Страница 2 из 30
И, когда я собирался уезжать в Москву, мне звонили. Не люблю разговаривать с незнакомыми людьми по телефону. Этот голос появился в телефонной трубке как снег на голову, назвал свое звание и имя-фамилию, которые я тут же забыл.
Он сказал:
— Приходите завтра дать свидетельские показания.
— Что за показания?
— Приходите, все расскажем.
— По какому поводу?
— Приходите, мы все расскажем.
— Сначала объясните.
Включенный на кухне телевизор, разговор отца и мачехи, крики за окном — все в остальном мире вокруг звучало, будто кассетник зажевал пленку. Отчетливо звучал только голос в трубке:
— Приходите завтра, мы все объясним непосредственно.
— Я не обязан вам верить.
— Придется поверить.
— Но я не собираюсь никуда идти.
— Придется прийти.
Я хватался за варианты ответов, как утопающий за водоросли.
— К сожалению, меня не будет в городе.
— Как не будет?
— Я завтра уезжаю.
— Куда?
— На поезде.
— Куда?
— Уезжаю на поезде. | Никого из вас, блять, не касается, куда я еду. |
— Куда?
— Уезжаю в Москву.
— Во сколько поезд?
Небольшой опыт общения с мусорами у меня был, но какие-то конкретные принципы ведения беседы я не знал. Даже не знал, кто на том проводе: мент или федерал. Последний раз глотнул воздуха и ушел под воду.
— В два часа дня.
— Мы можем пообщаться в десять утра
Голос продиктовал адрес.
— Если не придете — снимем вас с поезда, да?
Они прослушивали Костин телефон и знали, что мы часто друг другу звоним. Пожевывая пирожки с фаршем, менты или федералы, как радиопьесами, наслаждались нашими разговорами о том, как у меня не встал спьяну, о Кафке и Проханове. Костя был национал-большевиком, но мы не разговаривали о его «партийных» делах, до которых мне не было дела, хотя, может, и обсуждали романы их вождя Эдуарда Лимонова. Может быть, спорили о его сексуальной ориентации, не помню. Хотя Костя мог как-нибудь прочесть мне стихотворение из «Лимонки» по телефону.
Но почему они не сократят штат настолько, чтобы каждый служащий занимался чем-то полезным? Так думал я и пугался беспечной глупости, с которой крутились лезвия этой мясорубки.
Когда поезд тронулся с места, меня немного отпустило. До последнего момента был уверен, что не дадут уехать. Но поезд поехал, и я был в нем, чувствуя облегчение оттого, что оковы рвутся. Когда я вспоминаю эту поездку, она мне кажется сном. Помню, как среди ночи услышал свою фамилию и проснулся. В купе проводников говорили обо мне, было слышно, потому что у меня было одно из первых мест.
Строгий голос спросил:
— Где он?
Меня как ледяной водой облили. Я спрыгнул с полки и быстро отошел к дальнему туалету. Стоял и смотрел через вагон, чувствуя себя преступником. Многие из нас ощущают себя преступниками задолго до того, как совершат первое преступление (может быть, такое чувство и толкает людей на противозаконные действия), и это недостаток правоохранительной системы в РФ. Люди спали, поезд, покачиваясь, ехал через ночь. Меня знобило. Я ждал, но ничего не происходило. Никто не искал меня, никакие люди в форме не подходили к моему месту. Долгие минуты и часы стоял возле туалета, иногда наспех курил в тамбуре, оставляя дверь приоткрытой, на палеве постоянно поглядывая в проход. И под утро стал ощущать себя жалким кретином. Конечно, мне это приснилось. Когда рассвело, я вернулся на свое место.
В Москве, когда я выходил из вагона, увидел бейджик на груди одного из проводников: он был моим однофамильцем. Тот разговор в купе проводников был о нем, неужели это простое совпадение? Никогда прежде я не встречал своих однофамильцев и встретил только теперь, на следующий день после жуткого телефонного разговора.
