Четки фортуны

– Фу-ты, немец, турок, – возроптал отец Александр на его любезные улыбки и кивки «йес, сэр, ноу, сэр».

«Вот тебе и на, – совсем озадачился отец Александр. – Трупа нет. Рукописи нет. Может, их и вовсе не было? Никого и ничего?»

Он вышел на палубу. Море шептало… Что же вчера оно было в таком гневе?

…

РАССКАЗЫ

Змеиная кожа

Лика Борисовна проснулась и не могла понять, где она: комната ее, сквозь плохо прикрытые ставни проходит свет, тишину прошивает редкий пунктир электродрели – где-то ведут работы, – все, как всегда. И тем не менее что-то не так, что-то не знакомо.

– Радио… – накатила на Лику Борисовну мягкая волна, – радио не играет…

А это значит, что супруг Лики Борисовны, всякое почтение, Андрей Гордеевич, ушел из дому. И она разведена не только на бумаге, но и на деле. И теперь она может проснуться и слушать милую электродрель в большой-пребольшой тишине. Или не слушать. Больше не разбудит ее шарканье по всем радиоволнам приемника и вымуштрованный голос диктора. Слова, стертые, каждый день одинаковые, не полетят в ее комнату, как назойливая саранча, как липкие насекомые. Сколько раз она просила его почтение Андрея Гордеевича сделать потише. Но разве допросишься! Ему подавай участие Лики Борисовны во всех его процессах. Он умывается и делает звук погромче, чтоб заглушить шум воды. Он его заглушил, но заглушил и всякие чувства к нему со стороны Лики Борисовны. А без чувства как жить с человеком?

После умывания Андрей Гордеевич идет на кухню и устраивает такой трам-та-ра-рам кастрюлями, как будто объявляет пришествие Страшного суда. И это ради того, чтоб сварить яйцо и вскипятить стакан чая. Как ни дико, но именно с этого начал трещать их брак, и именно это стало последней каплей, когда чаша переполнилась.

Лика Борисовна встала с постели, распахнула окно, потянулась, вдохнув прохладного утреннего воздуха и послушала, как шушукаются между собой деревья. Правильно сделал Андрей Гордеевич, что забрал с собой радио и телевизор. Все равно Лика Борисовна никогда их не слушала и не смотрела. Однако всегда была в курсе событий. Крупных, конечно. Они, когда происходили, просачивались отовсюду и были тем, что не могло быть иначе.

Лика Борисовна приняла кипяще-ледяной душ, отчего чувство приятного перешло в бурную, неудержимую радость, съела фрукт, и у нее появилось желание поделиться с кем-нибудь своей радостью. Поделиться со всеми! Устроить бал, фейерверк, ну хотя бы вечеринку, позвать знакомых, пальнуть шампанским! В конце концов, сегодня воскресенье.

Она открыла записную книжку.

Все ее знакомые – это друзья Андрея Гордеевича. Это он ввел Лику Борисовну в их круг, представил, велел любить и жаловать. С тех пор прошло много времени, Лика Борисовна забыла об этом и считала их своими друзьями. Она обзванивала всех подряд в алфавитном порядке: «Здравствуй, дорогая… дорогой… дорогие… Как дела-делишки?.. Да что вы говорите! Кто бы мог подумать… А у меня сегодня большой день – ушел Андрей Гордеевич. Больше здесь не живет. Он, конечно, правильный, справедливый, но у меня такое чувство, будто из дому вынесли громоздкий шкаф, об который я то и дело стукалась коленом, лбом, локтем. Локтем, знаете, как больно? Я сама очень уважаю Андрея Гордеевича, но он ушел, и в мой сырой склеп заглянуло солнце… Мрачно, я согласна, мрачно… Но поверьте, сегодня у меня праздник, и я хочу его отметить. Приходите в семь… Нормально? Не знаете?.. Почти наверняка?.. Что ж, буду ждать…»

К концу записной книжки Лика Борисовна притомилась, говорила короче и номера набирала через один. Утомительное это дело – звонить. Другой раз не заставишь себя поднять трубку, а тут вдруг всем или почти всем отзвонила. После чего прилегла отдохнуть. Ну и что, если время обеда? Никто же не ждет, когда она подаст на стол да приберет. А ей не хочется есть. Придут гости, тогда и поест.

Часам к шести у Лики Борисовны все было готово. На столе сверкали бокалы, опрятной горкой лежали салфетки, на просторных блюдах почти вздыхали большие бутерброды с красной рыбой и зеленью, в салатнице нежилось оливье, в пиалах дожидались благодарного нёба фирменные блюда Лики Борисовны: сметанные соусы с чесноком и тертым сыром – раз, со свеклой – два и с черносливом – три. Оставалось только подать хлеб, подрумяненный в духовке, шампанское из холодильника и все – как в лучших домах. Но это – когда гости придут.

