Буянка

III.

   Буянка не могла дождаться, когда наконец Чайкин уйдет,-- за него ухватился Харлампий Яковлевич, желавший выяснить комику свою теорию драматическаго искусства. Она незаметно ушла в свою комнату, нетерпеливо разорвала конверт и быстро пробежала небольшую, небрежно набросанную записку:    "Дорогая моя Буянка, я сдержал слово,-- писал Буров размашистым почерком: -- ты желала, чтобы я еще один сезон прослужил в Чащилове, и я исполнил твое желание, хотя у меня есть более выгодные ангажементы, как, например, в южные города. Вообще оставаться на второй сезон рискованно: провинциальная публика любит новыя лица... Одним словом, я сделал все для тебя, от Чайкина узнаешь остальное. Твой Мишель".    И только... Ни одного ласковаго слова, ни одной любовной ноты -- ничего. У Буянки сжалось сердце и на глазах невольно выступили слезы. Что же это такое? Так пишут женам мужья из разных казенных командировок, чтобы отвязаться, а она-то ждала этого письма, как праздника. Впрочем, разве Мишель походит на других мужчин.    Перед ея глазами в радужном тумане мелькнуло бледное лицо, гордые темные глаза,-- нет, для таких людей достаточно одного слова: "твой Мишель". Чего же больше? Мой, мой, мой... Кажется, достаточно. Притом Мишель вообще не выносит нежностей и всегда с таким презрением говорит о разных нервных дамах.    -- Мой, мой, мой...-- вслух повторяла Буянка, точно в звуках собственнаго голоса хотела найти недостававшее ей спокойствие.    -- Нет, мой!..-- крикнула она, бросаясь на постель и пряча лицо в подушку.-- Я хочу быть твоей рабой... ползать у твоих ног... Ты мой царь, мой орел!..    Над письменным столом Буянки висел портрет Бурова в роли Уриеля Акосты -- это все, что осталось от него. Комната Буянки находилась на военном положении, как говорил Иван Петрович, потому что никто не смел входить в нее, даже горничная Дуняша. Буянка сама убирала ее и не выносила, чтобы кто-нибудь нарушил ея порядок, исходя из принципа, что у каждаго человека должен быть хотя самый крошечный уголок, где он имеет право быть самим собой, как в данную минуту. Лежа на постели с закрытыми глазами, Буянка почти видела живым облик любимаго человека, который для нея служил сейчас центром всех остальных мыслей и чувств. Что значат другие люди рядом с Буровым, например, этот жалкий комик Чайкин, служащий на посылках в роли театральнаго наперсника. Какой-то он жалкий и держать себя в обществе, видимо, не привык. Недаром горничная Дуняша с таким презрением отнеслась к нему...    Иван Петрович и Харлампий Яковлевич просидели на террасе до глубокой ночи, одни поужинали и раза два чуть не подрались, как это случалось почти каждый раз.    -- Ваня, ты врешь?-- приставал редактор.-- Ну, сознайся, голубчик: врешь?.. Я вижу, братику... все вижу...    -- Ничего ты не видишь, Харлуша... отстань. Ты просто глуп до крайности -- и больше ничего    -- А ты ничего не смыслишь в искусстве!    -- Я?.. Это ты ничего-то не смыслишь, а не я. Да-с...    -- Я? Я ничего не смыслю? Отлично... А вот посмотри, я сыграю Расплюева, тогда и говори. У нас ведь скоро спектакль готовится, пока Савелий Ѳедорыч не нагрянул. Всем уже роли расписаны... Эх, я телятина: комик-то ведь здесь сидел, а у нас именно комика и недостает. И Буянка участвует и я -- одним словом, все.    -- Вся богадельня?..    -- Хорошо, хорошо... По французской поговорке: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Увидим...    -- Будем посмотреть!    -- Кстати, и репетиции можно устраивать вот здесь на даче, под сенью струй, как говорил Хлестаков.    -- Этого еще недоставало! Благодарю, не ожидал...    -- Да тебя никто и не думал спрашивать: у нас с Буянкой решено и подписало. А комика мы завербуем...    -- Он, кажется, предугадал это приглашение и благополучно улизнул.    -- Ничего: поймаем. Я вперед анонс пропечатаю: "при благосклонном участии"... а кстати, как его фамилия? Что-то такое: Воробьев, Галкин... Ну, да это все равно.    Редактор местной газеты, Харлампий Яковлевич Петлин, представлял собой характерное явление. Он когда-то учился агрономии, потом служил в духовной консистории и акцизном ведомстве и кончил редактурой "местнаго органа", носившаго громкое название "Курьера". Как большинство русских людей, он учился совершенно не тому, что ему потом было нужно, служил там, где все ему претило, и кончил по недоразумению делом по душе, но связанный по рукам и ногам условиями провинциальной прессы. Сохраниться в такой обстановке было своего рода чудом, а Петлин дышал вечной юностью, волновался и петушком бежал вперед. Его находили немножко болтуном, немножко сплетником, но все уважали, как безусловно честнаго человека. К числу его коньков принадлежала, между прочим, сцена, и он посвящал ей в своем "Курьере" не мало места, хотя единственным читателем этой газеты был корректор. "А вы читали мою статью о Бурове? Я его, шельмеца, пробрал... Отца родного не пожалею!" Это был целый культ печатной бумаги, дававший неистощимый материал злому уму Ивана Петровича. Кстати, что могло быть общаго между этими двумя людьми, а между нем Иван Петрович не мог прожить дня без своего друга. Сближающим элементом являлась сцена. Друзья покровительствовали театру каждый по-своему и достигали известнаго удовлетворения.    Большой дом Ивана Петровича в Чащилове служил пристанищем для артистов, в нем же устроена была большая зала для любительских спектаклей, так что Петлин имел основание называть его "чащиловским домом Мольера". Иван Петрович в карты не играл и вообще не имел дорогих привычек, а потому считал себя в праве допустить подобную роскошь. В провинции еще живут такие меценаты, и их хорошо знают не одни провинциальные артисты, а также и все гастролирующия в провинции знаменитости. Последния время от времени заглядывали и в Чащилов, а Петлин открыл в своем "Курьере" для них особую рубрику: "наши дорогие гости".    -- Помните, в третьем годе приезжал Василий Николаевич?-- говорил редактор, захлебываясь от восторга.-- Вот были спектакли!.. Да-с, все пальчики облизнешь... Или Анна Ѳедоровна когда гастролировала -- что же это такое было? Именины сердца, как говорит Гоголь.    Когда не было налицо "дорогих гостей" и сам Савелий Ѳедорович уезжал куда-нибудь со своей бродячей труппой, приходилось довольствоваться любителями. Любительство в Чащилове процветало, хотя и подвергалось всевозможным нападкам, на какия особенно падки корреспонденты столичных газет. "Помилуйте, в каком-нибудь Чащилове и вдруг ставят "Грозу" или "Свадьбу Кречинскаго"... Помилуйте, когда мы видели эти пьесы в Малом театре в Москве" и т. д. Петлин называл таких рецензентов самоедами, и его излюбленной темой было перечисление разных театральных знаменитостей, выступивших где-нибудь в дебрях провинциальнаго любительства.    -- Помилуйте, это настоящая школа для начинающих талантов, и напрасно господа корреспонденты третируют любителей с кондачка!-- спорил Петлин с воображаемым противником.-- В специальных театральных школах учатся сотни, а здесь тысячи... Если на каждую тысячу любителей придется всего один талантливый человек, и то публика в выигрыше. Откуда вербует своих артистов Савелий Ѳедорович? Из любителей. А столичныя сцены обирают уже провинциальных антрепренеров... Так и должно быть, так и будет всегда. Например, Буров,-- конечно, он важничает, но ему везде скатертью дорога, а я сказал это, когда он был еще мальчишкой.    Нужно сказать, что открывать таланты, поощрять их и создавать имя артистам было слабостью Харлампия Яковлевича, хотя он на этом тернистом пути и встречался постоянно с одной черной неблагодарностью оперившихся господ актеров. Впрочем, редактор был незлобивый человек и скоро примирялся с обидой.    -- А вот посмотрите, какую примадонну я сделаю из Буянки,-- повторял Петлин, когда оставался с Иваном Петровичем с глазу на глаз.-- У нея есть театральный огонек... да. Ты, пожалуйста, не смейся!..   

