Страница 9 из 19
X.
Мысль о Трехсвятском засела в голове Евгения Васильевича гвоздем. Ведь стоило только жениться на Капочке... Предварительно все-таки нужно было разузнать все подробности через "окольных людей". Нельзя же полагаться на болтовню какого-нибудь Гаврюшки. С другой стороны, эти окольные сибирские люди -- народ хитрый, и с ними приходилось держать ухо востро, чтобы не выдать своего плана. Всякое дело требует серьезной подготовки, и Евгений Васильевич не желал в свои сорок лет делать мальчишеских ошибок. Игра, так игра... Лето длинно, свободнаго времени достаточно, и Евгений Васильевич нарочно обездил соседние прииски, чтобы под рукой навести необходимыя справки. Из этих разведок он вынес одно убеждение, что о наследстве Михея Зотыча ходили самые баснословные слухи. Главная суть заключалась в скрытом духовном завещании, по которому все получала Капочка. Это завещание существовало, как говорили все в один голос, по оно исчезло в самый критический момент. Что Марѳа Семеновна его не уничтожила, доказательством служило уже то, что она сама разыскивала его в течение нескольких лет, пока не успокоилась в качестве опекунши, а потом попечительницы. -- Даже представим себе, что такого завещания и вовсе не существовало,-- разсуждал Евгений Васильевич.-- По закону, Капочке все-таки принадлежит известная часть оставшагося движимаго и недвижимаго имущества, а это составит кругленькую сумму в несколько сот тысяч. Да зачем часть, когда она единственная наследница и духовнаго завещания нет... Эх, если б был под рукой подходящий человек! Самому не совсем удобно производить эти розыски, а через него можно было бы все устроить шито и крыто. А главное, не следует торопиться, и если уж ударить -- так разом. Кстати, Евгений Васильевич припомнил некоторыя юридическия подробности собственнаго процесса, послужившаго ему хорошим уроком, В этих громких уголовных и гражданских делах вся суть в мелочах, и вот важно вперед их предусмотреть, как в шахматной игре. Общая ошибка героев громких процессов заключалась в том, что они видела только свою партию и не обращали внимания на позицию противника, а нужно действовать как раз наоборот. Вернее,-- следует иметь постоянно в виду всю игру, как она складывается, и на случай возможных ошибок преувеличивать силы противника. В данном случае, например, лучше всего предположить, что духовное завещание уничтожено Марѳой Семеновной или находится у нея в руках, а поиски с ея стороны -- только маленькая военная хитрость. Ясно только одно, что оно было составлено не в ея пользу и даже не могло быть составлено иначе, когда единственная наследница налицо. -- А отчего не предположить, что это духовное завещание припрятано куда-нибудь самой Капочкой?-- развивал свою мысль Евгений Васильевич, разсматривая предмет со всех сторон.-- Ведь отец ее, конечно, любил и мог предвидеть, что после смерти Капочка поступит под опеку Марѳы Семеновны. Как практический человек, он должен был знать хорошо, что это за женщина, и что ожидает Капочку под ея опекой, и что, наконец, старший брат, Абрам, может скоро умереть. Положим, что такие дельцы, как Михей Зотыч, сильны только в своей специальности и вне ея делают детския глупости. Словом, все было неизвестно, гадательно, запутано и противоречило одно другому, хотя должен существовать тот роковой кончик ниточки, от котораго распускается самый большой клубок. Больше всего Евгения Васильевича смущало то обстоятельство, что после отца Капочка осталась ребенком всего шести-семи лет, и едва ли покойный мог что-нибудь ей доверить. Хотя отчего бы не предположить такую комбинацию: чувствуя приближение смерти и понимая, в каком положении остается дочь, Михей Зотыч мог передать ей завещание с тем, чтобы она его спрятала до совершеннолетия. Иногда дети бывают хитрее взрослых и, как лунатики, проходят там, где большие люди летят вниз головой. Это явствует тоже из некоторых судебных процессов, в которых фигурировали дети. -- Во всяком случае, осторожность, осторожность и осторожность,-- повторял Евгений Васильевич и даже грозил самому себе пальцем. Затем он закрывал глаза и видел себя уже владельцем Трехсвятскаго, сибирским миллионером... Перед ним раскрывался необятный горизонт. Вот когда бы он расправил крылышки и показал всем, как нужно жить. Отчего, в самом деле, какие-то сиволапые мужики могут быть миллионерами, а он, урожденный Лугинин, должен пропадать каким-то сомнительным управляющим из милости?.. Он опять начинал верить в свою звезду. Может-быть, сама судьба привела его в ссылку, чтобы сторицей вознаградить за все ошибки бурной юности. Как все люди, Евгений Васильевич считал себя невинно пострадавшим, жертвой судебной ошибки, козлом отпущения за чужие грехи. Самый виноватый человек всегда найдет себе оправдание, начиная с того, что другие, те другие, которые не попали на скамью подсудимых, ведь решительно ничем не лучше. Вот только