ ехидно заржал, Кохэку залилась краской.

— Занимаешься кендо, Имаи-сан? — заинтересовался я.

— Да! — кивнула она, сев обратно. — Моя семья уже четыре поколения владеет собственной школой. Я не так хороша, как мой брат, которому предстоит унаследовать семейное дело, но на соревнованиях для школьниц полгода назад мне повезло выиграть главный приз.

— Вот как? Имаи-сан удивительна! — отвесила ей комплимент Хэруки.

— Ничего такого, — смутившись, помахала перед собой руками девушка. — Просто отец тренировал меня с тех пор, как я научилась ходить.

— И при этом ты настолько хорошо учишься, что попала на олимпиаду, — усилила Хэруки.

— Это — заслуга моей матери, она преподает математику в моей школе, — поскромничала Имаи-сан и здесь.

Надо будет навести справки — мало ли когда возникнет потребность в хорошем мастере меча для моих теле- и кинопроектов?

На то, чтобы разобраться со свиньей, нам понадобилось почти три часа, по итогам которых мы уподобились сытым тюленям, а от туши уцелела только голова, отведать которую никто не рискнул.

— Давайте положим голову на крылечко посольства каким-нибудь гайдзинам? — предложил я послу на инглише, чтобы уменьшить потенциальный урон шутки. — Италии, например, будет аутентично.

— Они точно поймут наше сообщение! — горячо поддержала меня Нанако.

— Какое сообщение? — растерялся посол.

— Послание Иоши-самы! — удивленно вытаращилась на него секретарь с видом «это же очевидно!».

Пожевав губами, Имамото-сама спросил меня:

— Какое послание ты хочешь передать таким необычным способом, Одзава-сенсей?

— Да я просто пошутил, — гоготнул я.

Нанако заговорщицки мне подмигнула — меня-то мол не проведешь. Потом надо будет запретить ей что-то делать в этом направлении, на всякий случай. Какое еще нафиг «послание»?

На экскурсию, судя по раздувшимся животам и сонным мордахам, уже никому не хотелось, но признаться в этом никому не хватило духу, поэтому мы, не забыв поблагодарить персонал, перебрались в автобус и поехали к церкви Святой Марии. Спешившись у ворот, поздоровались с выписанным из Стокгольма — в самой Сигтуне владеющих японским языком гидов не нашлось — экскурсоводом, и за ним прошли в кованные ворота.

Здание церкви не впечатлило — просто древняя кирпичная католическая постройка. У нас-то и постарше найдется! Внутри тоже так себе — немножко пожилых фресок и потемневшая от времени утварь, конечно, кого-то точно привели бы в восторг, но синтоистам-нам было плевать. Особенно нам с Хэруки — мы вообще-то в Ватикане бывали!

Осмотрев гайдзинское оккультное сооружение, выбрались в церковный двор. Здесь у нас старинное кладбище, привлекающее интерес…

—…Тремя мемориальными камнями, — повел нас вглубь, по зеленой травке и под раскидистыми деревьями, экскурсовод. — Этот, — остановился у деградировавшей от времени, но сохранившей слегка различимые следы письменности каменной плиты. — Носит название У-379.

— Подкрасили бы, — тихонько пожаловалась мне на гайдзинов Нанако. — В нашей стране не найти настолько никчемно сохранившегося памятника — старая вещь, даже починенная, все равно остается старой вещью, в полной мере передающей заложенную в нее потомками красоту.

— Я с тобой согласен, — поддакнул я, пропуская мимо ушей речь гида о стиле письменности и особенностях начертания. — В реставрации нет ничего плохого, но порой реставрировать целесообразно только до определенного уровня — руины хороши именно в виде руин.

— Колизей, который построил Скотт-сенсей для кино про гладиатора выглядит гораздо внушительнее руин Колизея, — заметила она и заблестела глазками. — В этом и заключалось послание, которое вы хотели передать?

Так трогательно радуется собственной догадливости!

— Прости, никакого послания не было, — совесть победила нежелание расстраивать Нанако. — Я просто пошутил.

— Не извиняйтесь, Иоши-сама! — покраснела она и виновато улыбнулась неодобрительно покосившемуся на нас экскурсоводу, сквозь улыбку проинформировав меня. — Этот гайдзин обижается за наше невнимание к старому камню.

— Не будем его расстраивать, — улыбнулся экскурсоводу и я.

Он, тем временем, продолжал вещать:

— Рунический текст указывает на то, что этот камень был воздвигнут членами торговой гильдии в память об одном из ее членов по имени Торкелл. Это дает нам документальное свидетельство того, что в эпоху викингов в Сигтуне существовала своя торговая гильдия.

Почему-то мне кажется, что Шведский король — самый скучный человек в мире.

Глава 15

Запрос на повара принес неожиданный результат: к вечеру, помимо дедушки Наоки, без которого несамостоятельный Иоши никак обойтись не может, и пожилых поваров (японец и индус), прибыла еще и группа журналистов «Хонды+». Когда я обнялся с дедом и раскланялся с остальными, мы со старшим Одзава отправились на сложный разговор тет-а-тет с хозяином гостиницы.

— Я понимаю, херр Гудхлеф, что в вашей гостинице уже много лет подают одно и то же, — важно вещал дед заволновавшемуся от ждущих в коридоре камер хозяину. — И очень прошу вас проявить понимание в ответ — у наших стран совершенно разная кухня, и дети покидают столовую полуголодными. А это ведь наша гордость! Самые талантливые юные математики Японии! Мозг — очень энергозатратный орган, требующий поступления в организм отборных калорий.

— Извините, меню гостиницы утверждал еще мой дедушка, и у меня нет специалистов, чтобы добавить в него новые пункты, — не проникся херр Гудхлеф.

— Пятьсот долларов в день за право для наших поваров пользоваться вашей кухней, — влез поднаторевший в общении с гайдзинами Иоши. — У вас, извините, херр Гудхлеф, кроме нас четыре постояльца, и, уверен, оставшихся мощностей на них хватит.

— Что ж, если вы настаиваете, по законам гостеприимства я просто обязан вам помочь, — согласился он. — Но зачем камеры?

— Рассказать миру о том, какая хорошая у вас здесь гостиница, — улыбнулся я.

— Четыреста семьдесят долларов в день, — проявил он небывалую благодарность за бесплатную рекламу.

— Приятно иметь дело с разумными людьми, — отвесил ему комплимент дед, и мы с хозяином гостиницы отправились в столовую, где объяснили штатному повару, что он тут теперь на вторых ролях.

Далее, не откладывая в долгий ящик, отправились снимать нас с хозяином на фоне фасада.

— Моя семья владеет этим местом с конца девятнадцатого века, — похвастался Гудхлеф. — Мы трепетно относимся к репутации нашего заведения, и наши постоянные клиенты это ценят.