IV.

   Буянка провела скверно ночь и, проснувшись поздно утром, почувствовала себя очень скверно. Ей сделалось стыдно за свой вчерашний порыв. При ярком дневном свете мысль работала ясно и спокойно, и девушка смотрела на вчерашнюю себя, как на чужую. Слезы, глупыя истерическия фразы, волнение -- к чему все это? Глупо и еще раз глупо... О Бурове она старалась совсем не думать, а его письмо было для нея оскорблением. Да она и не любит его, если разобрать. Вся эта история скорее выражала неудовлетворенную потребность любви, а сам по себе Буров порядочный нахал и вообще грубое животное. Наконец он просто малограмотный человек. Остается, следовательно, одна внешность, кое-какия манеры и раздутая Харлампием Яковлевичем популярность. По странной ассоциации идей Буянка всю ненависть сосредоточила теперь именно на несчастном редакторе. Конечно, он виноват во всем... По пути досталось и комику Чайкину. Вспомнив о нем, Буянка даже покраснела: а если Буров посвятил этого наперсника в их тайну?.. Нет, этого не может быть.    -- А чорт с ними!..-- вслух проговорила Буянка, быстро одеваясь.    Сегодня она увидит Петлина на репетиции и хоть на нем сорвет расходившееся сердце. Да, ведь сегодня репетиция, и у Буянки уже несколько дней валялась принесенная Петлиным роль, а она еще не прикасалась к ней. Отказываться сейчас было поздно. Эта забота сразу отвлекла внимание Буянки от вчерашняго. Она позвонила.    -- Что дядя?    -- Обнакновенно, на галдарее...    -- Скажи, чтобы лошадь закладывали: я еду в город.    Пока Дуняша ходила, с этим приказанием, Буянка в шляпе и в летней накидке, с зонтом в руках, вышла на террасу. Остановившись в дверях, она проговорила;    -- Что же вы не извинитесь, милый дядюшка? Вы меня вчера оскорбили.    -- Ну что ж, виноват... да и ты тоже хороша.    -- Хорошо, я в искупление своей вины заказала сегодня ботвинью... Довольны?...    -- А ты это на репетицию собралась? Вчера болтал Харлуша... Как пьеса называется?    Буянка назвала пьесу одного моднаго автора, и Иван Петрович замахал обеими руками.    -- Ах, знаю, знаю... Скроена и сшита, как платье, для одной женской роли, вернее -- для одной известной актрисы, а других ролей не полагается. Играли бы лучше Островскаго, а то ведь смотреть нечего.    -- Островский, надоел, и публика требует новинок. Что же делать, если лучше ничего нет?    -- Да, да, модная пьеса, с припадочной героиней и декорациями из остальных ролей. Ничего цельнаго, ни одного характера, о действии нет и помину... Ах, уж эти мне модные авторы!.. Во всем репертуаре ни одной свеженькой пьесы, за которой можно было бы отдохнуть. Я бы на твоем месте ни за что не стал участвовать.    -- Я обещала Петлину.    -- Лошадь подана,-- доложила Дуняша.    Щегольская летняя пролетка на низком ходу ждала у подезда, кучер Андрей, натянув вожжи, выравнивал горячившуюся серую в яблоках лошадь,-- он любил ездить с барышней. До города всего версты три, дорога мягкая -- катанье, а не езда. Буянка часто сажала кучера рядом и правила лошадью сама. Но сейчас она сидела в экипаже и всю дорогу думала почему-то о комике Чайкине.    Чащилов залег по течению реки Лохманки неправильным четырехугольником, Эте был очень бойкий провинциальный городок, кругом обложенный промышленными заведениями. Торговля, если и не процветала, то все-таки жить было можно. Тон задавало чиновничество, несколько богатых купеческих фамилий и разорявшееся дворянство. Издали летом город вечно был покрыт пыльным облаком. В воздухе тянулись темныя полосы фабричнаго дыма.    