Цесаревич Вася

– Совет пуштунских племён потребовал от короля Мухаммед-Захир-Шаха принять вассалитет от России и ввести русские войска для охраны границы с нашей Индией.

– Какие мерзкие людишки! Мы что-нибудь предприняли для противодействия коварным планам Петербурга?

– Да, сэр! Скоро русским будет чем занять свои войска, кроме покушения на наши интересы в Афганистане.

– Вы имеете в виду авантюру с Макао?

– Почему же сразу авантюра? Отдадим португальскую колонию китайцам в обмен на небольшую войну в Маньчжурии. Вдобавок император Цзян Кайши готов продлить нашу монополию на торговлю опиумом на девяносто девять лет.

– Выгодная сделка, сэр. Но что скажут португальцы?

– А их кто-то спрашивает?

– Логично, сэр. И сколько времени, по вашему мнению, продлится маленькая война? У китайцев есть армия?

– У них даже флот есть. Небольшой, но для захвата японских островов его вполне хватит, а русские несколько лет потратят, чтобы вернуть эти острова.

– Да, джентльмены, как жаль, что в своё время мы переоценили японцев.

– Не наступайте на больную мозоль, сэр. Мы построили макакам мощный и современный флот, вложили колоссальные средства…

– Мы давали кредиты, сэр.

– Пусть кредиты, но кто их теперь вернёт?

– А не произойдёт ли то же самое с китайцами?

– Не сравнивайте! Китай гигантской волной не затопишь.

– Я бы не стал на это надеяться.

– Вы пессимист, сэр. Император Цзян Кайши планирует выставить три миллиона штыков в первую же неделю войны и проведёт мобилизацию, что поставит под ружьё ещё двенадцать миллионов человек.

– Двенадцать миллионов китайцев, сэр.

– Да, соглашусь с вашей поправкой.

– А когда они готовы начать?

– Я думаю, что они уже начали.

Отголоски тихой беседы в респектабельном лондонском клубе прокатились по всему миру, но особенно громко они прозвучали в Петербурге. Во время урока химии дверь кабинета распахнулась, и запыхавшийся преподаватель военного дела нашёл взглядом Василия:

– Красный!

– Я, господин полковник!

– Вы к какому полку приписаны?

– Пока не знаю, господин полковник.

– Так узнайте, а потом отправляйтесь домой и приведите мундир в соответствие с вашим званием.

– Война, господин полковник?

– Она самая, господин подпоручик. Не смею вас больше задерживать.

В первую очередь Василий отправился в кабинет директора гимназии, откуда позвонил генералу Власику:

– Николай Сидорович, добрый день! Вы, случайно, не знаете, к какому полку я приписан?

– Случайно знаю, – коротко хохотнул начальник дворцовой полиции. – К лейб-гвардии Егерскому.

– Вот же… – расстроился Красный, но проглотил готовое сорваться ругательство.

– А что случилось?

– Требуют привести мундир в соответствии со званием. Но ни один портной без письменного разрешения командира полка лейб-гвардейскую форму шить не будет.

Что есть, то есть. Официального запрета не существует, но после нескольких инцидентов с ряжеными великосветскими повесами, раскатывавшими по провинциальным городкам в поисках приключений, нет для любого портного способа вернее всего потерять здоровье и трудоспособность, чем взяться за пошив лейб-гвардейского мундира без бумаги с полковой печатью. Повесы, кстати, могли и жизни лишиться путём самоубийства, что чаще всего и происходило.

– Так ты поезжай в Гатчину, – после некоторого раздумья посоветовал Власик. – В списках полка ты есть, пусть на складах что-нибудь готовое подберут. Машину прислать?

– Такси возьму, – ответил повеселевший Красный. – Так быстрее получится.

– А в полк я сейчас позвоню, – пообещал генерал. – Иди сразу в штаб, там встретят.

– Спасибо, Николай Сидорович!

– Да пожалуйста, господин подпоручик, – усмехнулся в трубку Власик. – Должен будешь.

– Сочтёмся.

В Гатчине Василия уже ждали. Дежурный по полку, улыбчивый капитан с холодными глазами, выделил сопровождающего для похода к каптенармусам.

– Егорыч, ты там проследи, чтобы всё положенное выдали господину подпоручику. И немного сверх положенного, иначе я сам в гости загляну.

– Не извольте беспокоиться, Павел Алексеич, – пробасил огромного роста зауряд-прапорщик. – Оне по военному времени на жлобское поведение опаску имеют.

