Наливайко

Осмотрев позиции своих сечевиков, Нечипор приказал не баловаться с огнем:

— Чтоб ни одной искры в лагере не было, согреемся и без того. Да чтоб сабля в руке горела…

Нечипора беспокоило то, что с войском князя Януша пошел Вишневецкий. У Януша есть и лучший воин, Ян Тульский, которого не любило в бою запорожское воинство. Но Тульский — только один, войскам же его — грош цена. А у Вишневецкого — три сотни бойцов, на которых с завистью смотрели и сечевики. Полковник уважал князя Александра за честный бой-, за находчивость в самые затруднительные минуты, — он знал Вишневецкого, так как сам не раз бывал под его начальством, когда тот забавлялся казачьими набегами на Крым.

— И зачем ему, чорту, понадобилось идти с острожским войском?

— А может быть, и не он ведет? — попробовал успокоить полковника один из есаулов.

— А кто же? Именно он. Януш не отпустит от себя Наливайко… — Полковник задумчиво сосал свою трубку, прижимая табак потрескавшимся пальцем.

— Подумаешь, Наливайко… — засмеялся кто-то в кругу.

— Ого, рыцарь нашелся!

— А что же? Да пусть бы он, тот Наливайко, попробовал Очаков!

— Эге, парень! Наливайко был моложе тебя, когда я встретил его под Очаковом. Помню, пришел он к нам с чигиринцами. Был я тогда хорунжим у Микошинского, смотрю, как Наливайко работает на веслах. И куда, думаю, такого молодого взяли? Безусый, круглолицый, как девушка, только правда, глаза ястребиные. Наберемся, думаю, с ним беды, поберечь бы его нужно, жалко юношу. И только я это подумал, как вдруг поднялась стрельба из камышей. В лодках где-то впереди застонали… Уже рассвело, и туман, как море, разлился над лиманами. Наши гребцы бросили весла — и за ружья, а он как закричит на них: «Зачем весла бросили? К берегу!..» И удивительно — на этой лодке старшим был я, рядом шел челн Микошинского, но приказу юноши подчинились, повернули к берегу. Микошинский крикнул: «Назад! На берегу татары…» Но было уже поздно. Северин первый выскочил из лодки на берег, за ним — еще с десяток смелейших. И верите ли, не успел я толком смекнуть, что же случилось, а Наливайко уже был на татарском коне.

Что-то страшное тогда творилось… Сначала на него тучей налетели всадники, но тут же с проклятьями бросились врассыпную. Как он рубился, проклятый! А главное — смеется. Рубится насмерть — и смеется. Если бы не он, не вернуться бы нам живыми с той засады. Татары говорили: это «шайтан» спас жизнь всему нашему отряду. Микошинский забрал тогда Наливайко в свою сотню, и не будь он так молод, еще тогда назначили б его сотником…

Нечипор смолк, только в трубке трещал табак. Северина Наливайко полковник любил любовью воина, уважающего боевую силу. Казалось неестественным, чтобы человек с такими чувствами к сотнику да вышел бы с ним на поединок. Но Нечипор и по другой причине старался избежать встречи с Наливайко на саблях. Нечипор должен был признаться самому себе, что боится встречи с Наливайко, боится увидеть его перед собой как противника, услышать его страшный смех, звенящий в лад с дамасской сталью сабель.

— Да, ребята, это дьявол, а не человек, когда он на коне с саблей.

— Попробовать бы поцарапать его смазливую рожу, — отозвался рябой сечевик.

— Не стоят, парень. Пусть лучше останется охранять князя и не выходит на бой.

— Тоже вояка… За печкой сидит, подол княгини сторожит.

Мороз, казалось, душил природу, а ночь топила ее в своей бездне. Спешенные сечевики танцевали халяндру, не переставая хлопали в ладоши, вместе с тем чутко вслушиваясь в гомон ночи. Иных теплый кожух манил ко сну, не у одного слипались глаза, мерещились приятные встречи.

Начинало светать, когда прозвучал одинокий тревожный выстрел. И в тот же миг полковник крикнул сечевикам:

— За сабли!

И первою выхваченная из ножен засвистела полковничья сабля.

Справа послышались голоса нападающих.

— Так я и знал, что отсюда начнут! — воскликнул Нечипор. — За мною, на шлях!..