Главная улица в Чащилове называлась Московской. Дом Ивана Петровича стоял на углу, наискось с губернаторским. Это была старинная и довольно вычурная постройка, с колоннами и резными фронтонами. Собственно во всем доме хороша была одна центральная зала человек на триста, с приспособленной к ней домашними средствами сценой. Первое, что поразило Буянку, когда экипаж остановился у низенькаго подезда, был комик Чайкин, поджидавший кого-то с чисто-театральным терпением.    -- А я уже поступил к вам в труппу, Елена Васильевна,-- проговорил он, протягивая руку.    -- Харлампий Яковлевич уже успел вас завербовать?-- удивилась Буянка.    -- О, да... Сегодня рано утром получил от него записку, и вот жду здесь: господа любители не торопятся.    -- Да, это наш общий порок; мы вечно опаздываем.    В доме оставался летом дворник да старик Сергей Иваныч, известный под именем дворецкаго. Сергей Иваныч составлял в доме все. К Буянке старик особенно благоволил и только для нея "заведывал сценой", как он говорил, то-есть хранил декорации, освещал сцену и так далее. Чайкина старик почему-то встретил очень недружелюбно и просто не пустил в залу. Мало ли кого Харлампий Яковлевич нашлет. Не в своем доме распоряжается, а барышня приедет, так как сама знает. Пока Буянка разговаривала на подезде, приехал Петлин.    -- Никого нет?-- тревожно осведомился он, машинально подавая руку.-- Это наказание... Уж как я просил, чтобы не опаздывать. Тьфу...    -- А вы не волнуйтесь, Харлампий Яковлевич,-- успокаивала его Буянка.    Когда они вошли в залу, Петлин отвел ее в сторону к с торжеством проговорил:    -- А какого я водевилятника приспособил? Небось, вы сами не догадались его пригласить? То-то... А у нас именно водевилятника и недоставало!..    Любители начали собираться. Первой приехала земская учительница Агаѳья Петровна Лукина,-- она еще только выступала, и ея амплуа на определилось. Счастливая сценическая наружность и свежее хорошенькое личико делали ее заметной в любительском кружке. Ей покровительствовала Любовь Михайловна Моторина, которую Иван Петрович называл "одним из семи смертных грехов". Это была полная высокая дама, неопределенных лет, с очень решительным лицом и большими темными глазами. Она играла grandes dames, если не было других. К Лукиной она относилась с особенной деспотическою любовью и всюду ее сопровождала, как и сейчас.    -- А где же у нас Александр Иваныч?-- спрашивала Моторина, наступая на Петлина своей рельефной грудью.    -- Он, вероятно, скоро придет, Любовь Михайловна,-- оправдывался редактор, отступая перед энергичной дамой.-- Кстати, позвольте вам представить: комик Чайкин...    -- Очень приятно,-- равнодушно протянула Моторина, не подавая руки.-- Да где же, в самом деле, Александр Иваныч? Это свинство -- заставлять себя ждать...    Лукина была очень застенчивая девушка и постоянно пряталась где-нибудь ко уголкам, как и сейчас. Крикливыя ноты в голосе Моториной ничего хорошаго не обещали. Но в самую критическую минуту появился сам Александр Иваныч -- молодой человек "приятной наружности", одетый с претензией на щегольство. Он ходил мягко, говорил вкрадчивым тихим голосом и, несмотря на то, что служил в земстве помощником секретаря, пользовался большим успехом в дамском обществе. Еще в передней Александр Иваныч слышал, как бунтовала Любовь Михайловна, но только улыбнулся и с улыбкой же подошел прямо к ней.    -- А, легок на помине...-- сразу успокоилась Моторина, развертывая свою роль.-- И хорошо сделал, а то я уже взволновалась.    -- Я хотел уже послать за пожарными,-- обяснял Петлин на ухо улыбавшемуся Александру Иванычу.-- Настоящий пожар...    Александр Иваныч прежде всего разыскал Буянку, потом Лукину, по пути познакомился с Чайкиным, кивнул головой хмурившемуся Сергею Иванычу и, вытирая лицо платком, усталым голосом проговорил:    -- Сегодня очень жарко...    -- Можно начинать,-- заметила Буянка.    Она все время разговаривала с Чайкиным, который начинал со интересовать. Этот комик держал себя с заразительной простотой, точно хороший старый знакомый. Он следил за всеми своими умными глазами и сразу попал в курс дела. Между прочим, он сделал несколько характеристик присутствовавших любителей, и Буянка весело засмеялась. В Чайкине был огонек, каким так резко отличаются все умные люди от природы. Разговаривая с Буянкой, он разсказал ей про себя, что он южанин, учился в гимназии, а теперь, вот уже около шести лет, "служит" на сцене. К самому себе Чайкин относился тоже с добродушной иронией и передал по пути несколько смешных эпизодов, когда начинал службу.    "Какой он славный",-- невольно думала Буянка.    -- А вы давно знаете Бурова?-- спросила Буянка неожиданно для самой себя...    -- Нет, всего один сезон...    Он понял недосказанный вопрос и высказался о Бурове с чистоактерской осторожностью,-- этот маневр не понравился Буянке.    Репетиция началась довольно вяло, особенно два первых действия. Участвующие не знали ролей, забывали реплики, путали выходы, и Петлин имел полное право беситься. Третий акт у Буянки был свободен, и она за кулисами опять встретила Чайкина, которому и разсказывала все время о чащиловских любителях. В Чащилове существует свой драматический кружок, но они отделились от него -- дядя поссорился со старшинами и Любовь Михайловна тоже, хотя они и ненавидят взаимно друг друга. Петлин перешел на их сторону. В кружке есть порядочный первый любовник, по фамилии Косульский, а им приходится довольствоваться сладеньким Александром Иванычем, котораго дядя просто видеть не может.    -- А вы не думаете поступить на сцену?-- неожиданно спросил Чайкин, продолжая какую-то свою мысль.    -- Я?-- испугалась Буянка, точно Чайкин подслушал ея задушевную мысль.-- У меня не сценическая наружность...    -- У вас хороший голос, и потом, когда вы улыбаетесь... По-моему, только улыбка делает лицо действительно красивым.    -- А почему вы спросили меня о сцене?    -- Да так... Все мы так начинаем, то-есть любительством. Ведь сцена -- роковая вещь... Кто раз прошел по театральным подмосткам, тот навеки обреченный человек.    Этот интересный разговор был прерван громкой ссорой Моториной с редактором. Решительная дама закричала каким-то пронзительно-тонким голосом:    -- Вы только всех нас путаете, Харлампий Яковлевич... Шли бы к себе в редакцию, а то толчетесь здесь, не знаю зачем.    -- Благодарю, не ожидал, Любовь Михайловна.    Вмешательство Александра Ивановича потушило бурю в самом начале, и репетиция кончилась благополучно. В водевиле выступили Чайкин, Лукина и комическая старуха Боброва. С первых фраз новаго комика Буянка почувствовала, что это настоящий талант, который играет просто, чего именно и недостает любителям.    -- Каков водевилятник-то!..-- шептал ей Петлин.-- А из лесу-то кто -- все я ж его пугал... Прелесть! Ну, а что касается Любови Михайловны, так она чуть-чуть меня не проглотила. Вот уродилась ядовитая баба!    Устроившийся спектакль мало интересовал Буянку. Она все время возилась с попугаем или с обезьяной, точно в этом обществе хотела скрыться от специально-человеческих мыслей и чувств. Дядя Иван Петрович следил за ней и роптал:    -- Это скверная привычка: взять дело и замотать его.    -- А если мне роль не нравится? Да и вообще мне все надоело...    -- Разочарованная девица... ха-ха!.. Вот это мило! А зачем брала роль, если чувствуешь себя никуда негодной? Вот уж этот новенький водевилятинк в лоск вас всех положит, потому что у него есть выдержка, школа, наконец просто привычка работать... Да-с, великое дело школа!.. Поэтому самый плохой актеришка всегда лучше самаго лучшаго любителя, а про вашего брата любительниц и говорить нечего: сегодня у ней нервы, завтра она не расположена, послезавтра каприз... тьфу!..    -- Говоря откровенно, вы боитесь, милый дядюшка, что мы осрамимся пред драматическим кружком? Любовь Михайловна надоела мне этими разговорами о кружковцах... Ну, и пусть их торжествуют. Чужия глупости не делают никого умнее...    -- Но это еще не дает нам права делать такия глупости!    Комик раза два завертывал на дачу, и Иван Петрович встречал его с особенной любезностью, чтобы показать Буянке, как он ценит настоящий артистический труд.    -- Вы пройдите-ка с ней роль по-вашему, по-театральному,-- подуськивал Иван Петрович, фамильярно подмигивая комику,-- как это у вас на сцене делается... На репетициях Добрецов зверь-зверем ходит. Видали и мы виды... Что же, иначе нельзя, потому это такое уж особенное дело. А прежде всего: субординация, выправка... Так я говорю?    Чайкин мягко соглашался с ворчавшим стариком и улыбавшимися глазами наблюдал Буянку. Ему нравилось бывать здесь, на даче, где он чувствовал себя как-то теплее, точно дома. Бывают такия семьи, в которых чужой человек чувствует себя своим. Несмотря на свою относительную молодость, Чайкин успел исколесить почти всю Россию от Иркутска до Одессы. Буянка часто разспрашивала его об этих артистических tournées, забывая свою тетрадку с недоученной ролью. Они вместе уходили куда-нибудь подальше в сад и болтали о разных разностях.    -- Знаете, мне почему-то кажется, что я знаю вас, Платон Егорович, и давно знаю... Вам случалось испытывать подобное чувство? Еще тогда, как вы вошли к нам в гостиную в первый раз, я точно узнала вас...    -- Это бывает, Елена Васильевна,-- соглашался Чайкин.    Он как-то не решался высказать то, что чувствовал сам, потому что робел в присутствии Буянки: она была такая образованная и с настоящими манерами, как бывшая институтка.    Собственно говоря, это не было тем вульгарным чувством, когда нравится хорошенькая свежая девушка, а что-то другое, чего еще Чайкин не испытывал. Ему нравилось слушать, как говорит Буянка, следить за ея походкой и постоянно изучать это удивительное лицо, на котором отражалось всякое настроение с особенной рельефностью. Есть такия лица, которыя красивы внутренней красотой. Буянка как-то между делом разсказала о себе всю подноготную: как она жила со вдовой-матерью, как потом училась в институте, как наконец попала к дяде. Она умела разсказывать о самой себе, как о постороннем человеке, и даже относилась к разным периодам своей жизни иронически. Больше всего любил Чайкин, как она смеялись, это девичье лицо точно светлело, а глаза искрились детским, добрым весельем.    -- Если говорить правду, так я совсем сумасшедшая,-- каялась Буянка:-- только безнадежно-глупые люди любят говорить вечно о себе, а я сколько наболтала вам про свою особу... Если бы я была на вашем месте, то не удержалась бы и сказала: "Елена Васильевна, довольно!". Да! А вы умеете слушать, Платон Егорыч, это добродетель не из последних... Так и хочется разсказать о себе еще что-нибудь.    