Страница 14 из 97
10
Вслед за Мателлином я прошла к поданному корвету, под яркие лучи прожекторов. Даже не сразу поняла, что это корвет. Новый, блестящий, с обзорным стеклом и мягкими линиями. То, что я знала прежде, было настоящей рухлядью, консервной банкой.
Мателлин взгромоздился первым, впереди. И я с облегчением вздохнула, что мне не придется сидеть с ним рядом. Он был мне глубоко отвратителен. Я устроилась позади, как можно дальше, в углу, подвинулась к самому стеклу. Следом в корвет вошли трое рабов Мателлина, подпоясанные зелеными поясами. Двое мужчин и уже знакомая мне вальдорка с таким важным видом, будто сама была госпожой.
Судно мягко оторвалось и почти бесшумно заскользило в ночи. Я ничего не видела кроме огней и собственного отражения в черном стекле. Наконец, судно нырнуло в сумерки парковочного рукава, замелькали стройные ряды сигнальных фонарей. Корвет залило светом, и он остановился с мягким шипением. Рабы открыли дверь и высыпали на платформу — открывать своему мерзкому господину. Судно качнуло, когда Марк Мателлин спустился с подножки, будто отпружинило, избавившись от его веса. Его кудри тоже упруго отпружинили, словно повторяли это движение.
Я так и сидела в своем углу, лишь смотрела во все глаза, как к толстяку подошел человек из охраны в черной глянцевой куртке с желтой полосой наискосок, раскланивался. Судя по одежде, это кто-то из вольнонаемных Теналов. Впрочем, охрана всегда состоит из вольнонаемных. Отец не мог себе позволить ни одного.
Мателлин чванливо кивал; неожиданно изящно, отставляя мизинец с перламутровым ногтем, оправил полу мантии и зашагал за наемником. Рабы семенили следом. А я замерла в недоумении — кажется, обо мне попросту забыли.
Вальдорка показалась в дверях так неожиданно, что я вздрогнула.
— Прошу за мной, госпожа, — она склонила стриженую голову и едва заметно поджала толстые губы. Кажется, рабыня была недовольна, что пришлось возвратиться за мной.
Я ступила на серый камень и почувствовала легкое головокружение. Воздух казался плотным и тягучим, и для вдоха приходилось делать ощутимое усилие. Я глубоко вдохнула несколько раз, будто проверяла силу собственных легких. Посмотрела на вальдорку:
— Как тебя зовут?
— Лана, госпожа.
Не знаю, зачем я спросила — мне было все равно. Я хотела видеть рядом лишь одну рабыню — мою дорогую Индат. И чем дольше ее не было рядом — тем острее это чувствовалось.
Рабыня заметно нервничала:
— Поторопитесь, госпожа, вы заставляете моего господина ждать.
Мателлин стоял в отдалении и всем своим видом выражал нетерпение. Даже его губа омерзительно подрагивала. Только сейчас я заметила, что его губы, кажется, были тронуты краской. Это казалось странным и неуместным. Я с трудом могла представить себе отца с косметикой на лице.
Я невольно оглядывалась. Огромная крытая парковка была намного больше, чем открытая стартовая площадка перед нашим домом на Альгроне. Много гладкого серого камня.
Едва я подошла, Мателлин поджал губы:
— Вы заставляете себя ждать, госпожа.
Первым порывом было извиниться, но я сдержалась — перебьется. Я чувствовала себя пленницей, а пленники едва ли извиняются перед своими тюремщиками. Во мне клокотал протест, и хотелось нарочно сделать что-то гадкое, чтобы поставить его в неловкое положение. И смотреть, как он будет выкручиваться.
Мателлин окинул меня колким взглядом с ног до головы, повел бровями, вытянул губы:
— Пойдемте, госпожа. Надеюсь, произойдет чудо, и вы не опозоритесь.
А мне казалось — он только этого и ждал.
Я шагала рядом с толстяком, высоко задрав голову. Умирала от страха, но ни за что не хотела бы, чтобы это заметили. Решимость разливалась по венам, бурлила. Он ждет, что я опозорюсь, а я ни за что не хочу доставлять ему такого удовольствия, что бы ни ожидало впереди.
Я глубоко вздохнула и сжала кулаки. От напряжения я даже не удивлялась окружающей красоте, будто сотни раз видела белые колонны, сочащиеся теплым матовым светом, высокие окна, смотрящие ночной чернотой, полированные полы из белого мрамора. Что-то отдаленно похожее я видела в доме смотрителя Альгрона-С. Наша планета была настолько незначительной, что даже не имела собственного наместника — много чести. А смотрители менялись с такой частотой, что мы устали наезжать в город и представляться. Все закончилось тем, что отец стал ездить в одиночку, чтобы лишний раз не использовать тяжелый многоместный корвет. Все стоило денег, в том числе, топливо.
Встречные рабы, перепоясанные желтым, почтительно останавливались и склоняли головы, пропуская нас. Мателлин не обращал на них ни малейшего внимания, не удостаивал даже взглядом. Шагал, видно, прекрасно зная дорогу. Я старалась перенять это равнодушие. Но чем дальше мы углублялись в галереи, тем беспокойнее становилось.
Мы поднялись по широкой белой лестнице. Просторной и светлой, чтобы попасть в очередную галерею, утыканную четырьмя рядами тонких мерцающих колонн. Я пригляделась и обомлела — перламутр. Целые колонны, покрытые сиурским перламутром. И что-то подсказывало мне, что это вовсе не подделка. Я вдруг остро ощутила тяжесть моих скромных серег, и они в этом миг показались мне такими жалкими, такими неуместными. Да и я сама… Надо было все же позволить Индат сделать хотя бы прическу.
— Готов поклясться, вы в жизни не видели ничего подобного, госпожа.
Я вздрогнула, услышав голос Мателлина. Только потом поняла, что я просто остановилась посреди галереи и смотрела на колонны. Какой стыд…
Я повернулась, стараясь скрыть неловкость. Приложила ледяные пальцы к горлу:
— Воздух, ваша светлость. Непривычный воздух. Вдруг стало нечем дышать.
Толстяк закатил глаза, и я не могла понять, поверил ли он.
— Приказать воды? Или кислородный конверт? — казалось, в голосе мелькнула усмешка. Даже он, старик, обходился без конверта.
Я глубоко вздохнула, выпрямилась:
— Благодарю, ваша светлость, мне уже лучше.
Мы продолжили путь, и вскоре оказались в просторной приемной. Я изо всех сил старалась не глазеть по сторонам. Но это было невозможно. Никогда в жизни я не видела такой роскоши, таких вещей, таких тканей. Но мое восхищение длилось ровно до тех пор, пока я не заметила в углу двух молодых рабынь-асенок со склоненными стрижеными головами. Совершенно раздетых, если не считать за одежду плоские блестящие кольца аргедина, украшавшие их бедра. Большие красные круги на вершинах грудей оказались просто краской.
Меня бросило в жар, я чувствовала, как краснею. Я отвернулась, делая вид, что любуюсь великолепным лаанским светильником цветного стекла, в виде раскидистого сказочного дерева. Дивная, невиданная работа. До этого момента я видела такую красоту лишь в проекциях. Но даже это не могло меня отвлечь. Я стояла спиной к Мателлину, к рабыням, будто превратившись в чувствительный сенсор. Словно готовилась каждый миг получить удар в спину. Напряглась, услышав, как распахнулась створчатая дверь, и обернулась на звук.