Страница 55 из 171
— Беспартийный спец… — отозвался Каримбаев.
— Даже сугубо беспартийный, — добавил Лодыженко, грустно улыбнувшись. Несколько человек из группы засмеялись.
— Если избирать беспартийного, — вмешался Саид-Али, — так уж лучше доктора Храпкова. Добросовестный советский врач, председатель конфликтной комиссии. К тому же еще и знающий строительные дела.
— Но Преображенский, кажется, ваш заместитель, товарищ Мухтаров? — не успокаивался Щапов.
— Уже не заместитель, товарищ Щапов. Был заместителем как начальник строительного отдела. Сейчас он только инженер для особых поручений при инженере Синявине, начальнике строительного отдела. Я настоятельно рекомендую Храпкова.
И уже потом, высказав свое предложение, он вдруг вспомнил: «Мне тяжело быть женой серенького муравья… в уголке…» Так и подмывало его после этого крикнуть: «Не надо Храпкова!»
Но Лодыженко уже проголосовал его предложение.
Совещание собралось в конторе участка. Евгений Викторович Храпков торжественно исполнял свои председательские обязанности. Открывая совещание, он сказал несколько слов, из которых не трудно было понять, что он является непримиримым поборником интересов рабочих строительства. Отстаивать эти интересы на совещании ему велит совесть советского человека.
Эти слова поразили участников совещания. Щапов посмотрел на Мухтарова. Тот внимательно рассматривал свои пальцы, сгибая их, как скрипач, готовящийся к игре.
Молчаливое внимание царило в зале после выступления Храпкова. Даже Синявин и тот молчал.
Исенджан в течение этих нескольких месяцев настолько «изучил» русский язык, что на строительстве все уже забыли о том, сколько надо было раньше приложить усилий, чтобы договориться со старым аксакалом. Он, как представитель от рабочих-узбеков, важно сидел рядом с Преображенским. Теперь уже не осталось и следа от его рабской покорности. Сидя за длинным столом, покрытым красной скатертью, он бесцеремонно употреблял свой нас и временами сплевывал зеленую жвачку прямо себе под ноги. Только бирюзовые четки, с которыми он не расставался, шелестели в его руках, как и в первые дни появления на строительстве.
Саид говорил коротко:
— Я согласен с предложением конфликтной комиссии, сформулированным инженером Преображенским. Мы должны обеспечить семьи погибших. Около миллиона рублей мы выделим из сметы. Все это…
— Тогда голосуйте предложение! — раздались голоса, не давшие Саиду окончить мысль. Но он лишь передохнул и продолжал:
— Все это касается только погибших… А как совещание считает нужным поступить с оставшимися в живых?
— То есть, товарищ Мухтаров? — раздались голоса.
— Ведь мы с вами должны доводить до конца начатое дело! Такое широкое совещание советских людей, которые собственным потом и кровью погибших освятили это строительство, нужное всей нашей стране, нашей социалистической родине, имеет право и должно сказать свое авторитетное слово о судьбе Голодной степи. Умершим — вечная память! Семьи их мы обеспечим. Но партии и правительству, наконец, всему народу мы должны сказать свое слово. Предлагаю выразить наше единодушное решение: продолжать строительство ускоренными темпами! Активизировать рабочих, инженерно-технический персонал, повысить производственные показатели на участках. Доказать нашим врагам, что советские люди не растерялись после этой страшной неудачи, от этой вражеской диверсии.
Он захлебнулся и умолк, вытирая пот рукой.
И случилось удивительное. Молчаливые, нахмуренные, будто и не благосклонно относящиеся к Мухтарову люди поднялись с мест и бурными аплодисментами покрыли его слова. Казалось, они хотели этим не только утешить Мухтарова, но и сурово пригрозить тайным диверсантам, о которых впервые так громко напомнил начальник строительства.
Преображенский, услышав эту бурю аплодисментов, с некоторым опозданием, как пойманный с поличным, поднялся и чуть ли не громче других захлопал в ладоши.
— Товарищи! — крикнул он, прерывая аплодисменты.
И пошел говорить, давать обещания. «Разумеется! Это же так понятно. Мы, строители, считали бы для себя самоубийством оставить такой труд, такую расчищенную дорогу к социализму, к счастливому будущему советского народа…»
Саида-Али Мухтарова даже покоробило от такого неожиданного порыва энтузиазма.
Преображенскому тоже аплодировали. Затем выступали рабочие, председательствующий Храпков, говорил Щапов, за ним Исенджан. Вносились разные предложения, их голосовали.
И вдруг попросил слова один рабочий-узбек. С большим трудом подбирая слова, он предложил:
— Назначить инженера Преображенского начальником строительного отдела. Пока он руководил отделом, не было таких страшных катастроф.
Все в зале умолкли. Люди стали переглядываться. Храпков авторитетно заявил, что этот вопрос не может обсуждаться на данном совещании.
— Так мы предлагаем обсудить его, — перебил Храпкова Исенджан, и его поддержало еще несколько человек.
Щапов в ответ на вопросительный взгляд Храпкова только пожал плечами. Лодыженко подошел поближе к председателю. Но Мухтаров поднял руку, и в зале наступила тишина.
— Это дело сугубо административное. Понятно, такое совещание может высказать свое мнение и по этому поводу. Руководство должно будет учесть этот совет при пересмотре штатов. Но я, начальник строительства, реорганизовывать руководство не собираюсь…
И все же в резолюцию, принятую совещанием, внесли предложение: рекомендовать начальнику строительства вернуть инженера Преображенского на должность своего заместителя.
Даже Щапов, беседуя после совещания с Мухтаровым, не нашел слов, чтобы возразить против такого предложения актива.
Только инженер Преображенский с негодованием и довольно громко выражал свое возмущение решением актива.
— Черт знает что творится! Говоришь им об одном, а выскочит какой-нибудь горячий и бахнет… Предложение называется! На все у них выработались стандарты демократизма. Предложение… — возмущался Преображенский, и его щетинистые усы трепетали.
Даже высокий, с прилизанной прической корреспондент, что стоял здесь же, опершись о дверь, был удивлен искренним гневом Преображенского.
XX
В Голодной степи наступила пора ветров. Умолкли водопады в ущельях. Лето на исходе — время убирать хлопок. Строительство в Голодной степи переживало кризис. Темп работ стал снижаться. С тех пор как обрушилась кампыр-раватская скала, люди не работали с таким воодушевлением, как прежде. Но и по домам они не расходились. На всех четырех участках ежедневно собирались митинги. Чего добивались наиболее рьяные из участников, не знали ни в конторах, ни даже они сами. Кто-то старательно вырабатывал новые требования, потом их забывали и снова выискивали другие, поновее. На каждом участке среди десятников появились незаметные, но ловкие люди. Они приобрели уже славу вожаков, торопились, суетились. В карманах у них торчали заранее приготовленные проекты резолюций.
— Надо бросать работу! — горячились они. — Работу можно найти где угодно. Наши руки пригодятся всюду, но зато не будем мы подпирать своими телами скалу Кампыр-Равата, не будем оставлять своих детей сиротами.
Мухтаров пересмотрел штаты руководства, вернул Преображенского на должность начальника строительного отдела, и тот теперь чаще стал бывать среди рабочих.
При начальнике строительства была создана общественная совещательная организация — совет строительства. Председателем совета был Мухтаров, а его заместителем пленум единогласно избрал врача Храпкова.
Преображенский успевал в течение одного дня побывать на многих участках. Из полученных сверх плана полумиллиона рублей дотации на квартал немедленно закупил четыре новых автомобиля и тем наладил самую тесную связь с прорабами.
— Нельзя так злоупотреблять демократизмом… Вы же инженер, должны переубедить их. Или… или прогоните прочь. Будем тогда знать, что рабочих у нас нет, доложим об этом на совете строительства, запросим от ЦК строителей. Надо же достраивать, — кричал Преображенский в конторе Майли-Сая, и никто не осмелился ему возразить. Все и так было всем ясно.