Страница 97 из 112
– Следующая невинная дева в твоем Роду умрет старухой, – продолжал Старейший. – И ты проведешь в ее облике триста лет.
– Да хоть четыреста! – захохотала баньши, развернулась и бегом бросилась догонять обоз. Запрыгнула в телегу рядом с мужчиной своего Рода, обняла человека за плечи. – Мне с ними не миловаться! – крикнула она Старейшему и махнула рукой на прощание.
И хотя смертный не мог ни слышать, ни видеть, ни чувствовать ее присутствия, он вздрогнул и поежился, как от сильного холода.
Готова спорить, в эту минуту Ткачиха в своем гамаке из судеб пожалела, что не сказала "пятьсот лет". Хотя… Зная Гану, уверена, она не расстроилась бы даже от тысячи в старческом облике, если уж добилась своего. Странная она баньши, Гана. У меня еще не было Рода, а ее уже тогда звали – безумная. Ведь она влюбилась в человека и умолила Ткачиху отдать ей его потомков… Среди нас о ней ходило столько легенд и слухов, сколько не бывает среди баньши: ведь мы всегда знаем наверняка. Но Гана…
Говорят, она увидела его нить в паутине судеб. Говорят, влюбилась с первого взгляда. Говорят, упала в ноги Повелительнице – с просьбой разрешить ей колдовство. С просьбой вмешаться в его судьбу.
Говорят, она нашла кого-то из Старших, кто начертил ей круг и привел туда человека. Они были вместе всю ночь – человек и баньши. А наутро Гана вывела смертного из круга – целого и невредимого. Потом он женился. Породил детей, прожил долгую жизнь, умер… В ночь его смерти один из его потомков зачал мальчика, как две капли воды схожего с тем человеком – благодаря колдовству, которое всю ночь творила безумная баньши.
И такие дети будут рождаться пока стоит этот мир. Всегда. И пока они есть, будет жить Гана.
А еще говорят, что раз в один или два века Гана заманивает своего человека в круг. В круг, где ждет его она одна.
И еще – если похожий на предка человек умрет, когда его дети слишком малы для брака, безумная баньши зачахнет с тоски.
Так говорили среди нас – и все это было правдой. Я знала это, потому что когда-то давно, счастливая после той ночи, пьяная своим успехом, Гана делилась со мной подробностями. У меня тогда не было Рода, я редко появлялась в смертных землях, и я спросила – стоило ли оно того? Зачем привязываться к одному-единственному человеку, зачем создавать одинаковых потомков, зачем влезать в долги – тот Старший немало запросил за свою помощь… Зачем все это?!
Гана тогда сказала, что я все пойму позже… она ошиблась. Не нужны мне потомки, даже если они будут похожи на Тиана и лицом, и характером. Только он, никто другой… Без него я не хочу жить. Как глупо…
Люди уже разошлись от ворот, осталась только стража. Старейший, как и я, не ушел, он стоял неподалеку и подозрительно вглядывался в мое лицо. Что ему надо? Чего он боится, о чем подозревает? Думает, я сделаю какие-то выводы из выходки Ганы, из их странного разговора? Или просто ждет, что выкину уже я?
Гана… Она никогда не заботилась о том, чтобы в ее Роду было много потомков, поэтому эта семья – все, что у нее есть. Если что-то случится хотя бы с одним из них – весь Род окажется под угрозой. Не потому ли она поспешила увести своего человека – а он точь-в-точь похож на своего предка, Гана мне того когда-то показывала… Не потому ли Ткачиха не так уж и разгневалась на ганино самоуправство? Потому что убить этого смертного – значит убить и Гану? Княгиня, конечно, любого из нас покарает, не задумываясь – если заслужили, но Гана никогда не раздражала Эйш-Тан, не в пример мне. А Ткачиха даже меня не убила, когда я ее разгневала, даже мне нашла дело. А уж Гана-то… Великой всегда было интересно, что выйдет из ганиной затеи. Наверное, потому-то она и позволила спасти человека, а то и с самого начала решила, что так и будет, только не предупредила баньши. Наверное. Спасти. А теперь – стоп. От чего спасти?! Почему я уверена, что ганиного человека здесь ждет смерть? Девчонка сказала? Но это со слов Ганы, а та могла исказить или скрыть часть правды, лишь бы уговорить смертных. Но ведь Гана и раньше меня предупреждала… и человек, которого мы убили в кругу, тоже говорил о какой-то опасности…
Я подняла глаза. Старейший все еще стоял рядом, не сводя с меня настороженного взгляда.
– Почему Гана увела своего человека отсюда?
Старейший поднял брови.
– Откуда я могу знать, что взбредет безумной баньши в голову?
– Какая Кострякам грозит опасность? – не отставала я. – Что увидел тот человек, который умер ночью в нашем кругу? Зачем вы его убили? Что задумала Великая?
Почему я должна не отходить от Тиана? Зачем Княгиня дала мне смертное тело? И…
– Замолчи! – рявкнул Старейший. – Думай, о чем говоришь! И придержи свой поганый язык, баньши угасшего Рода!
А вот это он зря. За столько тысяч лет знакомства мог бы и запомнить, что я не выношу, когда на меня кричат и пытаются приказывать.
– Что, Старейший? – рассмеялась я ему в лицо. – Значит, я угадала? Княгиня еще не наигралась, не надоело плести красивые узоры? А ты и рад стараться. Вон как хлопочешь – хочешь, чтобы ни одна смертная душа не ускользнула от гибели. И не жалко тебе, Старейший? Ты ведь их рождение видел, и рождение их предков. И как Костряки строились, видел. Ты ведь не только Род Кузнеца хранишь, на тебе весь город держится. А, может, свободы захотелось? Может, Княгиня обещала отпустить тебя, как только Город падет? Ну, признайся мне, здесь нет чужих ушей. Что она пообещала тебе, прародитель? Если жить надоело – так шел бы в Хаос сам, эта дорога никому не закрыта. А если…
Высказать очередное предположение я не успела. Старейший изменился в лице, оскалил зубы, как зверь, резко шагнул на меня, поднимая руку для удара. Я отшатнулась, закрывая голову руками. И – ничего не почувствовала. Коснуться друг друга мы можем только в кругу или в доме Ткачихи. Об этом знал и Старейший.
– Ты ответишь за свои слова, баньши угасшего Рода, – прошипел он, отступая на шаг. – На следующей встрече – ответишь за каждое.
Я снова расхохоталась.
– А с чего ты взял, что я туда приду? Что буду чертить для вас этот проклятый круг? Зачем, как ты думаешь, мне по ночам играть на ваших встречах? Выслушивать оскорбления, смотреть, как вы убиваете людей…