– Но всё равно проследи.

– Так точно, господин капитан, – козырнул Егорыч и кивнул Василию. – Пойдёмте, ваше благородие.

По дороге к полковым складам Красный поинтересовался:

– А почему благородие, если по уставу от тридцать пятого года их отменили?

– Кто же спорит, конечно, отменили, – согласился зауряд-прапорщик. – Вот как с нами под чужими пулями поползаете, так и вас те отмены коснутся, ваше благородие.

– Понял, – вздохнул Василий. – Чего же не понять?

На складе Егорыч грохнул кулаком по железной двери, вызывая командующего портяночно-подштанниковым гарнизоном:

– Сёмка, щучий потрох, подь сюды!

– Чего орёшь, Глеб Егорыч? – из-за высоких стеллажей послышался недовольный голос, а потом показался его обладатель, что-то пережёвывающий на ходу. – Обед у меня, Егорыч. Ты дашь спокойно поесть людям?

– Так обедай, кто же тебе мешает? Капитан Родимцев даже зайти пообещал, чтобы приятного аппетита пожелать.

Каптенармус почему-то побледнел и судорожно проглотил непрожёванное:

– Зачем аппетиту желать? Не надо желать, если я уже пообедал.

Зауряд-прапорщик указал на Красного:

– Выдавай всё потребное, но если будет сидеть хуже, чем от Исаака Наумыча, то господа офицеры тебя не поймут. Все проблемы в жизни, друг мой Сёма, происходят от непонимания.

– Разве можно сравнивать изделия полковой швальни с произведениями искусства от Альтшуллера? Глеб Егорович, побойся бога! Исаак Наумович Чехову шил, графу Толстому шил, генералу Алексею Николаевичу Романову шьёт!

– А ты, Сеня, постарайся, а сравнивать другие люди будут, – зловеще пообещал зауряд-прапорщик. – И пошевеливайся!

Каптенармус осмотрел Василия с головы до ног, опытным взглядом снимая мерку без всяких приспособлений, и скрылся где-то среди стеллажей. Минут пять там возился и вернулся с несколькими пакетами из вощёной бумаги.

– Извольте примерить, ваше благородие. Вот здесь парадная, здесь повседневная, а туточки полевая. Шинелку вот там повесьте, у нас не гимназия, у нас не украдут.

Василий повесил гимназическую фуражку на крючок и расстегнул шинель. Зауряд-прапорщик вдруг подобрался, смущённо кашлянул и с какой-то странной интонацией произнёс:

– Извините за благородие, господин подпоручик.

– Так я вроде с вами под пулями не ползал?

– Я смотрю, и без нас обошлись.

А каптенармус вдруг звонко хлопнул себя по лбу ладонью:

– Совсем старый стал, сослепу не с той полки взял! – схватил пакет с парадным мундиром и опять скрылся среди стеллажей.

– Сёмка, про обувку не забудь! – крикнул ему вдогонку Глеб Егорович и добавил почти шёпотом, обращаясь к Василию: – Я ведь грешным делом подумал, что опять какого-нибудь фертика для гвардейской отметки в послужном списке прислали.

– А что, и такие бывают? – фальшиво удивился Вася, как раз присланным фертиком себя и чувствующий.

– Сейчас всё меньше, а перед той войной чуть не каждый второй из офицеров. А как порохом запахло, так и пропали куда-то. Не поверите, прапорщики ротами командовали.

– А вот и мы! – Семён появился в обнимку с манекеном, облачённым в парадный лейб-егерский мундир. – Точно ваш размерчик, господин подпоручик. Осталось только звёздочки на погоны приладить.

– Это ты молодец, – одобрил зауряд-прапорщик, но тут же рявкнул: – Обувка где, храппаидол?

– Так вот! – каптенармус выложил на доску, что служила ему подобием прилавка, несколько пар обуви. – Сапоги хромовые, сапоги яловые, сапоги юфтевые, ботинки прыжковые, штиблеты лаковые парадные вне строя… Семён Тимошенко дело туго знает!

– Добре, – кивнул Глеб Егорович и пояснил Красному: – Ежели перед барышнями форсить, то на заказ шитые красивше будут, но в дело ходить так лучше со склада. И крепче, и не жалко. Сейчас мы пойдём оружие под вас подберём, а Сёма распорядится всё погладить, подшить, да на сапоги блеск навести. Сделаешь, Семён?