Главнаго, конечно, не было сказано, т.-е. о Бурове. Чайкин это чувствовал и как-то весь точно сжимался,-- мысль о первом любовнике расхолаживала его, как струя холодной воды. Это было неприятное и тяжелое чувство, отгораживавшее его от Буянки стеной. Стоило ему только вспомнит о Бурове, как сама Буянка начинала казаться совершенно другой, и он всматривался в нее прищуренными глазами. Да, это была совсем другая девушка, далекая от него и чужая. По какому-то тайному предчувствию Чайкин боялся готовившагося спектакля и радовался, что, благодаря неаккуратности господ любителей, он был отложен на целых две недели. С этим спектаклем заканчивалось и его знакомство с Буянкой.    Раз на репетиции Чайкин пропустил поданную ему реплику и вызвал колкое замечание Моторикой:    -- Послушайте, молодой человек, вы разсеяны, как жестоко влюбленный.    Он не нашелся, что ответить, и только покраснел самым глупым образом, как пойманный за ухо мальчишка. Любовь Михайловна презрительно смерила его с ног до головы, точно видела в первый раз, и пробормотала ему что-то, вероятно, очень обидное, но, к счастию, Чайкин ничего не разслышал.    -- Не обращайте на нее внимания,-- шепнула ему в антракте Буянка, видевшая эту сцену.-- Любовь Михайловна добрейшая женщина в душе, как и мой дядюшка, но любит говорить дерзости...    -- Она в данном случае права,-- отшучивался комик:-- я, действительно, жестоко влюблен...    -- Ах, да?.. Ну, тогда другое дело,-- спокойно согласилась Буянка и даже легонько вздохнула:-- понимаю: Агаѳья Петровна такая хорошенькая на сцене.    -- Вы угадали...    -- Кстати, нескромный вопрос: вы женаты, Платон Егорыч?    -- И да и нет...    -- Виновата, что навязываюсь со своим любопытством. В вашем актерском кругу свои взгляды на некоторыя вещи... Ведь Буров может ответить то же самое про себя, как и вы?    -- Я, право, так мало знаю его семейную обстановку... Мы встречаемся только на сцене.    На генеральную репетицию приехал Иван Петрович и все раскритиковал. Это вызвало настоящую бурю, потому что на него напали Петлин и Моторина с ожесточением кровно обиженных людей. Произошла горячая схватка, едва не разстроившая спектакля.    -- Вы забываете одно, что я желаю вам же добра,-- кричал Иван Петрович, размахивая руками,-- Публика безжалостна к любителям и по-своему права... да. Агаѳья Петровна прекрасная девушка и талантливая учительница, но, иззвините меня, на сцене она не знает, куда девать ей руки.    -- Неправда, неправда!-- кричала Моторина, задыхаясь от волнения.-- Она только не ломается, а держит себя естественно... особенно рядом с изломанностью и кривляньем записных актрис... Да!    Спорившия стороны кончили тем, что обратились за разрешением вопроса к Чайкину, чем поставили его в крайне затруднительное положение.    -- Мне трудно высказать определенное мнение уже потому, что я сам участвую в спектакле,-- уклончиво обяснял он.-- Но могу сказать одно, что в общем все идет порядочно, хотя по репетициям и трудно судить.    -- Слышите: по репетициям судить трудно!-- кричал Петлин, накидываясь на Ивана Петровича.-- А вы только смущаете нас, и самое лучшее...    -- Убраться мне к чорту! Понимаю и благодарю, хотя и не ожидал...    Буянка от души хохотала над этой сценой: дядя так смешно отмахивался руками, когда Моторина наступала на него козырем, а Петлин забегал то с одной стороны, то с другой, как маленькая комнатная собачонка.    -- А чорт с вами!-- ругался Иван Петрович, отступая.