Неправильная пчела

Закричав во весь голос, мальчишка выбежал из комнаты, не закрыв за собой дверь, но упал в обморок в лужу разлитой им воды с дольками лимона.

***

Тим очень хорошо помнил, как рассеялось волшебство после смерти бабушки. Прежде всего, расплылись рисунки на обоях, их причудливые линии больше не сплетались в узоры. Сами обои повисли клочками. Стало заметно, что лепнина вокруг люстры на высоченном потолке потрескалась и местами обрушилась. Особенно веселил дядьку Тима амур со стрелой, потерявший нос и причинное место. Плинтусы отстали от стен и появились широченные щели, удивительно, что оттуда вместе с тараканами не лезли крысы. Фенькины в ужасе взирали на разоренную комнату и решили сделать в ней ремонт.

Не спрашивая мнения отпрыска, Фенькины стали растягивать мебель и безделушки по скупкам, и уже через неделю в комнате было пусто. Сколько ни просил Тим оставить после бабушки оттоманку, секретер, они отмахивались или кричали на сына. Все приметы его прошлой привычной жизни уходили с молотка.

Однажды Тим проследил, куда отец понес последний картонный ящик вещами. Неподалеку на был антикварный магазин «Советский антиквар на Литейном». Тим бесстрашно вошел за отцом. Тренькнул дверной колокольчик, подвешенный над входом. Пожилой антиквар в черном бархатном пиджаке задумчиво рассматривал содержимое коробки. Он бросил косой взгляд из-под очков на вошедшего мальчика.

– Товарищ Фенькин, – растягивая гласные сказал антиквар, обращаясь к отцу Тима, – ваши вещицы ничего не стоят, потому что вы не можете подтвердить их происхождение.

– Что же мне, Аркадий Аркадьевич, паспорт на каждую шкатулку или куклу надо иметь? – возмущался отец Тима.

– Разумеется, – улыбнулся антиквар, – в противном случае нужна оценка и экспертиза подлинности, а это займет время.

– Сколько же вы можете дать за всю коробку без оценки и прочей волокиты? – недоверчиво спросил отец Тима.

Антиквар наклонил голову на бок и с интересом посмотрел не на Фенькина, а на мальчика.

– Вы хотите что-то сказать мне, молодой человек?

– Не вам, – невежливо сказал Тим, и, дергая отца за рукав, попросил тихо, – не продавай, это же бабушки Зины вещи, оставь их мне.

Отец с досадой оттолкнул руку мальчика и снова повернулся к антиквару.

– Так сколько? – спросил он.

– Триста пятьдесят рублей, – сказал антиквар непреклонно, положив ладонь на крышку коробки.

Фенькин прикинул, это равнялось двум его зарплатам на «Арсенале», недурно.

Тим посмотрел на антиквара огромными, полными слез глазами, и старик наклонился к нему.

– Возможно, для вас эти вещи бесценны, пионер Фенькин, но лучше бы вам к ним не прикасаться, вы же помните наставления вашей бабушки? – сказал он мальчику, – впрочем, вы можете взять себе любую из безделушек, моя цена от этого не изменится.

Дрожащими руками Тим взял старую потрепанную фарфоровую куклу, потерявшую левую ногу и атласный чепец.

– Нуте-с, – сказал антиквар, отбирая игрушку и ощупывая ее, – прекрасный выбор, прекрасный!

Он наклонился к Тиму и шепнул:

– Елена Маковская ее очень любила, а девушка была ох как не проста! Побочная дочь графа Адлерберга… Редкая красавиц, и Костя Маковский был от нее без ума.

– Что вы там сказали моему сыну? – спросил недовольным голосом Фенькин.

– Пустяки, – антиквар выпрямился и улыбнулся отцу. Тим прижал сломанную куклу к пиджаку.

Рассчитавшись с Фенькиными, антиквар выпроводил их из магазина и запер дверь. Оставшись в одиночестве, он склонился над коробкой, потирая руки в предвкушении череды занятных вечеров.

***

Вскоре в комнате Зинаиды Всеволодовны был сделан ремонт: стены покрашены мрачной синей краской, с потолка содраны остатки лепнины. Теперь помещение пахло сырой побелкой, а не пудрой бабушки. Родители решили пустить в комнату нелегальных квартирантов, сунув управдому взятку. Тим перестал заглядывать в бывшую комнату бабушки. Синий бархатный дневник он спрятал в своих учебниках, обернув его газетой, куклу сунул в старый рюкзак.

