Страница 9 из 40
На том и разошлись. То есть меня еле отволокли оттуда, изрыгающего ругательства во все стороны. Вышли на улицу, и я швырнул книгу «День святого электромонтера» — сборник короткой прозы финалистов конкурса «Дебют-2004» — о стену Дома Художников. Книга ударилась о дом, отскочила. В рассказе «День святого электромонтера» поменяли два абзаца местами, просто этим броском я хотел вернуть абзацам свои законные места, только и всего. — За каким хером вы их поменяли, кем бы вы ни были?! — Но Сигита схватила книгу и больше мне ее не давала. Мой план не удался. Абзацы остались на неправильных сидениях. Через дорогу был бар, и Стас Иванов предложил туда пройти. В тот день я единожды видел Сына Редактора.
Будущего мужа моей бывшей девушки.
Так что меня предали, это как если бы бывшая девушка Штирлица вышла за фашиста.
Поэтому теперь, когда я шел в гостиницу, вспоминая все эти дела, написал бывшей девушке смс-сообщение, в котором спрашивал, правда ли она вышла замуж за этого человека, за сына Злого Редактора, испортившего мне Счастье Увидеть Себя Любимого Напечатанным в Книге. Или же Зоберн меня обманул. Пошутил, и у нее другой муж, а не сын моего Редактора от Лукавого. (Зоберн, кстати, — это еще один писатель, наплюйте на него, я их много знаю, писателей, на самом деле каждый человек — писатель, покуда у него не заканчивается внутренний монолог, но только мне пророчили «ВЕЛИКОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ БУДУЩЕЕ»). Ответа на мою смс я до сих пор не дождался. Как, впрочем, и не дождался Литературного Будущего.
Ладно, я пришел на рабочее место. (Если не заметили, теперь я вернулся к основной линии, в которой описываю опыт работы багажистом, — не ссать, держать одновременно несколько линий мне по силам.) Я прошел на территорию гостиницы. Туда, где только для персонала. Оксана встретила меня, отвела в раздевалку, я надел форму.
— Раньше в любой день нужно было носить пиджак, но теперь мы позволили багажистам в жару работать в футболках.
А стояла настоящая жара. Пекло, как будто ад вырывается все ближе к поверхности с каждым днем. Ад такой, коварный, он все время ходит за мной по пятам, но Оксане до этого дела никакого. Она подвела меня к парню в костюме, который был младше меня на пару лет. Ну, само собой, парень, а не костюм был младше меня. Сечете?
— Это Саша. Менеджер. Он сам был багажистом, он тебе сейчас все объяснит.
И он мне все рассказал. Я стою в дверях, у самого входа в гостиницу, и улыбаюсь, там есть специальная кафедра. Я должен был улыбаться и приветствовать людей на всех языках, которые мне не мешало бы знать: русском и английском. Он дал мне листок А4, на котором было написано, как я должен себя вести. Текст не настолько интересный, чтобы я его стал сейчас пересказывать. Еще он сказал:
— Почитай пока. Там еще есть журнал учетных записей под кафедрой. Его тоже полистай и поймешь, зачем он нужен. Когда будет клиент, я тебе покажу, что к чему.
На полке еще были ручки, бумага, книга Ника Перумова, которая явно уступала журналу учетных записей багажистов по своей художественной ценности. На журнал было наклеено несколько наклеек, которые прилагаются к жвачкам, и надпись: «Superбагажисты». Я, не отрываясь, прочел журнал от корки до корки. Вернее, отрываясь только для того, чтобы говорить каждому заходившему: «Доброе утро!»
Или, если это был иностранец (их сразу видно, они улыбаются как полоумные), говорил: «Гуд монин!»
В журнале же в основном были записи ребят, бывших багажистов, двое из которых поднялись, а двое уволились. Теперь же я был пока единственным новым багажистом, и в ближайшие два дня обещали взять еще троих. Записи в журнале были такого типа:
«Из номера 405 оставили два чемодана в камере хранения. Один большой, с ним осторожнее. Сергей».
Но не все. Были и очень интересные для меня записи, например:
«Этот француз сегодня дал мне на чай 22 бакса. Я радостно схватил их и пошел от него скорее, но он нагнал меня, положил мне руку на плечо и сказал: Сори. Итс май. И с улыбкой забрал двадцатку, оставив мне, черт, 2 доллара. Саня».
Или:
«А мне один русский человек сегодня дал на чай 4 рубля 50 копеек. Когда-нибудь я скажу одному такому все, что думаю. В последний день работы… Рома».