-- Вам же добра желаю... Право, какие-то сумасшедшие собрались!.. И пьеса скверная и исполнение никуда не годится. Так нельзя... Вот ужо разберут вас кружковцы!.. Да... нарочно придут и будут наслаждаться вашим позором.    -- Ты, к сожалению, ничего не смыслишь в сценической постановке, Иван Петрович!-- кричал вдогонку Петлин.    -- Я, я ничего не смыслю в сценической постановке?.. После этого...    -- Барин, в столовой подана закуска,-- почтительно и сердито докладывал Сергей Иванович.    -- А... проси.    Закуска являлась чем-то священным и сразу потушила бурю. Иван Петрович был всегда большим хлебосолом и сейчас точно стряхнул с себя весь артистический гнев. Господа артисты явились в столовую, как ни в чем не бывало, а Моторина села целую коробку сардинок.    -- В сущности говоря, спектакль сойдет прилично,-- говорил Иван Петрович, запивая прожаренную по его вкусу котлетку красным вином,-- хотя, конечно, и остается желать многаго... Господин Чайкин, если моя Буянка не будет знать роли, ответственным лицом являетесь вы; я поручал ее вам.    -- Ничего, все сойдет хорошо,-- успокаивал комик.-- Елена Васильевна сыграет так, как вы и не ожидаете...    -- Я давно это предсказываю!--вступился Петлин,-- По моему мнению, совершенно ошибочная система оценки дебютантов по коронным ролям... Нет, ты сыграй выходную рольку -- вот тогда я тебя узнаю. Хорошая роль сама за себя говорит, а настоящие артисты из ничего создают роли. Да-с... Так и Елена Васильевна; мы ее определим на маленькой роли и в слабой пьесе.    -- Со своей стороны, я только могу удивляться, Харлампий Яковлевич, что ты иногда можешь высказывать умныя вещи,-- шутил Иван Петрович.    -- Господа, я оскорблен! Впрочем, я сердиться сегодня не в состоянии и поручу обижаться кому-нибудь за меня по доверенности... Вот хотя вы, Александр Иванович... пожалуйста, обидитесь за меня...    Это вызвало общий смех, а скромный Александр Иванович только поджал губы -- он оберегал свое достоинство молодого человека, подающаго надежды. Есть люди, влюбленные в самих себя, и к ним принадлежал Александр Иванович. Он был, например, уверен, что все молодыя девушки влюблены в него, а в данном случае Буянка и Агаѳья Петровна.    Эта уверенность выработала в нем особый отеческий тон в обращении с дамами, а Буянка называла его за эту манеру говорить -- кислятиной. Она вообще немножко третировала его, а Александр Иванович обращался с ней, как модный духовник. Впрочем, сейчас ей было по до него, и она почти не слыхала, что происходило за завтраком.    -- Знаете, я начинаю чего-то бояться,-- обясняла она Чайкину, придвигая свой стул к нему.-- Вы испытывали это чувство? Совсем безотчетный, детский страх... Сама чувствую, что глупо, а между тем даже руки холодеют. Вот пощупайте...    Она протянула обе руки и посмотрела прямо в глаза. Руки были, действительно, холодны, как лед, и Чайкин только покачал головой. Ему нравилась в Буянке эта чарующая простота обращения, когда она смотрела прямо в глаза с такой детской доверчивостью. Положительно, она была настоящей красавицей, и Чайкин про себя проверял первое впечатление.    -- Что же вы молчите, как пень?-- сердито спрашивала Буянка, убирая руки.    -- Я... я... Пожалуйста, не делайте сердитаго лица, Елена Васильевна: вы сейчас были такой красавицей.    Это признание вырвалось само собой, как невольный вздох, и Чайкин ужасно смутился. Буянка считала себя дурнушкой и строго посмотрела на комика, но его смущение успокоило ее, и она добродушно улыбнулась.    -- От перваго человека я слышу такой комплимент...-- равнодушно заметила она.-- Жаль только, что другие этого не находят.