погода не соответствовала этому взвинченному настроению нашего героя и наводила невольную грусть. Короткое уральское лето промчалось с поразительной быстротой. Наступила осень с грязью, дождями и безконечными темными вечерами. Чауш разлился, все болота размякли, так что теперь на Трехсвятский можно было пробраться только пешком, и то с опасностью утонуть в какой-нибудь трясине. Впрочем, у самаго невыгоднаго положения есть своя оборотная сторона. Благодаря осеннему бездорожью, Евгений Васильевич мог не бывать на Трехсвятском месяца три, и поднятая его последним визитом подозрительность Марѳы Семеновны уляжется сама собой. Недаром итальянская пословица говорит, что время -- самый справедливый человек. А там выпадет первый снежок, установится первопуток, и Евгений Васильевич явится в Трехсвятский, как снег на голову. Вы знаете, что нужно прежде всего сделать? Очень просто. Нужно ухаживать за самой Марѳой Семеновной. Да... И так ухаживать, чтобы она размякла и постепенно привыкла к мысли превратиться в m-me Лугинину. Положим, что это чудовищно, но ведь каждая женщина считает себя красавицей и готова хоть сейчас сделаться царицей. Это самый слабый пункт, и на нем все нужно построить. Даже, если бы это было нужно, можно сделать формальное предложение, чорт возьми... Когда идут к серьезной цели, то не думают о пустяках. Только усыпить дракона, а там все уже будет само собой в руках. -- А Спирька?-- неожиданно промолвил Евгений Васильевич и даже остался некоторое время с раскрытым ртом.-- Ведь это серьезный риваль, который тоже ни пред чем не остановится... Ах, чорт возьми! А вдруг он женится на Марѳе Семеновне?.. Ведь вот какие пустяки иногда тормозят дело. Подвернется такой проклятый человек, через котораго никак не перелезешь. Да... Я его совсем забыл, этого Спирьку. Но это препятствие разрешилось самым неожиданным образом. Раз, в осенний вечер, когда Евгений Васильевич шагал по своему кабинету, в дверях показалась измятая, ухмылявшаяся рожа Гаврюшки. -- Чего тебе, Гаврюшка? -- А ничего, барин... -- Дождь идет? -- Идет, барин. -- Чему же ты радуешься? -- Я-то? Спирька-то устроил Марѳу Семеновну... Вот сейчас провалиться! Даве видел штегеря с Трехсвятскаго. Мы с ним росчали полштофа... Словом, Спирька в лучшем виде себя обозначил. -- Ничего не понимаю... -- И понимать тут нечего. Известно, напился пьяный, пришел к воротам и давай кричать: "Эй, ты, сухая-немазаная, отворяй ворота добру молодцу!"... Марѳа Семеновна и туда и сюда, а Спирька пуще того бунтует, потому, как почувствовал себя в полном праве. "Выноси мне, слышь, стакан водки за ворота, а в дом уж я потом войду. Будет мне по садам-то лазить"... Испускалась Марѳа Семеновна, потому -- огласка и срам, вынесла стакан водки, думала утешить мила друга, а он ее за волосья... В лучшем виде разделал. Едва живую ее отняли... -- Может-быть, врет твой штейгер? -- Евгений Васильич, с места сейчас не сойти... Это ничтожное обстоятельство было уже в пользу задуманнаго плана, и Евгений Васильевич испытывал не совсем джентльменское удовольствие. Одним препятствием, во всяком случае, было меньше, а каждый человек прежде всего эгоист,-- эта теория эгоизма лежала в основе миросозерцания Евгения Васильевича. Сам он не мог бы ударить женщину, но ведь тут делалась история пещерными людьми, для которых закон не писан. Они своим пещерным зверством только помогали ему. Да, время шло, медленно, но все-таки шло. Евгений Васильевич почти не показывался из своей конторы и от скуки подводил итоги своему приисковому году. Вместе с летом кончалась и горячая работа на промыслах, а затем начинались сокращения, пока дело не ограничивалось однеми хозяйскими работами в теплых зимних промыслах. Собственно говоря, это был только один призрак работы, но некуда было девать законтрактованных на год рабочих. Словом, на зиму промысла засыпали, как засыпало все кругом. Евгений Васильевич по этому случаю не мог не припомнить Трехсвятскаго, где работы шли и зимой так же, как и летом. На глубине двадцати сажен зимняя стужа теряла всякое значение, и прииск, среди окружавшаго его омертвения, являлся действительно живым делом. В начале сентября Евгений Васильевич получил новое послание от Lea, но на этот раз оно не произвело на него никакого впечатления. Она писала, что больна и что разочаровалась в людях. Последнее заставило Евгения Васильевича улыбнуться: за тридцать лет каждая женщина должна быть готова к таким разочарованиям, особенно такая женщина, как Lea. Заканчивалось письмо меланхолическим желанием видеть стараго испытаннаго друга. "Недоставало, чтобы эта старая лошадь сюрпризом явилась сюда",-- по-французски подумал Евгений Васильевич, брезгливо улыбаясь. Он даже не замечал, какая громадная перемена в нем произошла за последнее время и как недавно он еще мог радоваться письму Lea, а теперь швырнул его в корзинку, что означало в переводе -- ответа не будет.