И еще кто-то из них все время дописывал комментарий: «Забурел?!» Который, видимо, выражал силу впечатления от прочтенного послания.
И было одно душевное письмо, которое написал этот самый Рома перед тем как уволиться. Письмо я не буду пересказывать, поскольку это чужое произведение, которое можно поставить в ряд с некоторыми рассказами, случайно признанными классической литературой.
Ладно. Первыми были две пуэрториканки, возможно, лесбиянки, но приятные, несмотря на это. Хотя я гомофоб, я против пидорасов, я их просто не люблю и хочу, чтобы разврат исчез с лица земли.
Я оттащил пуэрториканкам чемодан и стал спускаться по лестнице. Я стеснялся стоять в ожидании чаевых с лыбой на лице, как Тим Рот. И через два этажа я почувствовал руку на плече. Это была более приятная рука, чем у мудака в метро.
— Итс фо ю.
И одна из пуэрториканок протянула мне деньги. Сто сорок рублей. Самые большие чаевые в моей жизни, вот что я вам скажу. Первые и самые крупные.
— Сэнк ю вэри мач! — ответил я и пошел на свое место.
Говоришь «багажист» — подразумеваешь «обезьянка в мундире». Говоришь «обезьянка в мундире» — подразумеваешь «багажист».
Потом я оттащил еще пару чемоданов, за которые не получил ни рубля. Старые подлые иностранцы. Потом-то Сигита мне объяснила. Они с ее мамой были богаты, когда Сигита была подростком, и разъезжали по заграницам. И всегда, говорила она, багажисты стояли в дверях и ждали чаевых.
Я пообедал. Не так вкусно, как я ожидал, но неплохо. Суп, толченая картошка с курицей, компот. Вонючий советский компот, и это пятизвездочная гостиница? Потом я стоял за этой подлой кафедрой, когда подошла Оксана и сказала:
— Женя, улыбайся. Улыбайся, Женя. Ты что, охуел? Ко мне заходил директор и сказал, что он, заходя сюда, поздоровался с тобой, а ты с ним — нет! Я не знаю, что делать. ЗДОРОВАЙСЯ СО ВСЕМИ… И почему ты не побрился?!
Сейчас я пошлю вас всех в жопу и уйду.
— Выпало из головы. Надо было напомнить.
— Может, я должна тебе напоминать мыться и чистить зубы?!
— Нет. Это я делаю автоматически. Есть привычка.
— Ты не смог догадаться, что надо побриться.
И я здоровался со всеми. В жопу. Если у вас осталась хотя бы частичка уважения ко мне, вы не правы. Иногда секретари просили меня с бумажкой подняться на пятый этаж, там женщина, которая называла меня ласточкой, ставила печать. Я спускался в подвал, там женщина, которая ничего мне не говорила, ставила печать, и я возвращался на свое место. Я лучше целый день бы ходил на пятый этаж и в подвал, там не надо улыбаться как кретину.
Успокойся, Женя. Ты же не хочешь опять ходить на массовки? Или ты хочешь пойти работать рабочим на сериал «Солдаты»? Уж лучше массовки. Массовки?
— А что вы снимаете тут?
— Сериал «Татьянин день».
— Татьянин день. А мы его три месяца смотрим. Так что, они поженятся?
— Я не знаю. У меня нет телевизора.
— Как — не знаете? Снимаетесь и не знаете?
— Ладно. Просто нам нельзя рассказывать. Но вам я скажу по секрету. Вы никому не расскажете? Тогда слушайте сюда. Он на самом деле изменяет ей, хотя они и женятся. Но потом она узнает, что у него есть любовник!
— ?!
Я играл в стольких вонючих сериалах, что поделом нассать мне в башмаки. Еще в передачах. Я был маньяком, который убил своих родителей и свою девушку ножом, а собачку кухонным молотком. Я убивал несуществующую собачку 35 дублей и получил за эту роль всего тысячу. Я был гопником, который поджег негра, и получил всего 1200! Я нищий человек. Теперь я багажист. Я червяк — разрежьте меня пополам, и будет 2 червяка.
Русская дала мне 10 рублей, и рабочий день закончился. Я выпил литровую банку Балтики 7 по дороге домой. Вкусно. Это реклама, вышлете мне денег, и я готов расхваливать любую отраву. Десять-пятнадцать тысяч рублей за лучшего писателя современности не такая большая цена, ведь правда? Нет, я не продамся, мне твои деньги не нужны! Они мне нужны.