Неправильная пчела

Трясясь в межпоселенческом автобусе по ухабистой дороге, рассматривая мелькающие столбы линий электропередач, она вспоминала давнюю поездку к маминой тетке в Дубравку, житье в доме без электричества и воды, сруб колодца во дворе и журавля с ведерком, неожиданный выводок котят от старой слепой кошки и ватное одеяло из лоскутов, брошенное на лежанку русской печи. Глина и Маринка хихикали, отсиживаясь холодными вечерами на печке, грызли сушеные груши и яблоки, висящие на ниточках и называемые теткой Татьяной «сушка». Теперь Глина понимала, что тетка Татьяна была одарена, и часть ее дара по материнской линии перешла Глине и Маринке. Жаль, что по малолетству Глина ничего не узнала о Татьяне, ни о чем ее не спросила. Помнила только, что ездили к тетке со всей округи болящие и убогие, что лечила она их наложением рук, помнила закопченные иконы в окладах из фольги и бумажных цветов. Помнила, что не нужны Татьяне были ни спички, ни свечки, а стоило ей только рукой провести – как в комнате становилось светло, пусть и ненадолго. Помнила, что Маринка просила у Татьяны посмотреть у соседей телевизор, но та не пустила ее, мол, ерунда. И помнила, как однажды пришел к Татьяне какой-то священник и долго кричал на нее и оскорблял ее, а потом ударил своей окованной палкой в порог да с такой силой, что выбил доску.

Глина качалась в автобусе и думала, что вот и нет уже никакой избушки Татьяны, что и хутора Дубравки нет, что даже кладбище перепахали тракторами, и теперь там поля кукурузы. А если бы мать с отцом не скрывали правды от Глины, то была бы и Маринка жива, и Глина бы не подпрыгивала, как заполошный заяц, от каждого дуновения ветра.

Автобус высадил Глину на повороте на грунтовку, смеркалось. Глина бодро пошла по грунтовке вдоль посадки, совершенно не ожидая попутчиков. До хутора было два километра, если верить карте. Сотовой связи здесь не было, так что Глина полагалась на свою память, идя к Западной Елани без карты.

Местами дорога становилась совсем не прохожей, а раскисшей жижей, поэтому Глина сворачивала в посадку и брела между соснами по мягкой и влажной подушке из лежалых иголок, что удлиняло путь. Путь к хутору Западная Елань был хоть и длинным, но безлюдным.

Дом Петрова Харитона Глина нашла быстро среди ряда заброшенных хижин. Петров жил на западной окраине, и его дом окружал большой сад с пасекой. Сам Харитон сидел на скамейке, подсунув под спину плоскую ватную подушку, которыми утепляют на зиму дадановские ульи.

– Ну, здравствуй, Третья, – сказал Петров, подымаясь и кряхтя, – я ждал тебя сегодня.

– Глина, – представилась девушка, протянув руку старику.

– Третья, – усмехнулся Петров, пожимая узкую девичью ладонь, – так проще.

Глина вошла в дом, это был пятистенок с перегородкой, отделявшей кухню от горницы. Низкие потолки и узкие, но часто посаженные оконца, напомнили ей о доме Тамары. Интересно, знал ли Петров об ее тетке? Жили они в разных концах страны…

В сенях стояло эмалированное ведро и пол-литровая кружка с наляпанной клубничкой на боку. Висело полосатое льняное полотенце.

– Девчата в саду, варенье доваривают, – сказал Петров Глине, показывая на узкий диван – топчан, обитый полосатой тканью. Глина поставила на него свой рюкзак. В этой горнице она собиралась остаться надолго, и основной вопрос был в том, сможет ли она найти общий язык с «девчатами». О том, что с Харитоном они поладят, Глина поняла сразу.

Петров вышел в сад, Глина двинулась за ним, находя дорогу на ощупь. Пригибаясь под ветками, которые дед придерживал, чтобы они не хлестнули девушку по лицу, она вышла на небольшую поляну, в центре которой вокруг раскаленной садовой печи стояли лавки. Над ними в хлопотах склонились девушки. Одна – стройная и высокая шустро разливала варенье в стеклянные банки, а вторая – плотная и низкая закатывала крышки ключом.

– Третья приехала, – сказал негромко Петров, – можно начинать, Первая.

