Страница 149 из 171
На ходу они разговаривали по-русски, и ночь, словно губка, впитывала каждое слово.
— Еще не ушел? — лаконически спросил Батулли.
— Нет. Пьем чай да наслаждаемся разговорами о поэзии, — говорил Юсуп, едва сдерживаясь, чтобы не застучать зубами.
— А женщина?
— Ни одного звука, ни единого признака жизни.
— Прекрасно. Так и надо. Я испугался, что этот «любопытный» может узнать о ней. Немного погодя я зайду к вам в канцелярию.
И Батулли скрылся в комнате, где поселилась женщина. Юсуп какое-то время стоял будто окаменевший. Батулли, оказывается, сам «договаривается» с ГПУ! Теперь ему понятно, почему не дают хода тому страшному заявлению.
От этих мыслей кровь стыла в его жилах.
— Прошу простить меня, — садясь на свое место, извинялся Юсуп перед индусом, — такая у меня должность. Ночью приносят срочную корреспонденцию. Выставку готовим в Голодной степи… к… посевной кампании, — сказал Юсуп и неестественно рассмеялся.
IV
Женщина в парандже, которую так опекал Батулли, была женой Преображенского, оправданной на суде. Ташкентские друзья предложили ей тайком поехать в Фергану, где она могла бы встретиться со своим мужем.
Батулли не один направился в канцелярию музея. С ним шла Софья Преображенская, которую он никак не мог уговорить остаться у себя в комнате, чтобы не было еще одного свидетеля, видевшего ее здесь. Но женское любопытство было сильнее всяких благоразумных соображений.
В дверь стучали робко и таинственно, точно в храм самого Магомета. Инаят-Кави вскочил с ковра и стал возле окна. Только безмятежная улыбка Юсупа успокоила его.
Но когда в комнату вошла женщина в парандже, Юсуп тоже испуганно попятился назад.
— Я не предупредил Юсупа, — из предосторожности обратился Батулли по-французски к женщине в парандже.
— Долг чести заставляет меня признаться, что я этот язык понимаю, — прозвучал смущенный голос Инаят-Кави от окна. Все переглянулись. Если бы густая чиммат не закрывала лицо женщины, присутствующие увидели бы, какой яркий огонь запылал на ее щеках.
Юсуп знакомил собравшихся. Он считал себя неучтивым хозяином, поскольку своевременно не сказал гостям, что их у него трое. Гости, перебивая друг друга, уверяли хозяина, что они довольны этой встречей. Батулли пододвинул к Преображенской низенькую тумбочку с подушечкой и золотыми кистями, а сам уселся на подушку, поданную ему любезным хозяином.
В знак уважения к присутствующей женщине решили разговаривать по-русски. Юсуп должен был разливать чай, ухаживать за гостями и быть переводчиком у Инаят-Кави.
— Вы можете поговорить со мной здесь. Не стесняйтесь. Это свои люди.
Инаят-Кави почтительно наклонил голову. Непонятный для него язык, на котором разговаривала женщина, не скрыл от него ее национальную принадлежность. Но в этом нет ничего удивительного для Страны Советов! Здесь нет разделения на касты, кто на ком хочет, на том и женится, охраняемый при этом законом. Нет ничего удивительного в том, что красавец узбек выбрал себе в жены эту женщину. Но почему она в парандже, закрыта чиммат?
Но все это не столь важно.
— У меня разговор краткий, — понизив голос, обратился он к Юсупу — Для удобства я расскажу вам об этом по-бенгальски и по-французски. Я пришел в Советский Союз не как враг, а как его друг. В колониальной печати льют слезы, делают вид, что беспокоятся о нашей безопасности, — для того, чтобы захватить нас в свои руки и уничтожить. Ведь мы — осужденные. Вот почему я прошу вас отвести меня к местным властям и помочь нам понять друг друга. Вас, мулла Юсуп, я избрал для этого, пользуясь хорошими рекомендациями некоторых товарищей…
Эти слова, повторенные по-французски, ошеломили женщину в парандже, немало удивили Батулли…
V
Утром Батулли принял решение: Юсуп пойдет в ГПУ, как он обещал сотруднику, и пускай судьба Инаят-Кави складывается как ей угодно. Инаят-Кави — человек сложный! Чего-чего, а беды с ним не оберешься, если поведешь себя с ним неосмотрительно. Что скажут об Амиджане Нур-Батулли там?..