Лика Борисовна оделась в забытое платье. Как его время не взяло? Цвета морской волны, юбка солнце-клешем, а лиф на бретельках. И жаль, что на бретельках. Спина и плечи Лики Борисовны потеряли свой блеск и упругость, стали мягкими, рыхлыми: надо надевать пиджачок. И на шею лучше повязать платок. Оно-то неплохо, и пиджак, и платок красивые. А Лика Борисовна?

Андрей Гордеевич не задумывался над этим. Ему – главное, чтоб порядок был в доме, обед, накрытый, как в ресторане, рубашечки наглаженные, жалованье какое-никакое, да еще настроение приветливое. Чтоб села рядышком и смотрела телевизор. Он руку на плечо положит и станет сопровождать увиденное сносками, жалобами и поправками. Если Лика Борисовна будет диву даваться, какой Андрей Гордеевич умный, и досидит до конца, то он ей пожелает спокойной ночи и день закончится мирно. Если же Лике Борисовне не до того, Андрей Гордеевич, конечно, ничего не скажет. Слова не проронит. Но не проронит он его неделю. А это не совсем приятно. И чтобы Андрей Гордеевич (Кащей Гордыневич!) заговорил, ей, Лике Борисовне, надо объясняться, почему ей было не до телевизора, просить прощения и соглашаться с тем, что он прав. Но чтобы признать, что Андрей Гордеевич прав, надо быть Андреем Гордеевичем. А она – Лика Борисовна, и желает оной оставаться. Не смотреть телевизор, а смотреть в окно. Потому что она – Лика Борисовна, а не Андрей Гордеевич. Потому что из дуба нельзя сделать новогоднюю елку. И разве надо дуться на дуб за то, что он не елка?

Пробило семь.

Лика Борисовна взяла на кончики пальцев духов, перекрестилась ими и пошла ставить на стол хлеб и шампанское. Сейчас придут гости. Она прошлась салфеткой по бокальчику, показавшемуся недостаточно блестящим, поправила бутерброды на блюде и выглянула в окно: не идут ли?

Двор был пуст.

Лика Борисовна поставила пластинку: приятно зайти, когда играет музыка.

Большая стрелка сползла до шестерки. За дверью ни шороха.

Лика Борисовна прождала, пока стрелка сделала круг, прежде чем поняла, что гости не придут. Она поняла: все они за Андрея Гордеевича. Ее принимали ради него и вот теперь показали, кем она была для них и как они смотрят на этот разрыв. Осудили, переступили через нее и через ее приглашение. Чего им, оказывается, сюда тащиться, если нет Андрея Гордеевича? А она-то думала, друзья! Да, друзья и ученики. Только не ее, а Андрея Гордеевича.

Лика Борисовна вдруг разозлилась: да что это она их оправдывает? Разве она в чем-то виновата? Не пришли, и не нужно. Не было счастья, так несчастье помогло разобраться. Так им и надо. Шампанского не получат. Сама выпьет.

Но бутылок было штук двенадцать. Лика Борисовна их за год не выпьет. Она заткнула ванну, поставила рядом бутылки и стала открывать одну за другой. Бам! Шпок! Хлоп-ок! Дымок! Пробки полетели во все стороны, а шампанское белой меховой струей полилось в ванну.

Лика Борисовна разделась и легла в него купаться. Оно шуршало пеной у самого уха; Лика Борисовна запрокинула голову и намочила волосы. Тоненькие пузырьки пощипывали спину, руки, ноги. Жаль, шампанского мало, не покрывает живот; Лика Борисовна перевернулась, окунула в него лицо. Не глотая, кожей чувствовала кисловато-пряный вкус.

Ей вдруг показалось, что пузырьки впиваются в нее тонкими гвоздиками, что кожа натянулась под ними и стала лопаться.

Лика Борисовна попыталась встать, но это у нее получилось не сразу, хмель закрутил воронки в висках; она медленно, с трудом выбралась из ванны. Стояла и слушала, как высыхает, улетучивается с кожи влага. Ощущение было очень приятным, будто Лику Борисовну кто-то гладил широким пушистым опахалом. Она подошла к зеркалу и увидела – глазам не поверила – плечи ее стали упругими и гладкими, дряблость на шее пропала, паутинка под глазами разгладилась, волосы шелково блестели. Лика Борисовна посмотрела на руки – кожа была нежной, розовой. Она оглянулась и увидела на дне зеленовато-янтарной воды сверкающую чешуей змеиную кожу. Лика Борисовна хотела ее взять, но неловко задела пробку, и змеиная кожа стала просачиваться в водосточное отверстие вместе с зеленовато-янтарным шампанским, из которого вышел газ.