Лиловый рассвет

Мишель взял приставленную ко стене стремянку и поставил её рядом с одной из групп контейнеров. Потом скомандовал:

– Залезь и открой!

Ян взгромоздился на лестницу, приоткрыл крышку.

– Что видишь? – Спросил Мишель.

– Ну, патроны… – Ян зацепил рукой горсть патронов, потом высыпал их обратно в ящик.

– Слазь…

Он спустился вниз, Мишель продолжил:

– Патроны, да не просто патроны. Внутри каждой пули сердечник из третилия[1] – кинетическая энергия побольше, чем у стали, плюс небольшое пирофорное действие при столкновении. Ну, самовозгораются при вылете из оболочки… При попадании в термоброню оболочка сжимается, а сердечник внутри летит вперёд. Адская штучка. Мы их так и называем: третилиевые пули…

– Да… – поразился Ян, – Это стоящая вещь…

Мишель улыбнулся:

– Да, пускай азурцы знают, что мы можем!

Ян вдруг вспомнил, что эта фраза, «Знайте, что мы можем!», принадлежала ему и, небрежно брошенная им в день своей первой диверсии стала неофициальным девизом сопротивления. Ян не слышал её, наверное, год: с тех пор, как залёг на дно после «Идальгера». Сейчас, без всякой задней мысли сказанная Мишелем, она пробудила в нём радость и ностальгию.

А потом Мишель добавил:

– Ладно, пошли спать, дружище, утро вечера мудренее.

Покинув завод, путь до дома Мишеля они держали на трамвае – всё том же маршруте, что доставил их из космопорта. Они оказались в небольшом коттеджном посёлке. Дом Мишеля казался небольшим. Россини стал открывать дверь:

– Заходи! Вот здесь я живу.

Дом и правда был небольшим, в три утлых комнаты.

Они вошли и оба плюхнулись на диван.

– Ты спрашивал, почему я вкалываю? – спросил Мишель, – Я не хочу сюда возвращаться каждый день. Я думал сдохнуть на этом чёртовом Галероне, даже подпольная работа вне Земли меня угнетала, вот и трудился, что есть мочи, – он хлопнул Яна по плечу, – Но жизнь налаживается! Теперь я верю, что всё будет отлично.

Они разделись, легли спать каждый на своё место. Но сон не шёл. Ян перебирал разные мысли. Вспоминал былое, диверсии, задания, детство… Пшеничные волосы эти, будь они не ладны, лезли в голову, как только он закрывал глаза. А открывал – и ничего не видел, кроме черноты галеронской ночи. Мишель сопел рядом и ворочался. Наверное, тоже не спал.

– Мишель, а как ты думаешь, что будет после того, как мы победим? – Ян задал вопрос тихо, думая, что друг уже спит.

Но сопение прекратилось, возня затихла и Мишель ответил:

– Ну, что… Земля станет свободной… Производственные планеты станут свободными… Наступит настоящее равноправие в изведанной области галактики… За что боремся – то и наступит. Коммунизм будет для всех, вот что будет.

– Коммунизм? – Яну показалось, что, либо он ослышался, либо Мишель оговорился.

– Ну да, коммунизм.

– Не, подожди, разве не против коммунизма мы тут всё боремся?

– Ну, а что же ты думаешь, разве у нас и у производственных планет есть альтернатива? Отказ от коммунизма – это регресс.

– Но вот сейчас мы же и живём при этом… – Ян захотел вставить ругательно слово, но почему-то передумал, – …коммунизме. А если мы победим, то как? Что-то я не понимаю… Угнетатели и угнетённые поменяются местами, мы вышлем на закрытые планеты бывший совет и всех «эсбэшников»?

– Да не-е-ет. Всё будет не так. Вот смотри, что такое коммунизм? Это, фактически, сочетание двух взаимодействующих социальных составляющих: использование результатов труда теми, кто трудиться, и отсутствие угнетения одних людей, наделённых какими-то признаками, другими людьми, наделёнными иными признаками.

– Подожди, ты хочешь сказать, что… – Ян замолчал, а потом продолжил, – что в Азуре нет коммунизма?

– Конечно! – Мишель в восторге развёл руками. Ян видел это, потому что глаза уже привыкли к темноте и он мог различать силуэты – Ну, сам посуди, о каком коммунизме может идти речь, если они эксплуатируют производственные планеты? Одни производят – а другие пользуются. Ну ты вспомни эти трамваи, всё что ты видел здесь, всех рабочих… Это чистейшее проявление эксплуатации людей людьми. Здесь нет новейшей техники и передовых технологий: всё, что мы производим – отправляется в Азур. Нет, производственные планеты хотят встать на один уровень с открытыми! Тут же есть ещё один очень интересный момент… Вот на Земле как раньше было: ты рождался в определённой среде, и уже от рождения мог иметь или не иметь какие-то права. Тут же не так как-то всё, рождаешься – и обладаешь всеми правами, – Мишель провёл ладонью вокруг себя, – а потом того и гляди, жди, пока лишат прав. Нужно сильно постараться, чтоб не накосячить в этом Азуре.

– И ты думаешь, Карельски придерживается этой концепции?

– Я не знаю, я не видел его год. Ну, сам посуди, разве Джон вернётся к тому экономическому строю, который был у нас на Земле в доазурские времена? Вернётся к деньгам? Деньги – это путь к преступности, всегда кто-то захочет иметь больше, чем у других. Когда последний раз ты слышал что-то об ограблениях, незаконной торговле, проституции, рабовладении? Олигархия, концентрация капитала в руках меньшинства? – Мишель помотал головой, – Нет, я думаю, так не будет.

Они оба замолчали.

– Я не знаю, как земляне, – продолжил Мишель, – но галеронцы хотят коммунизма для себя. Они, конечно, уже не знают, что такое капитализм, но ты им предложи его и расскажи каков он – и они к нему не вернутся. Он был на каждой планете, конечно, как исторический период развития, но… Они так же далеко от него, как мы от первобытно-общинного строя. Сам подумай: все эти люди, оказавшиеся в один непрекрасный момент жизни на закрытой производственной планете, жили при коммунизме. Просто, оказавшись тут, они познали изнанку азурской реальности. Я вот что думаю… Мне кажется, что у Джона есть видение общего будущего после победы. Не будет же он начинать восстание, не проработав план жизненного устройства после победы. Во всяком случае, если земляне захотят вернуть себе капитализм, то они останутся в меньшинстве. Что ж, останемся свободными и независимыми, не будем входить в Азур.

Ян молчал. Он неожиданно понял, что никогда не представлял, как будет выглядеть мир после победы сопротивления. Будет ли это коммунистический строй, олигархический, а быть может, и вовсе феодальный – для него это были совершенно пустые слова. Но теперь он понимал, что никаких кардинальный изменений в общественном строе не произойдёт – восстание и его победа лишь даст свободу производственным планетам и Земле. Утопические мечты древних фантастов в один момент стали для него неизбежной грядущей реальностью.

– Понимаешь, – продолжал Мишель, – земляне категорически заблуждались со своей общественной установкой, что капитализм – это единственно верное положение вещей и единственно верное экономическое учение. Большая проблема землян в том, что им не хватало массового исторического опыта других планет и цивилизаций. Мы смотрели на себя – и думали, что наше историческое развитие – истинно-правильное, что так и должны развиваться все исторические цивилизации. Но вот возьмём хотя бы пару десятков азурских планет – и увидим, что там не было средневековья в нашем понимании. Ну вот ты представь: совершенно не было всех этих атрибутов: феодального строя и монотеизма… Чтоб заставлять одних верить в непоколебимость своего униженного положения, а других – эксплуатировать без зазрения совести. Некоторые планеты никогда не знали религии как таковой! Если уж так посмотреть, то наша Земля пошла по… скажем так… неверному историческому пути, по забракованному, если уж так можно сказать…

– Ну подожди, почему бы тогда просто не взять нас под своё крыло, устроить нам коммунизм. Почему мы стали воевать с ними? Я сейчас ни капли не понимаю…

По движению силуэта головы, Ян понял, что Мишель усмехнулся. Отвечал он весьма серьёзно:

– Может быть, всё дело в нашей «гибельной агрессивности»? Ты посмотри всю нашу культуру: она вся построена на агрессии. Даже в нашей литературе для завязки сюжета должен быть конфликт. Ян, ты посмотри все наши земные произведения в жанре этой… фантастики… Нет ни единого сюжета, где встреча землян и какой-той новой цивилизации происходила без конфликта. Все мысли наших предков об инопланетянах занимала мысль о том, что любые их цели – захватнические. И что, по-твоему, Азур должен был ждать, когда на их предложение дружбы мы бы ответили выстрелами из пушек? Они же наверняка исследовали нас до встречи с нами, знали, что мы из себя представляем.