Страница 40 из 45
IX
Настроение Гриши в конце зимы удивляло и родных и знакомых. Он точно переродился. Людмила Григорьевна не знала, как объяснить себе это. И с ней он был другим. Одно только беспокоило её -- это бесконечные разговоры о какой-то деревне. -- В деревнях мужики живут,-- отвечала она.-- Нам-то какое до них дело... -- А если я тоже перееду в деревню? -- Ну, уж это дудки!.. Извините, Григорий Григорьич, а мужичкой я не желаю быть. Если бы вы мне сказали это тогда, так я бы ни в жисть не пошла за вас замуж. -- Отчего же сестра Люба может жить с мужем в деревне, а ты не можешь? -- Они молодые. Им и в деревне весело... У Владимира Гаврилыча какой-то там подряд -- вот и живут, а окончится подряд -- выедут опять в Шервож. -- А Катя Клепикова? -- Катерина Петровна особь статья... Её к другим и ровнять нельзя. Удивляюсь я мужчинам... Взять хоть тебя... Ну, где у тебя глаза были?.. Ведь такой девушки и с огнем не сыщешь, а она-то тебя вот как любила. Нет, женился на мне... Теперь бы я была женой портного и жила бы в Казани в полное свое удовольствие, а ты вот хочешь меня в деревню свезти. Не-ет, голубчик... Раньше подобные разговоры приводили Гришу в отчаяние, а теперь он только улыбался: по-своему, жена была совершенно права. Немало удивляло всех и то, что Гриша как-то особенно сблизился с дьяконом Келькешозом. Вечером частенько он прямо из своего госпиталя проезжал к дьякону и там просиживал до полуночи. Это сближение произошло еще на свадьбе сестры, в которой дьякон принимал такое деятельное участие. -- Володька, конечно, дурак, и без меня он давно бы пропал, как червь!-- с гордостью повторял дьякон.-- И Любовь Григорьевны ему бы не видать, как своих ушей, ежели бы не я... Квартира дьякона была недалеко от военного госпиталя, и Гриша любил даже подъезжать к ней. Такой уютный деревянный домик в три небольших комнаты. В нем всегда было жарко, а вентиляции не полагалось: дьякон не признавал форточек. В самом деле, придумали какую-то гигиену, вентиляторы, дезинфекцию, карболку... Гриша необыкновенно хорошо чувствовал себя именно в этих невентилированных комнатах с застоявшимся тяжелым воздухом. Весело горит небольшая лампочка, на столе кипит самовар, дьякон грузно шагает из угла в угол. -- Ну, что, Гриша, нового в газете пишут? Всё проклятый Бисмарк мутит?.. Если бы я не был дьяконом, непременно пошел бы на войну. Тогда бы не попадайся мне, чортова кукла... -- Да ведь немцы такие же люди, как и мы с вами? -- Такие да не такие... у нас всё-таки совесть есть. Живет-живет человек, и сделается ему совестно: нельзя так жить, надо по-другому. Вот возьми меня: ну, какого мне чорта нужно? Да на мое место сам губернатор с удовольствием пойдет, а мне претит. Будет, пожил, надо и честь знать... Я, братец ты мой, тоже вот как свое дело обмозговал. Кончено. Значит, шабаш... -- Что кончено-то? -- А в Березовку еду... -- В гости? -- Какое в гости -- совсем. Заберу дьяконицу с ребятишками и але машир. Деревенским попом буду... Мне уж владыка обещал. А березовский поп сюда просится, к нам в общину, на место попа Евгенья. Старик-то сильно ослабел... чахотка у него. -- Ведь это вам будет невыгодно: городской дьякон вдвое больше получит, чем деревенский поп. -- И я так же раньше-то думал... Конечно, глупость была. А теперь кончено. Шабаш... Я ведь сам-то в деревне вырос, на ржаном хлебе. Да... Оно покрепче белого-то городского хлеба. Верно... Тоже вот ребята растут, об них надо подумать. Что они в городе-то увидят? Мы как-то с Огневым в Березовку ходили -- отлично. Сколько после-то он благодарил меня. Я его вылечил сразу, а то совсем-было подох. Ну, тоже надо сказать и то -- школа там, в Березовке, буду законоучителем. Катерина Петровна учительницей состоит, ну, вместе и будем это самое дело