* * *
Еще несколько лет назад он выглядел не таким спортивным и стильным парнем, каким его можно увидеть на концерте в «16 тонн» или «SQUAT-кафе» и каким он грезится юным хипстершам, дрочащим на него в душе. Прежде, чем начать заниматься спортом — тяжелой атлетикой и позже тайским боксом, — Костя был одновременно худым и дряблым, юношей с фигурой старика, сутулым и нездоровым.
Это гораздо позже он будет делать сто отжиманий, а в момент жизни, о котором идет речь, Костя сидел на стуле, скорчившись за компьютером в своих трико с вытянутыми коленями и в очках с толстыми стеклами. Он макал батон в варенье, жевал, запивая чаем из большой кружки. Протяжный звонок в дверь прервал его вальяжные и благостные размышления о внешности Натали Портман. Минувшей ночью он посмотрел фильм «Близость» с ее участием, отшлифовал впечатления порнографией и занес запись в дневник.
Они пришли в полдень выходного дня. Костя растерялся, еле поднялся со стула, потому что это была третья кружка, подтянул трико и, отперев деревянную дверь, спросил:
— Кто?
За металлической дверью молчали. Костя хотел, было, закрыть квартиру, но его насторожил массивный шорох, будто на площадке было много человек. Он замер, стал прислушиваться, и тут же из подъезда (словно все это время они наблюдали за ним, как за крысой в аквариуме, и ждали правильной реакции) повелительно даже не спросили, а утвердили:
— Константин Валерьевич!
Костя резко отпрыгнул и почему-то побежал в комнату к маме. Он говорил шепотом.
— Мама, спроси, кто там, подойди, пожалуйста, спроси, кто там!
Он поздний ребенок, и его мама была почти пожилой женщиной. Как-то я заходил к Косте, и она сказала по поводу книги «Это я, Эдичка», валявшейся на полу: «Посмотрите, куда я ее бросила. Зачем такое читаете? — в следующий раз разорву!»
Костина мама настороженно спросила:
— Кто там?
Из подъезда нахально ответили:
— Прокуратура!
— А мы не вызывали.
Костина мама попыталась закрыть дверь, но голос смягчился и затараторил:
— Слушайте… Александра… ээ… Алексеевна, мы все знаем. Вы откройте, мы поговорим непосредственно с вашим сыном… Константином Валерьевичем. И ничего никому не будет, да?
— Ничего я вам не открою, идите, откуда пришли!
— Александра...
Костина мама захлопнула дверь. Они с Костей стояли и слушали, как звенит звонок и как в подъезде уже без стеснения громко переговариваются и хохочут. Потом стали стучаться, вернее, даже долбить в квартиру. Костина мама снова открыла деревянную дверь и спросила:
— Кто?
— Ну что вы в игры играете? Откройте. У нас плановая беседа непосредственно. Для отчетности.
Они переглянулись, и Костя решил открыть, хотя мама шепотом говорила ему: «Ты что! Не открывай!». Но он больше не мог стоять и терпеть.
В проеме появился человек в синем мундире и толкнул дверь дальше по траектории что есть мочи. Через секунду в коридоре было пять посторонних. Последний — сальнолицый толстяк с зубочисткой во рту — зачем-то схватил дверь и держал ее. Человек в мундире скороговоркой произносил постановление уголовного дела по статье номер такой-то. Костя не воспринимал речь, потому что у него кружилась голова от недостатка воздуха. Костина мама дернулась вперед, что-то крича и вырывая дверь у малого с зубочисткой. Она так и повисла на двери, зачем-то отвоевала ее, хотя все эти люди уже были внутри.
Костя как-то пришел в себя, попросил маму успокоиться, и начался обыск. Это было мучительно нудно. Бледному Косте несколько раз настойчиво предлагали сесть, но он не садился, ему только нужно было знать, посадят его теперь или нет. Но даже когда приехал их с мамой знакомый адвокат и спросил, в чем Костю обвиняют и чего ждать, прокурор беззаботно ответил вопреки правилам:
— Там видно будет.
Костя заключил, что с ним может случиться все что угодно, и рассчитывал на худшее. В голове крутилась сцена из «Близости», в которой Джулия Робертс рассказывает мужу об измене, щедро используя слово «fuck».