Хранитель ядов

Я не успела издать ни единого звука, хотя, казалось бы, за то время, пока мое тело оседало на площадку перед дверью, могла хотя бы пискнуть. Чернота подступила прежде, чем я, завалившись назад, ощутила прикосновение острых краев ступеней.

* * *

Сознание вернулось болезненным толчком, заставив тело выгнуться. Словно соломенная фигурка, оплетенная крепкой веревочкой, за которую беспрестанно дергали, я прогибалась в позвоночнике, ощущая, как скрипит под нагрузкой шея и как сминается под бедрами платье. Кожа живота горела так, будто на нее безостановочно лилась кипящая драконья слюна.

Судороги прекратились столь же внезапно, как и начались. Позволив себе лишь один тихий всхлип, я приоткрыла глаза, заранее зная, что в нынешнем состоянии не сумею дать отпор даже шершню.

Взгляд уперся в каменную стену. Ее поверхность украшали фигурные канделябры, вместо свечей удерживающие искусно выточенные в форму капель светоч-камни. Мягкое медовое сияние проникало в каждую трещинку, превращая стену в неровную кладку из кусков затвердевшей смолы, оттесняло тени к самому низу, разрешая сгущаться лишь по углам, и дарило иллюзию тепла и уюта.

Однако на самом деле эта комната была наполнена лишь холодом подземелий – пронизывающим и атакующим неспешно, как присматривающийся к будущей жертве хищник.

Кончики пальцев на ногах ныли от укусов холода, но благодаря этому я узнала, что с меня сняли туфли. Поспешив проверить, не лишилось ли тело еще каких-нибудь жизненно необходимых предметов одежды, я обнаружила, что лежу на огромной кровати, заправленной темно-бордовым шелковым покрывалом. От каждого движения ткань сминалась, а перина под ней прогибалась. Резные столбики из блестящего черного материала по углам кровати были увенчаны головами беззвучно рычащих кугуаров.

Вновь приподнявшись на локтях, – почему-то слушалась меня пока только верхняя половина тела, – я обвела взглядом все пространство помещения. Что ж, комната и правда напоминала маленькую тюремную камеру в каком-нибудь подземелье с ее нависающими голыми стенами, каменным полом и ощущением абсолютной изоляции. Лишь мгновением позже к образу добавились тяжелые портьеры под цвет покрывала, сквозь которые пепельно-серыми полосками пробивался утренний свет. Окно. Его наличие внушило беспричинную надежду.

Роскошная кровать и не менее роскошные портьеры – элементы, добавленные, видимо, спонтанно с целью придать комнате некую частичную элегантность, соседствующую с образом фарфоровой тарелки на замызганном столе придорожной таверны.

Я пошевелила пальцами на руках, проверяя их чувствительность, и с удовлетворением отметила, что на мне – прежнее потертое и уже достаточно запачканное платье.

Ссадины на руках были покрыты чем-то серебристым, холодящим кожу сильнее, чем общая температура комнаты. То же ощущалось на лбу и левой щеке. Чем бы ни была эта мазь, ее название, а уж тем более состав были мне неизвестны. Из-за одного лишь этого факта можно было начинать отчаянно паниковать, ведь он значил, что обладатель этих знаний был вооружен намного лучше меня. Я уже отставала на шаг.

Справа за стеной послышалось приглушенное хихиканье. Скрипнули дверные петли.

– Сюда? – звякнул девичий голосок.

Ответа не последовало, зато из густых теней справа вынырнула девушка. С моей не совсем выгодной позиции стены казались сплошными, но, судя по всему, там располагался небольшой проход, ведущий к двери. Теперь хотя бы было ясно, в какую сторону следовало бежать.

– Ох… – Девушка прикрыла рот ладошкой, с изумлением глядя на меня.

К этому времени я уже предусмотрительно вернулась в прежнее положение и выровняла дыхание. Притворяясь бессознательным декором, я сквозь ресницы рассматривала замершую у кровати девушку. Ресницы дрожали, образ расплывался, поэтому пришлось, улучшив момент, пару раз поморгать.

