Праведник

— Иден. Я слышал о твоем брате. Мне так жаль.

Она остается неподвижной, не реагирует, по ее щекам неуклонно текут слезы.

— Ты должен был найти его, — шепчет она. — Ты должен был найти его! — Тихие слезы превращаются в отвратительные рыдания, и она бросается на меня, колотя кулаками по моей груди. Я позволяю ей, потому что ей это нужно, очиститься от тьмы, которая заражает ее, и я охотно заберу у нее все это. Наконец, ее удары слабеют, а рыдания становятся громче. Она сломлена. И я буду тем, кто исправит ее.

Обхватив ее руками, я прижимаю ее к груди и практически поднимаю на руки, заводя нас в ее квартиру. Мне удается уронить пакет с едой, который я принес ей, на кухонную столешницу, прежде чем отнести ее саму на диван. Я сажусь рядом с ней, пока ее слезы не пропитывают насквозь мою рубашку, касаясь кожи. Благословленный ангелом, крещенный в ее слезах.

Мы не разговариваем, она просто плачет, ее пальцы сжимают мою рубашку, как будто она никогда не отпустит меня. После долгих часов рыдания переходят в икоту и тихие всхлипывания. Она выглядит измученной во всех отношениях.

— Когда ты в последний раз ела? — Она не отвечает мне. — Тебе нужно что-нибудь съесть, ангел.

— Почему? — шепчет она, ее пустой взгляд устремлен на кофейный столик.

— Ты не сдаешься. Давай. — Я отодвигаю ее от себя и встаю, направляясь на кухню. Я попросил свою домработницу приготовить лазанью. Признаюсь, было приятно, что она вернулась после двухнедельного перерыва. Она была чрезвычайно благодарна за две дополнительные недели оплачиваемого отпуска. Она сдержанна, но, я сомневаюсь, что настолько, чтобы не сообщить о присутствии пропавшего мальчика.

Я достаю из пакета коробку с едой и ставлю ее в микроволновку, с ужасом наблюдая, как еда кружится по кругу. Я едва узнаю себя. Я должен был сейчас ужинать в Блу, и все же я здесь, с лазаньей в пластиковой коробке, впитываю женские слезы. Джудас рассмеялся бы, если бы мог быть свидетелем этого, но мне все равно.

Когда раздается звуковой сигнал микроволновки, я перекладываю еду на тарелку и несу ей на диван. Отстраненный взгляд Иден перемещается с кофейного столика на тарелку. Кажется, что она ничего не замечает. Я наблюдаю, как она осторожно откусывает кусочек, а затем ухожу на поиски ее ванной. Крошечная комнатка отвратительно декорирована ванной в цвете авокадо. Я засовываю пробку в ванну и открываю краны, заставляя трубы стонать и ныть.

Иден снова смотрит в пустоту, еда брошена на кофейном столике, не хватает только пары кусочков.

— Вставай. Залезай в ванну, или я тебя туда сам засуну. — Этот взгляд длиной в тысячу ярдов, наконец, перемещается на меня и становится пронзительным. Хорошо, злость лучше, чем отсутствие чего-либо. — Ты можешь ненавидеть меня, ангел, но ты пойдешь в эту ванну. Ты дерьмово выглядишь.

— Потому что моего младшего брата только что убили.

— Я знаю, и это ужасно, но ты уже переживала смерть раньше. Ты переживешь ее снова. — Ее глаза снова убегают от меня, наполняясь волной слез. — Залезай в ванну. — Я подхожу к ней, хватаю за руку и поднимаю на ноги. Я веду ее в ванную и стягиваю кофту через голову. Затем я заставляю ее снять леггинсы. Я оставляю на ней белое хлопковое белье, прежде чем попятиться к двери. — Иди в ванну, Иден, или я вернусь сюда и помою тебя сам. — Как я мог унизиться до этого? Только ради нее я мог опуститься так низко или пойти на такие меры. Тихий голосок в глубине моего сознания шепчет, что это я сделал это с ней, и я должен заплатить по заслугам. О, но я это сделаю. Я вытащу ее из-под обломков. Я верну моему ангелу ее крылья, и мы вознесемся над убожеством этого мира. Вместе.

Полчаса спустя появляется Иден с мокрыми волосами и полотенцем, обернутым вокруг тела. Она исчезает в комнате и возвращается только в мешковатой футболке. Мой член дергается, и я стискиваю зубы от такой вульгарной реакции.

Она выглядит лучше, ее щеки немного порозовели от горячей воды. От нее определенно лучше пахнет.

