Страница 66 из 81
Тайна держалась недолго, и вскоре Гермоген знал, что царь Василий просил короля Сигизмунда о том, чтобы поскорее прислал в Россию своего сына королевича Владислава на царствие.
Однако гетман Жолкевский был дальновиден и поострее умом, чем Шуйский. Он не дал движения запросу русского царя. Но отправил в Москву гонца и приказал тому передать царю Василию, чтобы патриарх всея Руси и архиереи русской церкви дали согласие на крещение королевича в православие, ежели он пожелает.
Но в расчёты Шуйского не входило извещать патриарха о сделке.
Гермоген в эти дни завершал сбор ополчения, и оно выступило за пределы Москвы. И вовремя, потому как вновь пришёл в себя Лжедмитрий II. Войско у него приросло, он начал обкладывать Москву, занял Серпухов, Коломну, Каширу, обошёл стольный град с востока и был остановлен лишь под Зарайском, где стоял с ополченческой ратью князь Дмитрий Пожарский.
Лжедмитрий II ещё стоял под Зарайском, а рязанские воеводы братья Ляпуновы, вновь изменившие Шуйскому, прислали к Пожарскому гонцов с предложением отдать крепость на милость Лжедмитрия II. Но князь, движимый верностью престолу, укрепивши дух словом Гермогена, с гневом отклонил вражий совет Ляпуновых и вступил с отрядами самозванца в бой. И тогда Лжедмитрий II ушёл от Зарайска, зная, что князь Пожарский и с метлой ратью может разбить его войско.
В эти же дни патриарх Гермоген сумел помочь Троице-Сергиевой лавре. В сёлах Мытищи и Тайнинском, в Петровой слободе и по деревням севернее Москвы стояла ополченческая рать. И Гермоген велел идти этой рати к лавре и прогнать поляков, всё ещё державших там осаду. Но Яну Сапеге донесли о приближении русской рати, и он спешно в ночь увёл своё войско на запад, лесами двинулся к Звенигороду.
Зоркие защитники лавры увидели бегство врага и огласили ночные окрестности колокольным звоном. Да был сей звон не набатный, а благовестный.
Вскоре же о победе над Яном Сапегой знал патриарх Гермоген, и в честь освобождения лавры от осады Гермоген исполнил в Успенском соборе Кремля торжественную литургию.
Царские войска всё это время бездействовали. И тем непримиримее стал к царю Василию Гермоген. Облачившись в торжественные одежды и собрав кремлёвских архиереев, он пришёл с ними в Грановитую палату, где нашёл многих бояр, и потребовал от них, чтобы искали царя в своём кругу.
— А ежели вы сомневаетесь, что среди вас найдётся достойный Мономахова трона, я назову его. Кличьте князя Василия Голицына, ежели он вам мил, а народ его примет. Не угоден Василий Голицын, зовите из Костромы князя-отрока Михаила Романова. Никто другой не сподобится с ним в правах на трон и корону, — заявил Гермоген.
Но думные бояре в эту пору увязли в распрях меж собой и были глухи к словам патриарха. Лишь князь Фёдор Мстиславский подошёл к Гермогену и негромко, но так, что многие услышали, сказал:
— Владыко святейший, тебе нужно заботиться о душе. Время пришло. А мы уж порадеем о России.
— Изыдь, княже-извратник. Давно ли со службы от самозванца ушёл! И тут воду мутишь. Изыди, пока клятвой не обрёк, — вспылил Гермоген. — Ектинью на тебя накладываю по сто поклонов каждый день! — И он трижды стукнул посохом об пол, призывая архиереев к вниманию. — Буду молиться за народ! Россия же и без вас возвысится! — И патриарх покинул Грановитую палату.
Гермоген ушёл в свои покои. Его встретили Катерина и Ксюша. Подбежав к нему, отроковица таинственно сказала: — Дедушка, я ноне гуляла возле речки и видела князя Тюфякина.
— Загадка в чём, внученька? — спросил Гермоген.
— Так через неделю князю грозит постриг. Видела, что он в скуфье.
— Какой нуждой приневоленный? — спросил обеспокоенный патриарх и посмотрел на Катерину, которая стояла за спиной десятилетней девочки. Катерина пожала плечами, дескать, не ведаю.
— Князья Михаил да Иван Салтыковы, что с татями водятся, силу проявят, — раскрывала тайны Ксюша.
— Боголепно, — пошутил Гермоген.