Большие глаза незнакомки в свете комнаты казались почти черными. На светлой коже выступил румянец, выдавая смятение. Русые волосы, в челке вьющиеся, как свежая деревянная стружка, по плечам ниспадали тонкими прямыми локонами, забранными в длинные хвостики. Легкое платье оттенка песка на девственном побережье облепляло стройную фигуру, оголяя плечи, но скрывая весьма выдающуюся грудь. Хотя именно это сокрытие, украшенное зигзагообразной шнуровкой, больше всего притягивало взор. Тайна неизменно манит.

– Джерар, – девушка кротко прижала к губам костяшки пальцев и жалобно глянула в сторону скрытого от моего взора коридора, – в вашей комнате уже кто-то есть.

– Я знаю.

Наигранная певучесть в голосе создавала впечатление, что с лица собеседника девушки никогда не сходит ехидная ухмылка – этакая нескончаемая, но в то же время бесцельная насмешка над всеми и, главное, над собой.

Под мягкое сияние светоч-камней ступил хозяин комнаты. Я затаила дыхание. Высокий юноша в черном жилете с цветочным узором по кромке выреза, надетом поверх белоснежной рубашки с широкими рукавами, и темных брюках неспешно прошел до своей спутницы и, встав рядом, присоединился к разглядыванию моего недвижимого тела.

Полутьма комнаты должна была скрыть трепетание моих ресниц, а потому я без всякой опаски позволила себе чуть больше приоткрыть глаза.

К подобному пристальному взгляду я не была готова. Воспитание тех, с кем мне прежде доводилось общаться, заставляло их придерживаться некой границы, не позволяющей выходить за пределы общего вежливого отношения – сдвигаться с так называемой позиции легкого интереса. Даже если человек был заинтересован в собеседнике в наивысочайшей степени, он безмолвно уважал наличие его внутреннего мира, каких-то своих мыслей, чувств, стремлений. Правило «не лезь в душу» действовало безоговорочно, как, например, устойчивое понимание того, что жестокость – это плохо.

Однако этот человек был другим.

«Желаю узнать и узнаю все: ваши секреты, каждый всполох мысли, для кого дышите, от чего не спите, вашу ложь, вашу боль. Не расскажете – не страшно. Вы все равно не уйдете, пока я не выверну вас наизнанку. Ведь я этого жажду… Вы – тайна. И я жажду сломать вас…» – именно это говорил взгляд того, кому сдержанность и деликатность, похоже, были чужды.

Чуть смуглая кожа широкого лба сохраняла безупречную гладкость. Миндалевидные близко посаженные глаза в угольно-черном окружении ресниц под тонкими аккуратными бровями блестели, как начищенные монетки в королевском сундучке. Лицо, с плавной линией скул и слегка суженным подбородком с раздвоением, обрамляли волнистые волосы оттенка темного золота, заправленные за миниатюрные уши и доходящие до середины шеи. Полоска кожи над верхней губой и крепкий подбородок пребывали в состоянии легкой небритости. Темный кусочек там, чуть светлее здесь, тут покороче, здесь подлиннее – по всей видимости, кое-кто воспринимал утренний туалет как потешную, но необязательную забаву, что, однако, не мешало ему быть до омерзения притягательным.

А тонкими губами юноши и правда владела кривая усмешка – левый уголок губ был приподнят значительно выше правого, отчего казалось, что обладатель только что слукавил, безумно этим доволен, но в то же время бесконечно удивлен, что обманутый все еще не догадался о провернутом трюке.

– Что ж… – Девушка неуверенно поводила плечами и быстро глянула на Джерара. – Думаю, мне следует уйти.

– Спешите, милая Санни?

– Но ведь вы не один…

– Ох, не беспокойтесь. – Джерар энергично развернулся и направился к окну, на ходу расстегивая пуговицы жилета. – Это новая помощница Мастера. К сожалению, прибыла она глубокой ночью, поэтому, чтобы не тревожить понапрасну всех обитателей дома, я предложил ей отдохнуть с дороги в моей скромной обители.

– Вы такой добрый, – восхитилась Санни.

Интересно, если я сейчас истошно завоплю, как жертвенная свинка, и буду звать на помощь, Санни продолжит считать этого Джерара «добрым»? И тогда достаточно ли я потревожу остальных так называемых «обитателей дома»?