Стройная и высокая Первая положила половник на крышку кастрюли с вареньем и направилась из круга света в темноту двора, пройдя мимо Петрова и Глины, кивнула им, и скрылась за ветками. Глина вопросительно взяла старика за рукав, но тот просто положил сверху шершавую ладонь ей на ладошку. Вроде бы ничего не изменилось, но Глине вдруг показалось, что небеса качнулись и застыли. Она вздрогнула, но Петрович улыбнулся в темноте, показав щербатый рот.

– Всё теперь стало хорошо, мы под заслоном.

Первая вернулась и принялась молча разливать варенье, а Вторая весело рассмеялась и сказала Глине:

– Не переживай, мы в схроне. Нас теперича никто не увидит.

– Ага, мороку немного напустила, – шутливо бросила Первая из темноты, возвращаясь к печи.

Глина молча рассматривала девушек, грубоватый голос Первой не вязался с ее внешним обликом. Она могла бы быть фотомоделью. Густые русые волосы стянуты в узел под нелепым сельским платком. Старый спортивный костюм, на который была надета куртка с обрезанными рукавами, не портил худенькую и гибкую фигурку. Первая склонялась над банками, переворачивая их вверх дном и накрывая драным тканевым одеялом. Вторая – полноватая, смешливая, с округлым лицом и крупным выступающим подбородком споро крутилась возле печи, заливая ковшиком пламя и выгребая на совок угли в старое ведро. Харитон, сложив руки на груди, с удовольствием следил за ними.

– Дождя не будет? – спросил он строго.

– Послезавтрева будет, – убежденно ответила Вторая, – а покаместь нет.

Глина присмотрелась ко Второй и поняла, что она не так уж молода, но и не стара. С виду можно было дать лет и тридцать.

– Вечерять пойдем, – сказала снова Вторая и повернувшись к Петрову добавила, – Харитоша, тыт-ко сдерни пойди медку. Без яво никак чай сегодня, разве что с пенками. Да и для другого чего сгодится.

Все вернулись в дом. Первая шла молча, а Вторая беспрестанно болтала: «Помыться б, ополоснуться чуток. Вона ноги каки! Чисто демон болотный! Глянь-ко в посудине вода не простыла ль? Либо есть в чугунке? Ах, зряшно угли залила, надоть бы каструлю приставить, потеплить водицы».

Вошли в дом, Первая стала накрывать на стол, Вторая возилась с ведрами, чем-то гремела. Харитон, кряхтя, кормил котов и кошек всех мастей: двух пятнистых, полосатого и одну черную с белыми лапками. Он ласково что-то говорил им, но Глина не слушала, ее разморило, и она легла на диван-топчан, не заметив, задремала.

Проснулась она от тихого смеха девчат, села рывком на топчане и вытаращила свои глаза на безбровном лице. Первая оглянулась на Глину и похлопала ладонью по пустой табуретке.

– Садись ужинать.

Глина помыла руки над тазом, поднимая ладонями вверх алюминиевый носик подвешенного на два гвоздя умывальника, и села за стол. Вторая подвинула к ней сковороду жареной картошки с салом и мисочку с солеными огурцами.

– Рассказывай, – сказала Первая, подпирая кулаком подбородок. На ее щеках были уютные милые ямочки.

Глина ела и рассказывала с набитым ртом.

– Меня хотят убить, и я в бегах.

– Кто убийцы?

– Там целая банда. «Божья пчела».

– Это они тебя изуродовали? – без всякого стеснения спросила Первая.

– Нет, это я сама себе сделала.

– Дура, – с ласковой улыбкой ответила ей Вторая и налила в большую кружку чаю, придвинув ее к Глине.

– Сама теперь знаю.

– А почему же не подлатала себя? – снова спросила Первая.

– По той же причине, – улыбнулась Глина.

– Чужую беду на бобах разведу, а к своей ума не приложу, – задумчиво покивала Вторая.

– Не парься, Третья, Вторая быстро справится, – успокоила Глину Первая, – медком да ледком, и не заметишь как.

Глина насторожилась при слове «медок», но решила, что если с ней темные бусы, то как-нибудь себя она защитит. Не поддерживая застольную беседу, стала пить чай, намазывая мягкий хлеб пенками от варенья. Она искоса смотрела на Первую. Неожиданная догадка озарила её.

– Я могла тебя где-то видеть? – спросила внезапно Глина, глядя в глаза красавице.