На всякий случай Батулли ничего не ведает об этом человеке.
Было и другое решение, о котором Батулли сообщил только Юсупу. Гениальное решение!
— Да! Они должны пройти к узбекскому народу по новым, нехоженым тропам. Узбекистан — золотой край. Природа сохранила еще со времен Чингис-хана самое ценное здесь — людей. Надо уважать их, надо возносить на высшую ступень современной культуры, нужно действовать…
Юсуп в сопровождении Инаят-Кави Ратнакара пошел в ГПУ ровно в два часа дня. Он уговорил индуса не выставлять его лжецом и сказать в ГПУ, что зашел в музей сегодня вторично.
VI
После окончания практики Абдулла остался в Ташкенте на два-три дня. На вокзале, провожая товарищей, он улучил минутку и шепнул Зое Гусевой:
— Может, вместе, вдвоем потом поедем?
Зоя не могла сама решить такой важный вопрос, но, посоветовавшись с подругой, все же осталась в Ташкенте.
В тот же день вечером они вдвоем зашли к Саиду. У него сидели Лодыженко и только что приехавший инженер Синявин. Абдулле показалось, что он вместе со своей приятельницей зашел не вовремя, и хотел уйти, но Лодыженко привел из другой комнаты Тамару и, взяв за руку Зою, сказал:
— Вы можете идти, а Зою мы сегодня не отпустим с вами.
Синявина поездка в Москву немного «рассеяла». Он заметно похудел, а худоба сделала его моложе.
Это был решающий, исторический вечер. Саид собирался на следующий день произвести пробный пуск мелкомонтажного и кузнечно-прессового цехов. И еще семнадцать дней спустя, после того как делали пробу, холодный пот пронимал Мухтарова. Он как сегодня помнил разговор, происшедший в тот вечер:
— Саид-ака! Мы вот со студенткой Зоей, товарищ Гусевой…
— Что же, похвально, — не понял тогда Саид. — В самом деле, ты уже вполне зрелый молодой человек.
Он помнит, как смутился брат, покраснела студентка.
— У нас, Саид, более серьезный разговор.
— Так, может быть, отложим его До завтра? — испуганным голосом промолвила студентка.
Что было бы, если бы она действительно отложила разговор «до завтра»? Теперь даже страшно вспомнить.
Но они все же начали рассказывать. Осторожно, неуверенным голосом Абдулла предложил:
— Пускай Зоя, вот товарищ Гусева, расскажет. У нее есть какие-то подозрения на… одного человека…
— Со строительства? — поспешил спросить Саид-Али.
— Да нет, товар-рищ Мухтаров, здесь совсем другое, Абдулла путает…
— Ты сама, Зоя, больно погорячилась, что же я путаю? — возражал ей Абдулла, зардевшись.
— Хорошо, майли! — перебил их Саид-Али. — Или выкладывайте свои подозрения, или мы с товарищем Лодыженко выйдем в другую комнату, а вы здесь… договоритесь между собой. Какие подозрения, в чем?
Зоя стеснялась присутствующих и не была уверена в целесообразности этого разговора. Да и кроме того, ей каждый раз приходилось краснеть перед людьми из-за своего милого картавого произношения. Но, припомнив что-то, вдруг отважилась и начала:
— Собственно, здесь больше всего повинна Клава Наливайко. Еще в начале нашей практики она встретилась… собственно, мы вместе с ней натолкнулись в парке на странного человека. Пожилой, неряшливо одетый, с курчавой, как у мусульманина, бородкой, он сказал Клаве, что является ее земляком. Просто подошел к нам и говорит: «Здр-равствуйте, практиканточки…» — «Откуда вы знаете нас?» — спрашиваем мы удивленно. Он смеется. «Я, говорит, чародей, а если без шуток, так из Сельмашстроя…» И начал…
— Ухаживать? — поинтересовался Лодыженко.
— Да нет, что вы! Он человек пожилой и слишком солидный, чтобы позволить подобное. «Земляк я, — обращается он к Клаве, — рад поговорить о родной стороне…»
— Говорил?
— Да, товарищ Мухтаров. Но дело не в этом.
— А, подозрения? Разумеется, они посерьезней, чем эти воспоминания о родной стороне?