— Но, дедушка, Тюфякин за царя-батюшку будет пострижен, — шёпотом сказала Ксюша. — И царь в сей же день в монаха обернётся.
Гермоген не нашёлся что сказать в ответ. И спросил Катерину:
— Дочь моя, сие правда, что речёт твоя блаженная?
— Я верю Ксюше, — просто ответила Катерина. — Тако же для розмысла есть повод. Будет ли пострижен князь Тюфякин, мне неведомо. По приметам, кои назвала Ксюша, — это князь Засекин-младший.
Патриарх задумался: идти к Шуйскому и сказать о заговоре? Или найти князей Салтыковых и повелеть им отказаться от злодеяния? И ничего хорошего не придумав, решил помолиться. Но вошёл архидьякон Николай и тихо кашлянул.
Гермоген повернулся к нему — в сей миг патриарха озарило.
— Сын мой, — сказал он Николаю, — поди к князю Фёдору Мстиславскому и скажи, если он дома, что хочу видеть его сей же час в Благовещенском соборе.
Архидьякон Николай поклонился и ушёл. Следом ушли и Екатерина с Ксюшей. Гермоген опустился в кресло и задремал. Спустя полчаса вернулся Николай. Он подошёл близко к патриарху и снова кашлянул.
— Где князь? — спросил Гермоген, открыв глаза.
— Владыко святейший, князь Мстиславский уехал к Смоленской заставе встречать митрополита Ростовского Филарета.
Гермоген встал. Эта новость поразила его. Он знал, что когда в начале марта поляки покидали Тушино, они увели Филарета Романова с собой. «Что же вынудило их дать волю пленнику?» — мелькнуло у патриарха. И он повелел:
— Пошли за каретой. Едем сей же час к заставе. — Гермоген понял, что ежели уж опальный Филарет рискнул показаться в Москве, значит, дни Шуйского сочтены.
Гермоген поспешил на половину домоправительницы. И лишь только появился в дверях, Катерина подошла к нему.
— Владыко святейший, что случилось? — спросила она с испугом.
— Прости, дочь моя, но ты должна ведать, с чем возвращается в Москву бывший Фёдор Романов. Не с кознями ли против православной веры? Говори не таясь.
— О нет, владыко святейший! — воскликнула Катерина. — Его помыслы чисты, как у младенца, и в православной вере он крепок.
Гермоген поверил ясновидице, осенил её крестным знаменем, сказал:
— Спасибо, что сняла тяжесть с души. — И Гермоген ушёл.
Вскоре же он и Николай уехали к Смоленской заставе. Но Филарета им встретить не удалось. Стрельцы, охранявшие заставу, сказали, что митрополит и встретивший его князь Мстиславский уехали в сторону Донского монастыря.
Как и предполагал патриарх, с появлением в Москве митрополита Филарета события стали развиваться очень быстро, и не было силы, способной их остановить. Ранним утром 17 июля на Красной площади появились заговорщики. Их привели на площадь к Кремлю отчаянные головы, рязанские воеводы братья Ляпуновы.
Архидьякон Николай, присланный сюда патриархом, с удивлением отметил, что среди мятежников много торговых людей и ремесленников. Как они могли потерять веру в «своего» царя, эту загадку Николай не смог разгадать. Но были на площади и бояре, дворяне, другие вельможи. Вон с холопами появились князья Волконский, Засекин, Мерин, Тюфякин. Князь Иван Салтыков примчал на площадь во главе большого конного отряда. Князь осмотрел площадь и довольно улыбнулся, руку вверх вскинул, громко крикнул:
— Россияне! Бог с нами! Зову в Кремль достать с трона мшеломца и бездельника! За мной, россияне!
— Вперёд! Вперёд! Найдём извратника! — крикнули братья Ляпуновы.
И следом за отрядом Ивана Салтыкова, за мятежниками Григория и Захара Ляпуновых в Кремль хлынула толпа горожан. Среди мятежников Николай увидел свояка царя Василия, князя Ивана Михайловича Воротынского. Он лихо скакал на коне и был доволен порученным ему делом — выразить Василию Шуйскому волю народа.
Первым ворвался в невеликий рубленый дворец, разогнав придворных стражей, Захар Ляпунов. Да великан был так грозен, что царские рынды и слуги разбегались, лишь увидев его.
Следом за Ляпуновым во дворец вломились все главари мятежа, разбежались по палатам в поисках царя. Захар разыскал Шуйского в Малой тронной зале и сказал ему: