Роман межгорья

А в столовой…

Мария, заходя по временам в столовую, волновалась больше, чем ее хозяйка. Она еще не умела скрывать свои чувства, а этот местный красавец ей и раньше не нравился. Любовь Прохоровна смеялась, шутила, успевала попотчевать Синявина, придвинуть бокал с вином Касимову, смело чокнуться за «старое» знакомство с Саидом. Евгений Викторович от находчивости своей Любочки был на седьмом небе, а молчаливость и растерянность Саида расценивал как результат сильного впечатления, которое произвела на гостя его красивая жена.

Зажгли мигающий электрический свет. После одной-двух рюмок вина настроение у всех приподнялось, разговоры стали сердечнее, оживленнее.

Совсем неожиданно разгорелась горячая дискуссия. Синявин настойчиво пытался убедить Касимова в том, что возможности человеческого прогресса определяются в первую очередь богатством нации. Ну, понятно, какое же богатство может быть у отсталой нации? И он делал отсюда вывод, что отсталые нации должны сначала разбогатеть, чтобы включиться в общекультурный процесс. Иначе они будут тормозом для общечеловеческого прогресса.

Храпков во взглядах старого инженера почувствовал что-то «мудреное», но что — толком понять не мог. Он по существу не возражал Синявину, признавал необходимость «богатства», но прибавлял к нему еще слово «свобода», не раскрывая его сути. Получалось так, что богатые и свободные нации уже вполне способны возглавить процесс развития человеческой культуры.

Касимов возражал обоим своим оппонентам.

— Разрешите не согласиться с таким понятием богатой или бедной нации. Если взять, скажем, Америку, так там богата не нация в целом, а класс, капиталисты. Так было и у нас, в Узбекистане, только, правда, это были магнаты, феодалы, но тоже богатые для своего времени.

— Товарищ Касимов, — начал Храпков. — Это же совсем из иной оперы… Александр Данилович говорит…

— Разрешите, Евгений Викторович, я сам за себя отвечу. Америка не может служить примером в нашей дискуссии. Богатство капиталистов, конечно, не является богатством нации. К тому же я и не знаю, какая в Америке существует нация. Там все так смешалось…

— Так вы тоже, прошу извинить, Александр Данилович, путаете. Идет речь не об этнографическо-национальных признаках народов, а о так называемых национальных богатствах. Национальные, то есть всенародные. А как они в Америке могут быть всенародными, ежели там народ не свободен?..

Синявину показалось, что Храпков нашел решение вопроса. Во всяком случае, в первый момент он не смог ему возразить.

— Узбеки, конечно, испытывали национальное угнетение… — снова начал Касимов. Но Храпков тотчас перебил его:

— Вот об этом я и хотел сказать, товарищ Касимов. Они были угнетены, и потребуется, может быть, столетие, чтобы возродить целую нацию, как народ… — Евгений Викторович даже поднял палец в патетическом месте: «целую нацию, как народ». — Нужны особенно благоприятные — понимаете? — благоприятные условия для того, чтобы произошло возрождение… Может быть, товарищ Синявин имеет в виду нечто иное, но я его именно так понял.

— Да-а, — неуверенно ответил Синявин, постукивая пальцами по столу.

Касимов внутренне никак не мог согласиться с этими путаными утверждениями Храпкова. Но он — человек вежливый. Эти ученые мужи искренне хотят показать, что они советские люди, и это не худо для первого раза. Он спокойно выслушал их и только тихо бросил Саиду:

— Товарищ Мухтаров! Как вам нравятся эти рассуждения о нациях, в том числе, очевидно, и об узбекской? Слышали?

— Конечно, слышал. Нечего сказать, хороши рассуждения. Чтобы на них отвечать, надо целую лекцию прочитать. Ваши оппоненты, товарищ Касимов, наговорили три короба, смешали все в одну кучу, хорошее и плохое.

И он тихо засмеялся, подходя к спорящим.

— Пожалуйста, — расплылся Храпков. — Это просто… интересно… послушать и ваше мнение.

— Я кое в чем… согласен с вами. Прогресс человечества определяется прежде всего формами общественных отношений, а вовсе не биологическими качествами членов этого общества. Особых наций, которые бы существовали только для того, чтобы тормозить развитие человеческой культуры… таких наций нет. Все человечество надо оздоровить, или, как выражается Евгений Викторович, возродить. Это правильно. Сколько пороков, дурных наклонностей, болезней прививалось человечеству грабительской моралью старого общества. Но поглядите вы на какого-нибудь буржуа, капиталиста, сластолюбца — он совсем утратил свой человеческий облик. Это какая-то тварь, состоящая из гнилого, вонючего мяса и неограниченной жадности. Таких уже никакими средствами не возродишь. Их надо загнать в железную клетку… и, словно в зоопарке, показывать в «назидание потомству». Вы, доктор, правы. Что же касается узбеков… так и среди них, конечно, имеются кандидаты для этой клетки. Это баи, богачи. Иное дело темные, бедные, забитые люди, над которыми тяготеет прошлое. В этом вы тоже не ошиблись. Как врач, вы сторонник таких методов лечения, которые предполагают уничтожение причин заболеваний. Так я говорю?

— Безусловно! Борьба с малярийными плазмодиями — это борьба в первую очередь с комарами, которые распространяют плазмодии…

— Ну, вот вам и доказательство. В своей стране мы уничтожили эксплуатацию человека человеком. Забитые, одурманенные в прошлом, рабочие и дехкане становятся теперь сознательными людьми, членами общества. Прежде им не давали возможности учиться, более того, запрещали, потому что темного человека можно легче обмануть, сильнее эксплуатировать. Да, люди были темными. Большевики же ввели всеобщее обязательное обучение, строят школы. Получается так, что под руководством партии, с помощью старшего брата — великого русского народа мы теперь уже не будем темными. А что учиться могут и узбеки, и киргизы, и русские, и уйгуры… так это всем ясно. Или вы сомневаетесь в этом?

— О нет, что вы! Да вы сами…

— Так о чем же еще спорить? Бедные? Ну, это, как известно, не порок, а только свинство. Страна начинает богатеть. Поглядите-ка: вон какое строительство затеяли! Не для прихоти. Сделаем страну богатой, и тогда каждый честный труженик — гражданин — не будет бедствовать. Да и сами понятия — бедность или зажиточность — рудименты капитализма. А впрочем… вот и вся моя лекция.

IX

В столовой на стенах были развешаны дорогие литографии с лучших образцов мировой живописи. Саид-Али стал осматривать их, дав возможность своим будто онемевшим оппонентам обдумать его слова. Стоило ли ему вмешиваться в этот спор? Да, стоило! — нельзя было молчать, слушая эти путаные рассуждения!

Все следили за ним. Синявин почувствовал, как пошатнулись его привычные представления о мире, о людях. И, к его удивлению, от этого на душе становилось легче. Кто может сказать, что он пренебрежительно относился к дехканам, что в их национальных чертах не видел проявления человеческого достоинства? Но прежде он боялся кому-либо признаться в том, что считает себя равным с узбеками, таджиками; казахами. Боялся, потому что «власть имущие» могли в этом увидеть его «низкое происхождение», «мужиковатость». Теперь он глядел на Саида и думал о том, как ему сказать Мухтарову о своих дружеских чувствах.

Храпков с уважением поглядывал на Мухтарова, рассматривающего литографии, и каждый раз ловил себя на том, что он хочет как-то потрафить этому инженеру. А в голове вертелась одна мысль: «Ах, как же тактично он нас урезонил! Так просто и понятно!..» Он наклонился через стол к Синявину и Касимову и прошептал:

— В железной клетке, как слонов в зоопарке, показывать…

Когда же Саид задержался возле какого-то женского портрета, Храпков крикнул ему:

— Вижу, вам, инженер, нравятся хорошие портреты. Любочка, — обратился он к жене, — покажи-ка товарищу портрет, который висит в моем кабинете.

Саид готов был отказаться от его предложения, лишь бы только не оставаться с глазу на глаз с Любовью Прохоровной.

Искусно прикрываясь показной вежливостью, Любовь Прохоровна оправдывалась: