Страница 96 из 112
ГЛАВА 8
27 ноября – 2 декабря
Иногда она приходила сюда – покидала свой гамак и мир паутины. Люди, видевшие сидящую на камне посреди Черного Озера фейри, звали Ткачиху Плачущей Девой, говорили, что встретить ее – к удаче. Смертные всегда ее забавляли… Бывало и такое, что одаривала она нечаянных… А бывало отдавала слугам своим.
– Зачем тебе это? – спросил он, легко запрыгивая на камень, по его желанию возникший рядом с ее. – Неужели ты не выше мести смертным? Разве они достойны твоей ненависти?
– Ты не понимаешь, Лисенок… – добродушно ответила она. – Ты просто не в состоянии понять. Даже ты, известный любитель смертных, видишь в них лишь забавные игрушки, но кому, как не мне, знать, что они – нечто большее. Он одолел меня – Ткачиху Судеб. Он разорвал мой узор – этот Берсерк. Он сделал то, что под силу лишь Аметистовой Вьюге, Всемогущей Стихии, понимаешь? И ты считаешь, смертный, что совершил нечто невообразимое даже для нас, Князей, не достоин моей мести? Кто тогда, если не он?
– Этот мальчик – не Берсерк. Не тот, кто оскорбил тебя. Ты обрекла его, обрекла пол-Роси… Просто чтобы воздать должное его прародителю?! – Лис тряхнул головой.
– Иногда я не понимаю, как мог Хаос породить нечто столь… безумное… как род фейри.
– Зачем ты пришел, Ли'Ко? – спросила она. – Неужели, молить о пощаде? Твоя судьба вскоре вернется в мой узор… Кто знает, что я…
– Не за этим, – прервал он Великую Княгиню. – Я пришел предложить тебе еще одно пари… Ты же знаешь, я люблю спорить…
Нара Из Костряков уходил обоз. Припозднился он – по осеннему бездорожью ехать, но вот – уходил. В обозе не увозили ни денег, ни камней драгоценных, ни бумаг, ни имущества. Уезжали дети пяти семейств Костряков. Пяти Великих Родов – я видела баньши среди провожающих. Странно, зачем они пришли? Обычно мы не приходим прощаться. На двух телегах ехали одни только дети – подростки, молоденькие юноши и девушки, – на третьей вместе с самыми маленькими сели две женщины. В отличие от нашего, этот обоз хорошо охранялся – с ним отправили двоих лучших в Костряках магов и с десяток охранников. Тоже не последних, как я вижу. Не удивлюсь, если баньши еще у Ткачихи благополучный путь выпросили, шутка ли – всех потомков своих Родов в одной куче отправить по здешним-то дорогам! Странно все это, странно.
Недалеко от Кузнеца я заметила Старейшего. Баньши недовольно хмурился, глядя, как его человек прощается с молоденькой женщиной, отдает ей какие-то распоряжения, советы, просьбы, целует девочку у нее на руках и – украдкой, словно стесняясь своих чувств, – саму женщину. Старейший увидел меня, кивнул, подошел, встал рядом.
– Кто она? – тихонько спросила я.
– Она? Да жена его, кто еще?
– Жена?!
Старшему из сыновей Кузнеца пятнадцать лет, а жене хорошо, если больше двадцати пяти будет. Неужто так сохранилась? Да нет, что за чушь, я вижу настоящий возраст, что человека, что Старшего!
– Вторая, – продолжая хмуриться пояснил Старейший. – Первая умерла недавно, вот, теперь на этой женился.
– Что-то не так? – уточнила я. – Чем она плоха?
– Да ты не видишь разве? Не человек она, помесок.
– Да в каком поколении у нее Старшие в предках были!
– Все не подходит. Но Кузнец уперся тогда, сказал – Род продолжен, теперь может на ком захочет жениться. Теперь вот с детьми отсылает. Тоже выдумал. Никто, дескать, лучше нее за детьми не проследит, ему спокойнее будет.
– Вот как, Старейший, – удивилась я. – А я-то думала, ты без труда со своим Родом справляешься.
Баньши бросил на меня злобный взгляд и отвернулся. Помнит, как на всех прошлых встречах поучал и издевался над моей неумелостью. И я помню. Выходит, не все так просто, как мне казалось, выходит, у всех бывают ошибки и неудачи. Знала бы раньше…
Кроме жены Кузнеца, на телеге сидела еще одна молодая женщина, уже постарше. Она держала на коленях трехлетнюю девочку и удерживала возле себя семилетнего мальчика. Тот вертелся и все рвался поиграть с другими детьми. Провожали женщину двое – ужасно грустный от предстоящей разлуки мужчина и Гана. Баньши стояла возле самой телеги и со встревоженным видом шепталась с девочкой. Дитя насупило брови, наморщило носик и готовилось разразиться диким ревом. Гану это, по непонятным причинам, радовало; она все подливала масла в огонь, пока девчонка не разрыдалась, вцепившись что есть силы в отцовский рукав. Она ревела, что никуда не поедет без любимого папочки, что ей страшно и что, если папочка с ними не поедет, непременно случится что-то очень плохое. Мальчишка рядом презрительно фыркал и норовил дернуть сестренку за косичку.
Баньши улыбалась, кивала и что-то нашептывала плачущей девочке на ухо.
– Гана! – заметил безобразие Старейший. – Немедленно прекрати!
Баньши отступила от телеги на шаг и развела руками. Мол, я тут не при чем, хотя кого она обманывает?
Девчонка вопила все громче и громче, ее мать тоже заволновалась. Мол, с мужем ей будет спокойнее, а дитя уже не в первый раз предостерегает их от несчастий.
Мальчишка дернул сестру за обе косички, та бросила рев и полезла в драку, женщина пыталась призвать их к порядку, но без особого успеха. Так и сидела, не зная, разнимать ли дерущихся детей, уговаривать ли мужа… Сидела с беспомощным видом и утирала слезы. Мужчина решился, вскочил в телегу в тот самый момент, когда глава обоза скомандовал отправление. Телеги медленно стронулись с места.
– Гана! – закричал Старейший. – Поди сюда! Что ты тут устроила?!
Они заспорили, поминутно упоминая Ткачиху и зачем-то оглядываясь на меня. Мне удалось расслышать ганино:
– Ведь не он же… не из-за него все это…
Потом она сказала:
– Ей все равно, а для меня в нем вся жизнь… – и дальше снова неразборчиво.
Старейший топнул ногой и внезапно исчез. Гана стояла, подбоченясь, среди людской толкотни – часть провожающих шла за телегами, часть расходилась по домам, – и ждала. Вскоре Старейший вернулся.
– Я говорил с ней, – объявил он. – Все будет по-твоему, но тебя ждет наказание.
– Пусть! – запальчиво выкрикнула Гана.