— Я собираюсь уходить…

— Нет! — Слезящиеся глаза встречаются с моими. — Пожалуйста, не оставляй меня одну. — Я изо всех сил пытаюсь сдержать улыбку на губах.

Обхватив ладонями ее щеки, я вытираю ее слезы.

— Я прямо здесь. — Прямо здесь, маленький ангел. Я никогда тебя не покину.

Глава

29

Иден

Как только переступаю порог церкви, я чувствую, что меня сейчас стошнит. Долгий путь по проходу внезапно кажется милей. Гроб стоит перед залом, весь в цветах. Закрытый гроб. Два дня в реке означали, что Отто не годился для открытого прощания. Кто-то убил его, и они не смогли дать мне даже этого: последний взгляд на лицо моего младшего брата. Прошло две недели с тех пор, как он умер, и почти шесть с тех пор, как я видела его в последний раз. Я просто хотела бросить последний взгляд, чтобы запомнить, какими золотистыми были его светлые кудри, его лицо, все еще сохранившее юношескую округлость. Все, что у меня осталось… это воспоминания.

Свет льется сквозь витражное окно яркой радугой, которая рассеивается по собравшимся людям. Я понятия не имею, кто большинство из них, но моего брата все любили. Он был хорошим человеком, добрым, совсем как мама. Впервые с тех пор, как она умерла, я рада, что ее нет в живых. Я рада, что она не может этого видеть: ее младший ребенок лежит в коробке.

Каждый шаг по проходу в этой церкви ощущается как сошествие в ад, но Сейнт здесь, его пальцы вплетены в мои. За последние две недели он стал самым невероятным спасителем. Заставлял меня продолжать, когда я так сильно хотела сдаться, оставался со мной, приносил еду своей домработницы, даже заставлял меня принимать душ. Я чувствую себя оцепеневшей, зомби или марионеткой, когда он дергает меня за ниточки, заставляя функционировать.

Мы, наконец, садимся, и мой взгляд останавливается на этом гробу. Священник начинает говорить, но его слова остаются без внимания. Честно говоря, я никогда не беспокоилась о церковных похоронах, но моя мать похоронена здесь, на кладбище, и Отто должен быть с ней.

Сейнт многое из этого организовал. Честно говоря, мне все равно. Я просто хочу похоронить брата и попрощаться с ним. Старик продолжает бубнить, а я отключаюсь от всего этого, завороженная мрачным видом гроба. Я представляю, как мой брат лежит там, как будто он просто спит. Только это не так. Он никогда не вернется, и это реальность, с которой я просто не хочу жить. Я полностью теряюсь в собственных мыслях, пока Сейнт не подталкивает меня локтем. Мое внимание возвращается к настоящему, и я замечаю, что священник смотрит на меня в ожидании.

Поднявшись на ноги, я поднимаюсь по каменным ступеням и занимаю свое место за кафедрой. Я пыталась записать слова, которые хотела сказать, но не смогла. Я оглядываю церковь, вижу незнакомые лица, все наблюдают за мной, ждут. Они ждут, что я скажу, каким замечательным был Отто, расскажу им истории из нашего детства, но эти люди мне незнакомы, и я не хочу, чтобы в них было что-то от моего брата. Они мои. Поэтому я просто начинаю говорить.

— На прошлой неделе я ходила навестить могилу матери, — начинаю я, делая ровные вдохи. — На ее могиле установлена мемориальная доска, и на ней выгравированы слова, которые она часто говорила мне в течение года, предшествовавшего ее смерти. «Не плачь, потому что все кончено. Улыбнись, потому что это было». — Я бросаю взгляд на гроб, и эта пронзительная боль снова поселяется в моей груди. — Я хочу улыбнуться, потому что за свою короткую жизнь он принес мне столько радости и любви, но я не могу, потому что его больше нет. Он ушел, и я сломлена. Отто был моим солнечным светом во тьме. Как выжить без солнца? — Я задыхаюсь, сдерживая слезы. Я на мгновение закрываю глаза, и этот яркий солнечный свет проникает сквозь мои веки, наполняя мой мир ярко-оранжевым светом. Когда я открываю глаза, они сразу же встречаются с глазами Сейнта, ища его, черпая из него силы. — Поэтому все, о чем я прошу, это чтобы вы нежно улыбались, когда думаете о моем брате. Улыбайтесь потому что в его жизни все сложилось. — Слезы теперь текут по моему лицу безудержно. — И это было так прекрасно.