Потекла его новая жизнь, в которой Тим был предоставлен сам себе. Мать и отец ходили на «Арсенал», работали посменно, а дядька Михаил все так же пил и буянил. Когда Тиму исполнилось восемнадцать, и принесли повестку из военкомата, мать переполошилась. Тима спрятали на даче в Комарово, но он не стал там отсиживаться, а сдал экзамены в первый попавшийся факультет самого первого попавшегося вуза, каковым стал филфак педагогического. Тиму не пришлось с бритой головой ехать в Нарофоминск, в Кантемировскую танковую дивизию, куда распределили служить треть его не самых ретивых одноклассников.

Учеба на филфаке Тима не заинтересовала. Оказавшись среди девчонок самых разнообразных мастей, Тим с удивлением обнаружил, что он может вызывать у противоположного пола живой интерес. О нем придумали байку, будто бы Тим является пра-пра-правнуком знаменитого декабриста. Нецелованный до самого первого курса, он в первый же год обучения приобрел славу ловеласа, усердно подкрепляя ее сомнительными подвигами. Перед летней сессией Фенькина вызвала к себе декан филологического факультета Роза Соломоновна Швейцер и жестоко высмеяла его, пригрозив отчислением за прогулы и текущую задолженность. Она подарила Тиму резинового пупса – младенца на четвереньках, нажимая на задницу которого, можно было полюбоваться на неаппетитную коричневую резиновую какашку. Намек был прозрачным.

К летней сессии Тим пришел в пединститут уже Оржицким, и сдал всё без хвостов. Не понятно, что повлияло на решение Тима учиться – насмешки Розы Соломовны или первая настоящая влюбленность Тима в однокурсницу, но со сменой фамилии поменялась и жизнь Тима.

Он больше не таскал в Комарово случайных девчонок, не выдирал на косячки листы из «Русского устного народного творчества», бывшего насмешкой для всех поколений студиозусов (творчество устное, а учебник – письменный). Он перестал покупать дешевую подделку под ликер «Амаретто», продававшуюся во всех ларьках города, чтобы спаивать и без того сговорчивых подружек. Часами Тим просиживал у тусклой полароидной фотографии Софьи Максимовой, пытаясь найти ответ на извечный мужской вопрос: «Какого тебе ляда надо?»

Родители старели, с трудом вынося тяготы нахлынувших на них рыночных отношений. Когда их двоих сократили на заводе, мать устроилась официанткой в летнее кафе, а отец стал торговать на Сенной. Тогда-то и вспомнили о бабкиных сокровищах, проданных за бесценок Аркадию Аркадьевичу Гомону, да былого не вернешь. Выручала их бабкина комната, которую сдавали посуточно, слушая как добавку к оплате беспрерывные скрипы разболтанной кровати, вскрики и пьяный смех. Фенькины не раз предлагали инертному Тиму заняться чем-то посерьезнее филологии, приводя в пример одноклассников, которые на Апрашке делали первые капиталы. После смены фамилии Фенькины окончательно разругались с ним, а отец так даже пригрозил паскуднику, чтобы тот теперь домой не являлся.

В итоге в конце 1994 года Тим окончательно оторвался от родителей и переселился в домик в Комарово, который стал его пристанищем на долгие годы. Раньше Оржицкий не любил этой дачи, хотя провел здесь не одно лето своего детства. Он чурался здешней непостоянной детской компании. Домики снимались на лето, на месяц, на две недели случайными людьми и семьями. Спортивные, поджарые, голоногие мальчишки, всякий раз разные строили шалаши и спускали на воду плоты, натягивали волейбольную сетку и шумно играли большой компанией. Крикливые матери запрещали бегать на озеро и далеко уходить в лес, пузатые лысые отцы с кружками пива стучали домино, а бабки продавали козье молоко…

Вечный шум там, где хотелось тишины. Мать никогда не давала Тиму полежать с книжкой в гамаке. Она стыдилась толстого и грузного, застенчивого и прыщавого сына. Тим должен был, как все, любить мяч, купание, участвовать в детских потасовках. Из всего перечисленного только драк было в избытке, причем доставалось на орехи в основном Тиму.

В девяностые Комарово перестало быть кипучим центром дачной жизни: питерцы выращивали овощи на крышах и балконах, проезд в электричках стал бить по карману, мода на неспешный отдых в сосновом бору с выходом к Финскому заливу прошла. Бывало так, что Тиму приплачивали невеликие деньги, чтобы присмотрел за опустевшими дачами соседей.