мозговать. У меня, братец ты мой, всё до самой тонкости обдумано... Шалишь, брат. Кончено. Шабаш... Пашню буду пахать, хлеб сеять, сено свое... Вон как Володька-то жил: пан паном. Конечно, он глуп и бросил всё. Ну, зато я-то не дурак... Хе-хе! Меня, брат, не надуешь... Вот приезжай ко мне в гости: всем своим угощу. Гриша вырос в городе и совсем не знал деревни, а поэтому слушал разговоры дьякона с особенным удовольствием. Он уже вперед чувствовал какое-то облегчение, а главное -- всё было так просто, ясно и как-то попросту хорошо. Мысль о деревне теперь для него являлась чем-то вроде лекарства. Да, там будет всё другое, новое, здоровое, хорошее. И о Кате он так хорошо думал, как думают о любимых сестрах. Да, именно сестра. Последняя вспышка старого чувства сменилась другим настроением. Нет, он не будет клубным животным и пьяницей, как collega Конусов. Его спасет новая работа. Только бы скорее отслужить свой срок военным врачом. Раз на улице Гриша встретил Сережу. Юный адвокат катил на собственном рысаке. Он остановился и пошел пешком. В последнее время старые товарищи встречались всё реже и реже, и Гришу удивило это неожиданное внимание. -- У меня дело к тебе есть,-- заговорил Сережа.-- Да... Надеюсь, что не откажешься исполнить маленькую просьбу. -- В чем дело? -- А видишь ли... ну, как это тебе сказать... гм.. Одним словом, я, брат, женюсь и хочу, чтобы ты был моим шафером. Понимаешь, как-то приятнее, если старый товарищ... -- А невеста кто? Надеюсь, что это не секрет. -- О, совсем не секрет, голубчик... Видишь ли, я еще сам не знаю, на которой из трех остановиться: Клочковская -- красавица, но у неё ничего нет; Женя Болтина -- очень толста, но зато у неё радуга в кармане; есть еще одна, та уж совсем богатая, только горбатая. Ну, да для меня это решительно всё равно. Я ведь не знаю ваших сентиментальностей. -- И тебе не стыдно, Сережа?-- в упор спросил Гриша. Сережа громко расхохотался. -- Послушан, голубчик, это, наконец, смешно... Ты знаешь, что я всегда был врагом всяких сентиментальностей. Ведь теперь даже девицы и те смотрят на вещи здраво. Взять хоть Клочковскую... У меня с ними разговоры откровенные, всё начистоту. Вам нужно мужа с общественным положением, приличного человека, а мне нужно... Послушай, ты, вероятно, смотришь на меня, как на сумасшедшего? Э, всё равно... Всякий дурак по-своему с ума сходит. Однако я с тобой заболтался. Прощай... Рысак унёс довольного и счастливого Сережу, а Гриша стоял на тротуаре и повторял про себя его слова. Да, и это Сережа Клепиков... Что-то такое маленькое, дрянненькое, неспособное даже на крупную ошибку. Такие именно люди и устраиваются хорошо, наживают состояние и, главное, проходят жизнь с спокойной совестью, вероятно, потому, что этой совести у них нет, или она уж очень растяжима. Конечно, Сережа в этой сцене рисовался по своему обыкновению и хотел выставить себя испорченнее, чем был в действительности. Это Гриша понимал и не придал особенного значения сегодняшнему разговору. Но всё-таки он решил про себя, что шафером у Сережи не будет, и с этой мыслью ушел домой. Ровно через неделю он получил от гимназического приятеля уже официальное приглашение. Отказываться было неловко, да, наконец, Гришу интересовала вся эта ложь. В назначенный день и час он был у Сережи, который жил уже на новой квартире, приспособленной специально на этот казус. Здесь он встретил много совершенно незнакомых людей и первое время чувствовал себя очень неловко. -- Представь себе, какой сюрприз преподнесен мне родителем,-- говорил Сережа, отводя старого друга в сторону:-- он наотрез отказался быть у меня на свадьбе... Даже из приличия не сослался на какую-нибудь болезнь. Вообще, чудак... -- Что же, я вполне понимаю Петра Афонасьевича: я, на его месте, вероятно, поступил бы так же... -- Ну, ну, пошел огород городить! Сентиментальность... Я сейчас тебя представлю своей невесте. Пожалуйста, не смотри на неё удивленными глазами... Она очень милая девушка и тоже без сентиментальности. Невеста оказалась та третья, о которой Сережа говорил раньше. Это была довольно развязная девушка с едва заметным горбом. Она удостоилась счастья сделаться m-me Клепиковой благодаря наследству, полученному после какой-то тетки. -- Очень рада с вами познакомиться,-- повторила она стереотипную фразу деланым тоном.-- Надеюсь, что мы с вами будем друзьями, потому что друзья Сергея -- мои друзья. -- Очень рад...-- пробормотал Гриша, не зная, что ему отвечать.-- Я уже слышал о вас от Сережи. Он... -- Не правда ли, как он меня любит?.. На красивом и молодом лице мелькнула саркастическая улыбка. Немного суженные зеленоватые глаза только не говорили, что: "эх, братец, какой же ты наивный теленок!". Да, в таких браках обе стороны совершенно застрахованы от ошибок, и Гриша с невольной горечью подумал, что, может быть, они-то и будут счастливы, потому что нет никаких иллюзий, которые могли бы разрушиться. Но всё-таки он почувствовал себя легче, когда, наконец, мог отойти от счастливой невесты. Тут же толкался доктор Конусов, против обыкновения, трезвый. Он поймал Гришу и всё время не отпускал его. -- Как же, племянника женю,-- повторил он несколько раз.-- Да... До некоторой степени семейная радость, вернее -- фамильгная. Мы процветаем... А вы как полагаете, collega? У него -- общественное положение, свет науки, вообще будущность, а у неё природные родительские капиталы. Комбинация невредная... -- Ведь нужно же и богатым девушкам выходить за кого-нибудь замуж, Павел Данилыч. -- Да, да... Закон природы, а деньги составляют рафинированную часть природы. Конусов был в ударе и не без остроумия охарактеризовал собравшееся у Сережи смешанное общество,-- ведь он знал подноготную всех и каждого. Вон судейские сбились в одну кучу, точно гнездо пауков, около них разбитое стадо губернского чиновничества -- тоже хороши милашки, в отдельной комнате представители именитой коммерции -- частью клиенты Сережи, а частью родственники невесты. -- Отца у неё нет, а вон дядя, который её воспитывал... Очень миленький субъектец. Он служит старостой в кафедральном соборе. Интересно, какие счета он представит Сереженьке после свадьбы -- невеста-то под его опекой состояла. Может произойти казус... Дам что-то совсем мало, да и те неизвестные. Оплошал племянничек по этой части... Кстати, collega, вы слышали новость? -- Какую?.. -- Сережа приглашал на свадьбу сестру... В этот момент кто-то увлек Конусова, и Гриша не узнал, что за новость он хотел ему сообщить. Через полчаса Конусов опять появился, но уже был в таком виде, что можно было только удивляться, когда он успел опьянеть. Старик быстро опускался и ослабевал с двух рюмок, причем им овладевало какое-то особенное мрачное настроение. Знакомые старались избегать его в такие минуты. -- Знаешь, collega, что мне хочется сделать?-- говорил он теперь, подхватив Гришу под руку:-- вот встать посреди комнаты и крикнуть: "почетная публика, мерзавцы вы все, да и я тоже!" Произвел бы эффект... А знаешь, почему мерзавцы? Потому, collega, что из брака, в нем же есть великая тайна, сделали позорное торжище, и мы присутствуем на одном торжище и ео ipso поощряем его. -- А что ответила Катерина Петровна на приглашение Сережи? -- Да вот это самое... Хе-хе!... Племянница у меня из другой материи сшита. Да-с... Сережа обиделся, но скрыл сие, а я-то его знаю. -- В этом и вся новость? -- Ах, да... сейчас... Конусов сделал серьезное лицо, даже повертел около лба пальцем и, наконец, сознался: -- Забыл, collega... Что-то такое было, очень интересное -- и забыл.