В сером рассвете из-за горы показалась черная подвижная полоса. Она разрасталась. А за Острополем по-прежнему вызывающе пламенели фальшивые костры.

Полковник ударил крылом во фланг Вишневецкого. Замерзшие сечевики с радостью расправили кости, размахнулись саблями, и черкассцы подались назад. Но Нечипор легко разгадал эту хитрость:

— Назад! Нас заманивают!

И тут же повернул направо, на шлях, словно сговорился с Яном Тульским. Прямо на Нечипора из-за бугра вынырнул этот рыцарь со своей ватагой. Бежать было некуда. Но полковник вмиг сообразил, что отряд Тульского измучен непривычным переходом, и врезался в него стремительным ударом. Кто. — то крикнул с той стороны:

— За князя-воеводу!

Нечипор оглянулся на сечевиков и тоже крикнул:

— За веру и славу, за мною!..

Первоначальная картина битвы изменилась. Сечевики решительным натиском смяли ватагу Тульского, и казалось бы, полковник должен воспользоваться случаем и разгромить ее. Но Нечипор заметил, что его казаки в погоне за ватагою отдалились от коней, от которых их могли и вовсе отрезать части Вишневецкого. Даже застонал полковник, отдавая приказ об отступлении:

— К коням!.

Нечипору стало ясно, что нападением руководит хитрый черкасский староста. Сотню сечевиков с пищалями Нечипор положил на снег и приказал отстреливаться в центре. Вишневецкому также пришлось остановить наступление. Среди его казаков было два десятка сильно порубанных и шесть человек убитых.

Совсем рассвело. Сечевики были уже на конях, укрытые густым лесом. Полк Нечипора недосчитывался одного сечевика — того самого, которому так не терпелось встретиться с Наливайко.

— Ну, слава богу, что Януш не пустил на нас своих гусаров. Если б Наливайко наскочил так неожиданно, пиши аминь…

— А если бы мы наскочили неожиданно, не успел бы ваш Наливайко в поминальную книжку записаться.

Вишневецкий приостановил разгаданное противник ком наступление. Потеплело. Повалил густой, лапчатый снег. Нечипор вывел полк из лесу и направился в Пятку, где уже расположилась вся армия Косинского.

9

Среди воеводской милиции, выходившей из Константинова, Наливайко заметил одного стражника и сразу же узнал его. Вспомнилась речка, паутинное кружево над степью, полынь и дед Влас… Стражник сначала с удивлением посмотрел на сотника, взглянул на белоногого коня и, видно, тоже вспомнил все происшествие над речкою. Улыбнулся в ответ на дружелюбный взгляд сотника и побежал догонять своих.

И вот этот самый стражник прибыл гонцом от Вишневецкого с сообщением о первой победе над сечевиками под Острополем. В замке он встретился с Наливайко и, посмеиваясь, сказал:

— А тот обиженный вами дозорец тоже тут. Пан Радзивилл захватил его с собою.

«Ну и пусть себе», — молча отмахнулся Наливайко.

Но вдруг он вспомнил замечание старого князя воеводы о жалобе дозорца Криштофу Радзивиллу, припомнилась и ненависть «литвина». Сотнику были известны уголовные законы Речи Посполитой, которыми руководствовались и воеводства на Украине: за побои, нанесенные крестьянину, эти законы карали грошовой пеней, а если поселянин или не дворянин побьет дворянина, то ему угрожала жестокая кара, даже смерть.

Еще со вчерашнего дня было известно, что Криштоф Радзивилл собирается приехать на несколько дней в Константинов, помогать Янушу в защите замка. Встречаться с Радзивиллом сотнику не было смысла: ведь это опять напомнит Радзивиллу об их столкновении в Дубно, о Середзянке, и он непременно расскажет Янушу про инцидент с дозорцем.

Наливайко слышал, как Януш приказал послать трех гусаров в Острог известить старого воеводу о первой победе, и едва сдержался, чтобы самому не попроситься в эту поездку. Но по характеру сотник был не из тех, что кланяются даже своему господину.

Сам Януш обратился к Наливайко:

— Что, пан сотник, понемногу пощипываем сечевиков?

— Выходит, ясновельможный пан, пощипываем. Есть еще такие глупые сечевики, что даже сборной дружины Тульского боятся.